Хвала всемогущему, вельможа проговорился! Он считал
допрашиваемого и в самом деле гадальщиком,-- значит, настоящего
имени в бумагах нет!
Точно давящий камень отвалился от сердца Ходжи Насреддина:
в этом первом соприкосновении мечей победа досталась ему.
-- Сиятельный князь сам видел уздечку,-- сказал он, спеша
закрепить свою победу.-- Осмеливаюсь утверждать: кони были в
пещере. Всего за несколько минут до появления всадников они
стояли там и кормились отборным зерном.
Это была вторая ловушка, подставленная вельможе;
он со всего размаху угодил в нее.
-- Почему же их там не оказалось? -- спросил он, открывая
всего себя для удара.
Ходжа Насреддин ринулся в нападение:
-- Потому что накануне в одном кратком разговоре на мосту
Отрубленных Голов прочел я в неких властительных глазах
желание, чтобы упомянутые кони не слишком торопились вернуться
к своему хозяину.
И вельможа не устоял.
Он смутился.
Он закашлялся.
Он метнул опасливый взгляд да толстяка, на писца. Только
большим внутренним усилием он подавил свое замешательство.
Взгляд его обрел прежнюю твердость. И в этом взгляде
отразилась мысль: "Опасен, и даже весьма;
поскорее -- на плаху!"
Выбрав из груды свитков какую-то бумагу, вельможа
развернул ее, готовясь допросить Ходжу Насреддина о его родстве
с бунтовщиком Ярматом,-- роковой вопрос, таивший в себе
неизбежную гибель.
Ходжа Насреддин опередил вельможу:
-- А в других глазах, не имеющих в себе высокого пламени
власти, но привыкших к созерцанию золота, прочел я, недостойный
гадальщик, некие сомнения, касающиеся одной пленительной
красавицы, подозреваемой в неверности супружескому ложу. Эти
подозрения родили ревность, из ревности возник мстительный
замысел, из последнего -- опасность, уже нависшая над
блистательным и могучим, который об этом не знает.
Вот удар неотразимой силы!
Дыхание вельможи прервалось.
Свиток в его руках задрожал и сам собою начал снизу
сворачиваться.
Три мгновенных взгляда -- на гадальщика, на толстяка, на
писца.
Прежде всего -- убрать лишних!
Быстрым движением он сунул одну из бумаг в широкий рукав
своего халата, затем, прикрываясь начальственным недовольством,
обратился к толстяку:
-- А где же письмо наманганского градоуправи-теля?
Толстяк кинулся перебирать бумаги; письма -- ясное дело --
не оказалось.
-- Вечно что-нибудь напутаешь или позабудешь,-- брюзгливо
сказал вельможа.-- Пойди разыщи!
Толстяк удалился.
Выждав достаточное время, вельможа, словно бы
спохватившись, воскликнул с досадой:
-- Ах, забыл! Писец, беги ему вслед, скажи, чтобы заодно
разыскал и донос муллы Шахимардаиской мечети.
Ушел и писец.
Они остались в башне с глазу на глаз. Глухонемых палачей
можно было не принимать в расчет.
-- Что ты болтаешь там, гадальщик! -- начальственно
обратился вельможа к Ходже Насреддину.-- У тебя, верно, из
головы не выветрился вчерашний гашиш? Какая-то пленительная
красавица, какая-то ревность, какие-то замыслы против какого-то
носителя власти!
Он притворялся, будто не расслышал, не понял. Ходжа
Насреддин разом пресек его хитрости:
-- Я говорил о купце Рахимбае, об Арзи-биби, его
прекрасной супруге, и об одном третьем, имя которого
блистательный князь хорошо знает сам.
Наступило молчание, и длилось долго.
Победа была полная; Ходжа Насреддин сам почувствовал, как
вспыхнули горячим блеском его собственные глаза.
Вельможа был повергнут, смят, сокрушен и раздавлен.
Дрожащими губами он впился в чубук. Потухший кальян ответил ему
только хриплым бурчанием воды -- и ни струйкой дыма. Ходжа
Насреддин кинулся к пыточному горну, выхватил уголек, сунул в
кальян и принялся раздувать с неподдельным усердием, спеша
вернуть вельможу к осмысленным чувствам, дабы закончить дело до
возвращения толстяка.
