крепче, дабы купцу было за что ухватиться, если он оступится и
будет падать!
-- Сама истина говорит твоими устами! -- радостно
воскликнул слуга.-- Пусть они будут толще с моей стороны, а я
уж не пожалею труда и прочту молитву в двести слов!
-- А в триста не хочешь? -- злобно сказал Ходжа Насреддин.
Они долго спорили на дороге. Редкие прохожие, слышавшие
обрывки разговора, почтительно кланялись, принимая Ходжу
Насреддина и рябого слугу за благочестивых паломников,
возвращающихся с поклонения святым местам.
Когда они расставались, кошелек Ходжи Насреддина был легче
наполовину: они договорились, что мост, ведущий в рай, должен
быть огорожен для купца с двух сторон совершенно одинаковыми по
длине и прочности перилами.
-- Прощай, путник,-- сказал слуга.-- Сегодня мы с тобой
совершили благочестивое дело.
-- Прощай, добрый, преданный и добродетельный слуга, столь
пекущийся о спасении души своего хозяина. Скажу еще, что в
споре ты не уступишь, наверное, даже самому Ходже Насреддину.
-- Почему ты вспомнил о нем? -- насторожился слуга.
-- Да так. Пришлось к слову,-- ответил Ходжа Насреддин,
подумав про себя: "Эге!.. Да это, кажется, не простая птица!"
-- Может быть, ты приходишься ему каким-нибудь дальним
родственником? -- спросил слуга.-- Или знаешь кого-нибудь из
его родственников?
-- Нет, я никогда не встречался с ним. И я никого не знаю
из его родственников.
-- Скажу тебе на ухо,-- слуга наклонился в седле,-- я
прихожусь родственником Ходже Насреддину. Я его двоюродный
брат. Мы вместе провели детские годы.
Ходжа Насреддин, окончательно укрепившись в своих
подозрениях, ничего не ответил. Слуга нагнулся к нему с другой
стороны:
-- Его отец, два брата и дядя погибли. Ты, наверное,
слышал, путник?
Ходжа Насреддин молчал.
-- Какое зверство со стороны эмира! -- воскликнул слуга
лицемерным голосом.
Но Ходжа Насреддин молчал.
-- Все бухарские визири -- дураки! -- сказал вдруг слуга,
трепеща от нетерпения и алчности, ибо за поимку вольнодумцев
полагалась от казны большая награда.
Но Ходжа Насреддин упорно молчал.
-- И сам наш пресветлый эмир тоже дурак! -- сказал
слуга.-- И еще неизвестно, есть ли на небе аллах или его вовсе
не существует.
Но Ходжа Насреддин молчал, хотя ядовитый ответ давно висел
на самом кончике его языка. Слуга, обманувшийся в своих
надеждах, с проклятием ударил лошадь нагайкой и в два прыжка
исчез за поворотом. Все затихло. Только пыль, взметенная
копытами, вилась и золотилась в неподвижном воздухе,
пронизанная косыми лучами.
"Ну вот, нашелся все-таки родственничек,-- насмешливо
думал Ходжа Насреддин.-- Старик не солгал мне: шпионов
действительно развелось в Бухаре больше, чем мух, и надо быть
осторожнее, ибо старинная поговорка гласит, что провинившийся
язык отрубают вместе с головой".
Так ехал он долго, то омрачаясь при мысли о своем
опустевшем наполовину кошельке, то улыбаясь при воспоминании о
драке сборщика пошлин с надменным богачом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Достигнув противоположной части города, он остановился,
поручил своего ишака заботам чайханщика, а сам, не теряя
времени, отправился в харчевню.
Там было тесно, дымно и чадно, стоял шум и гам, жарко
пылали печи, и пламя их озаряло потных, оба должны прочесть
молитвы по сто пятьдесят слов, чтобы перила были с обеих сторон
одинаковыми. Ну, пусть они будут тоненькие, зато с двух сторон.
А если ты не согласен, то я в этом вижу злой умысел против
моего господина -- значит, ты хочешь, чтобы он свалился с
моста! И я сейчас позову людей, и ты прямым ходом отправишься в
подземную тюрьму!