Его усердие возымело успех: вельможа затянулся и начал
медленно всплывать из глубин своего помрачения.
Теперь ему оставался только один выход: пойти на сговор с
гадальщиком.
Однако он сдался не сразу -- еще попробовал засмеяться:
-- Где ты наслушался этих сплетен, гадальщик? Ты,
наверное, любишь болтать со всякими там разными старухами у
себя на мосту.
-- Есть у меня одна старуха, с которой я часто беседую...
-- А ну-ка, скажи ее имя, приметы, где ее дом? Я тоже с
ней побеседую...
-- Моя старая гадальная книга -- вот кто мне рассказал обо
всем, а подтверждение прочел я в глазах купца.
-- Ты хочешь уверить меня, что с помощью свой книги можешь
проникать в любые тайны? Сказки для малых детей!
-- Как угодно сиятельному князю; я могу и замолчать. Но
что, если завтра слух об этом дойдет до великого хана? Ибо
купец намерен искать защиты своего супружеского ложа во дворце.
Удар за ударом -- один другого страшнее!
Поистине, это был черный день для вельможи;
страшный призрак дворцового лекаря встал перед ним, и он
содрогнулся, как бы от первого надреза острым ножом.
Может быть, купец уже сочинил свою жалобу? Может быть, он
уже отнес ее во дворец?
Промедление грозило гибелью.
Увертки, хитрости пришлось отбросить и перейти на
откровенный прямой разговор.
-- Ну вот, гадальщик, теперь я вполне убедился в
истинности твоего гадания,-- сказал вельможа, изобразив на лице
простодушное дружелюбие.-- Ты можешь быть мне полезен --
слышишь? Я выпущу тебя из тюрьмы, выдам награду, поставлю
главным гадальщиком вместо этого выжившего из ума старика с
черепом.
У Ходжи Насреддина и в мыслях не было выпихивать этого
череповладетельного старика из его ниши,-- однако пришлось
благодарить вельможу, кланяться и обещать безграничную
преданность.
-- Вот, вот! -- сказал вельможа.-- Именно преданность! Мы
с тобою сговоримся, гадальщик. Ты, конечно, сообразил уже и
сам, что мой приказ схватить тебя и бросить в тюрьму -- не
более как хитрость для отвода глаз. Я сразу понял, еще вчера,
что в своем деле ты действительно великий мастер, не в пример
остальным;
такие люди мне нужны,-- вот почему я и позвал тебя сегодня
в башню. Дело, видишь ли, в том, что я не верю своему
помощнику, этому толстяку; полагаю, что скоро ему придется
попробовать на себе ушное сверло, чрево-наполнительную трубку и
оттягивательную гирю. Чтобы сбить его с толку, я и повелел
схватить тебя на мосту, имея в виду совершенно другую, тайную
цель:
вступить с тобою в разговор наедине, без лишних ушей, вот
именно как сейчас, поскольку в недалеком будущем, когда я
отправлю этого зловонного толстяка на плаху, ты сможешь занять
его место,-- при условии, разумеется, если проявишь должное
усердие и надлежащую преданность...
Он долго еще что-то врал и путал, теряя попусту
драгоценное время, а толстяк с минуты на минуту мог вернуться;
не без труда Ходже Насреддину удалось направить беседу по
нужному руслу.
-- Отныне ты -- главный гадальщик! -- сказал вельможа.--
Старик брал со своих подчиненных одну десятую часть их доходов,
ты можешь брать вдвое больше. Нечего их жалеть, этих плутов,--
они там сидят и жиреют, а предупредить меня об опасности смог
только ты один! Бери с них одну пятую, а если пикнут -- скажи
мне, я успокою. Теперь, гадальщик, нам с тобой надлежит узнать,
когда именно купец намерен подать свою жалобу? Может быть, уже
завтра?
-- Нет, не так скоро. У него еще нет достаточных улик. Он
ждет, когда сиятельный князь, позабыв осторожность...
-- Теперь не дождется! Но как он пронюхал? Кто из моих
врагов нашептал ему? Ты мог бы это узнать, а?
-- Если я загляну в свою книгу, что лежит здесь в мешке...
-- Возьми ее.
Ходжа Насреддин вытащил из мешка знаменитую книгу, раскрыл
-- и тихонько улыбнулся китайским знакам, как добрым старым
друзьям; они как будто стали для него даже немного понятнее.
-- Ну? -- спросил вельможа в нетерпении.-- Говорит она или
молчит?
Чтобы сделать свой голос глухим и загробным,
приличествующим такому важному гаданию. Ходжа Насреддин насупил
брови и надул живот.
-- Вижу! -- протяжно, с подвыванием начал он.-- Вижу
солнце, опускающееся за черту дня, вижу базар... Вижу лавку и
толстого купца Рахимбая, сидящего в ней. Слышу барабан и
грозные крики стражи. Вот появляется некий блистательный и
могучий; узнаю этот гордый взгляд, эти благородные усы. Он
снисходит до презренного купца, садится рядом. Они пьют чай,
они беседуют. Они говорят о скачках, о конях арабских и
текинских... Но что это? Словно сама властительница ночных
небес сошла на землю! Какими словами достойно восхвалить
пленительную красавицу, появившуюся в лавке купца? Она входит,
плавно раскачивая бедра, она волнует чувства, она ослепляет и
повергает! Ее лицо сокрыто под чадрой, но заря ее нежного
румянца и коралл уст просвечивают сквозь шелк... Вижу --
презренный купец открывает денежную сумку, достает какие-то
драгоценности... Потом, потом... Вот, вот где сокрыто
коварство, вот где ловушка!
Он вскинул взгляд на вельможу. Тот весь подался вперед и
беззвучно шевелил усами, а сказать ничего не мог,-- слова
прилипли к языку.
-- О презренный купец! -- Ходжа Насреддин, как бы в
сильнейшем негодовании, откачнулся от книги.-- О низкий
торгаш!.. Он приказывает жене надеть драгоценности, он
открывает перед сиятельным князем ее лицо. Вижу, вижу --
могучее солнце и прекрасная луна любуются друг другом. В
сердцах кипит взаимная страсть. Они горят, они устремлены друг
ко другу, они забывают об осторожности, пылкие взоры выдают их,
кровь, прихлынувшая к лицам, изобличает их! Сладостная тайна
обнажается, покровы падают!.. Этого только и добивался
презренный купец, грязный соглядатай, низменный ревнивец,
безжалостный разрушитель чужой любви! Он ловит их взгляды,
прислушивается к их учащенному дыханию, считает удары сердец.
Он удостоверяется в своих подозрениях, в его змеином сердце
шипит смрадная ревность! Он задумывает месть, но свои коварные
замыслы прячет под личиною напускного благожелательства...
-- Вот оно что-о! -- протянул вельможа.-- Признаться, я не
ожидал от этого заплывшего жиром хорька такой прыти! Клянусь
аллахом, гадальщик, ты как будто был там четвертым, в лавке, и
видел все собственными глазами! Отныне главное твое дело --
следить за купцом! Следить за ним неусыпно и неотступно! И
докладывать мне о всех его намерениях!
-- Ни одна его мысль не ускользнет от меня. Как только я
выйду из тюрьмы...
-- Ты выйдешь сегодня к вечеру. Раньше нельзя,-- сначала я
должен доложить хану.
-- А если хан не согласится?
-- Эти заботы предоставь уж мне.
-- Еще одно слово, о сиятельный князь: предстоят некоторые
расходы.
-- При выходе ты получишь две тысячи таньга. Это -- для
начала.
-- Если так, тогда все желания могучего князя будут
исполнены!
Хлопнула наверху дверь, на лестнице послышались шаги.
Вернулись толстяк и писец, так и не разыскавшие нужных бумаг.
Они были оба несказанно удивлены, видя, что гадальщик, которому
надлежало висеть на дыбе с окровавленной взлохмаченной спиной,
стоит цел и невредим перед вельможей и даже как будто
улыбается, совсем неприметно, одними глазами.
-- Отведи этого человека наверх и следи, чтобы он ни в чем
не терпел нужды,-- приказал вельможа толстяку.-- Здесь особое
дело, о котором я самолично доложу великому хану.