-- Тоненькие перила! -- в ярости вскричал Ходжа Насреддин,
чувствуя как бы слабое пошевеливание кошелька в своем поясе.--
По-твоему, достаточно огородить этот мост прутиками! Пойми же,
что перила с одной стороны должны быть непременно толще и
крепче, дабы купцу было за что ухватиться, если он оступится и
будет падать!
-- Сама истина говорит твоими устами! -- радостно
воскликнул слуга.-- Пусть они будут толще с моей стороны, а я
уж не пожалею труда и прочту молитву в двести слов!
-- А в триста не хочешь? -- злобно сказал Ходжа Насреддин.
Они долго спорили на дороге. Редкие прохожие, слышавшие
обрывки разговора, почтительно кланялись, принимая Ходжу
Насреддина и рябого слугу за благочестивых паломников,
возвращающихся с поклонения святым местам.
Когда они расставались, кошелек Ходжи Насреддина был легче
наполовину: они договорились, что мост, ведущий в рай, должен
быть огорожен для купца с двух сторон совершенно одинаковыми по
длине и прочности перилами.
-- Прощай, путник,-- сказал слуга.-- Сегодня мы с тобой
совершили благочестивое дело.
-- Прощай, добрый, преданный и добродетельный слуга, столь
пекущийся о спасении души своего хозяина. Скажу еще, что в
споре ты не уступишь, наверное, даже самому Ходже Насреддину.
-- Почему ты вспомнил о нем? -- насторожился слуга.
-- Да так. Пришлось к слову,-- ответил Ходжа Насреддин,
подумав про себя: "Эге!.. Да это, кажется, не простая птица!"
-- Может быть, ты приходишься ему каким-нибудь дальним
родственником? -- спросил слуга.-- Или знаешь кого-нибудь из
его родственников?
-- Нет, я никогда не встречался с ним. И я никого не знаю
из его родственников.
-- Скажу тебе на ухо,-- слуга наклонился в седле,-- я
прихожусь родственником Ходже Насреддину. Я его двоюродный
брат. Мы вместе провели детские годы.
Ходжа Насреддин, окончательно укрепившись в своих
подозрениях, ничего не ответил. Слуга нагнулся к нему с другой
стороны:
-- Его отец, два брата и дядя погибли. Ты, наверное,
слышал, путник?
Ходжа Насреддин молчал.
-- Какое зверство со стороны эмира! -- воскликнул слуга
лицемерным голосом.
Но Ходжа Насреддин молчал.
-- Все бухарские визири -- дураки! -- сказал вдруг слуга,
трепеща от нетерпения и алчности, ибо за поимку вольнодумцев
полагалась от казны большая награда.
Но Ходжа Насреддин упорно молчал.
-- И сам наш пресветлый эмир тоже дурак! -- сказал
слуга.-- И еще неизвестно, есть ли на небе аллах или его вовсе
не существует.
Но Ходжа Насреддин молчал, хотя ядовитый ответ давно висел
на самом кончике его языка. Слуга, обманувшийся в своих
надеждах, с проклятием ударил лошадь нагайкой и в два прыжка
исчез за поворотом. Все затихло. Только пыль, взметенная
копытами, вилась и золотилась в неподвижном воздухе,
пронизанная косыми лучами.
"Ну вот, нашелся все-таки родственничек,-- насмешливо
думал Ходжа Насреддин.-- Старик не солгал мне: шпионов
действительно развелось в Бухаре больше, чем мух, и надо быть
осторожнее, ибо старинная поговорка гласит, что провинившийся
язык отрубают вместе с головой".
Так ехал он долго, то омрачаясь при мысли о своем
опустевшем наполовину кошельке, то улыбаясь при воспоминании о
драке сборщика пошлин с надменным богачом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Достигнув противоположной части города, он остановился,
поручил своего ишака заботам чайханщика, а сам, не теряя
времени, отправился в харчевню.
Там было тесно, дымно и чадно, стоял шум и гам, жарко
пылали печи, и пламя их озаряло потных, оголенных до пояса
поваров. Они спешили, кричали, толкая друг друга и раздавая
подзатыльники поварятам, которые с безумными глазами метались
по всей харчевне, увеличивая давку, галдеж и сутолоку. Булькали
огромные котлы, накрытые деревянными пляшущими кругами, сытный
пар сгущался под потолком, где с гудением вились рои
бесчисленных мух. В сизом чаду яростно шипело, брызгалось
масло, светились стенки накаленных жаровен, и жир, капая с
вертелов на угли, горел синим душным огнем. Здесь готовили
плов, жарили шашлык, варили требуху, пекли пирожки, начиненные
луком, перцем, мясом и курдючным салом, которое, растопившись в
печи, проступало насквозь через тесто и кипело мелкими
пузырьками. Ходжа Насреддин с большим трудом отыскал место и
втиснулся так плотно, что люди, которых сдавил он своей спиной
и боками, крякнули. Но никто не обиделся и не сказал Ходже
Насреддину ни слова, а сам он и подавно не обижался. Он всегда
любил жаркую давку базарных харчевен, весь этот нестройный
гомон, шутки, смех, крики, толкотню, дружное сопение, жевание и
чавканье сотен людей, которым, после целого дня тяжелой работы,
некогда разбираться в кушаньях: несокрушимые челюсти все
перемелют -- и жилы, и хрящи, а луженое брюхо все примет,
только подавай, чтобы много было и дешево! Ходжа Насреддин тоже
умел закусить основательно: он съел без передышки три миски
лапши, три миски плова и еще напоследок два десятка пирожков,
которые доедал через силу, верный своему правилу никогда ничего
не оставлять в миске, раз деньги все равно заплачены.
Потом он полез к выходу, и когда, работая изо всех сил
локтями, выбрался наконец на воздух, то был весь мокрый. Члены
его ослабли и растомились, как будто он только что побывал в
бане, в руках у дюжего мойщика. Вялым шагом, отяжелев от еды и
жары, наскоро добрался он до чайханы, а добравшись -- заказал
себе чаю и блаженно растянулся на кошмах. Веки его смыкались, в
голове плыли тихие приятные мысли: "У меня сейчас много денег;
хорошо бы пустить их в оборот и открыть какую-нибудь мастерскую
-- горшечную или седельную; я ведь знаю эти ремесла. Хватит
мне, в самом деле, скитаться. Разве я хуже и глупее других,
разве у меня не может быть доброй, красивой жены, разве не
может быть у меня сына, которого носил бы я на руках? Клянусь
бородой пророка, из этого горластого мальчишки выйдет
отъявленный плут, я уж постараюсь передать ему свою мудрость!
Да, решено: Ходжа Насреддин меняет свою беспокойную жизнь. Для
начала я должен купить горшечную или седельную мастерскую..."
Он занялся подсчетами. Хорошая мастерская стоила самое
меньшее триста таньга, у него же было сто пятьдесят. С
проклятиями он вспоминал рябого слугу:
"Да поразит аллах слепотой этого разбойника, он отнял у
меня как раз ту половину, которой недостает сейчас для начала!"
И удача опять поспешила на помощь ему. "Двадцать таньга!"
-- вдруг сказал кто-то, и вслед за этими словами Ходжа
Насреддин услышал стук костей, брошенных на медный поднос.
На краю помоста, у самой коновязи, где был привязан ишак,
сидели плотным кольцом люди, а чайханщик стоял над ними,
заглядывая сверху через головы.
"Игра! -- догадался Ходжа Насреддин, приподнимаясь на
локте.-- Надо посмотреть хоть издали. Сам я, конечно, играть не
буду: я не такой дурак! Но почему не посмотреть умному человеку
на дураков?"
Он встал и подошел к играющим.
-- Глупые люди! -- шепотом сказал он чайханщику.-- Они
рискуют последним в надежде приобрести большее. И разве Магомет
не запретил мусульманам денежных игр? Слава богу, я избавлен от
этой пагубной страсти... Как везет, однако, этому рыжему
игроку: он выигрывает четвертый раз подряд... Смотри, смотри --
он в пятый раз выиграл! О безумец! Он обольщен ложным призраком
богатства, между тем нищета уже вырыла яму на его пути. Что?..
Он в шестой раз выиграл!.. Я никогда еще не видел, чтобы
человеку так везло. Смотри, он ставит опять! Поистине, нет
предела человеческому легкомыслию; не может же он подряд
выигрывать! Вот так и гибнут люди, поверив в ложное счастье!
Следовало бы проучить этого рыжего. Ну, пусть он только
