все ваши хитрости и плутни, мне, который терпит вас здесь, на
мосту, только ради того, чтобы не держать на жалованье лишних
шпионов!
-- В моих словах нет лжи, о сияющий великолепием владыка!
-- Хорошо, увидим! Но если ты солгал, гадальщик, лучше бы
тебе не родиться на свет. Позвать сюда менялу Рахимбая!
-- Почтенный Рахимбай болен,-- подобострастно напомнил
кто-то из толпившихся вокруг вельможи средних начальников.
-- А я не болен? -- вспыхнул вельможа.-- Я не болен? Уже
две ночи не смыкал я глаз, разыскивая этих проклятых коней! Он
будет лежать, а я за него отдуваться! Позвать! Принести на
носилках!
Восемь стражников, предводительствуемых двумя средними
начальниками и одним старшим, устремились к дому купца...
Вельможа был роста среднего, даже -- весьма среднего;
возникло несоответствие его внешности -- его высокому и
многовластному чину; с целью исправить эту досадную оплошность
природы, он всегда носил узкие лакированные сапоги на чрезмерно
высоких каблуках, благодаря чему прибавлял себе роста и
величия. Постукивая каблуками по каменным плитам, он прошелся
взад-вперед по мосту, затем остановился, правой рукой
царственно оперся на каменную ограду, а левую медленно вознес к
своим черным усам и принялся поглаживать и покручивать их.
Вокруг все благоговейно безмолвствовало -- и гнев его
мало-помалу начал остывать.
В минуты досуга вельможа не был чужд возвышенным
раздумьям, и даже любил их, как признак своего несомненного
духовного превосходства над подвластными. "Не в том ли и
состоит главная обязанность начальника, чтобы внушить
подвластным страх и трепет? -- размышлял он.-- Достичь же этого
проще всего сечением их всех, подряд и без разбора, но
непременно сопровождая кару приличествующими назиданиями, без
чего она не может возыметь должных благопослед-ствий". Эти
раздумья успокоили вельможу,-- он почувствовал себя как бы
воспарившим на могучих крыльях начальственной мудрости в
надзвездные выси, откуда все казалось мелким, ничтожным,
заслуживающим не гнева, но одного лишь презрения; взгляд его,
устремленный на костлявого старика, не то чтоб смягчился, но
словно обрел некую бесплотность и проходил насквозь, не обжигая
и не причиняя ран. "Что же касается действительной вины
секомого,-- продолжал он расширять круг своих мыслей,-- то
подобные сомнения вовсе не должны иметь доступа в разум
начальника, ибо если даже секомый и не виноват в том деле, за
которое наказуется, то уж обязательно виноват в каком-нибудь
другом деле!" От этой мысли, от ее глубины и силы, у него даже
дух захватило; подниматься выше было некуда, выше начиналась
мудрость уже божественная,-- он воспарил к самым ее границам, и
его мысленному взору как бы открылся океан слепящего,
непостижимого света!
Дом купца находился неподалеку. Через полчаса носилки
вернулись.
Из-под шелковой занавески выполз меняла -- желтый,
опухший, с нечесаной бородой, испестренной подушечным пухом.
Держась за сердце, охая и кряхтя, он поклонился вельможе и
сказал слабым, но язвительным голосом:
-- Приветствую сиятельного и многовластного Ка-мильбека!
Зачем понадобилось ему поднимать со скорбного одра своего
жалкого раба, ничтожество которого таково, что он даже не может
найти в этом городе защиты от дерзких воров?
-- Я позвал почтеннейшего Рахимбая как раз по этому поводу
-- чтобы доказать ему свое усердие в розысках пропавших коней.
Я огорчен и обеспокоен, как никогда!
-- О чем же так беспокоится сиятельный Камиль-бек? Ведь
теперь его текинские жеребцы обязательно получат первую награду
на скачках.
Это был открытый удар -- прямо в лицо.
Вельможа побледнел.
-- Горечь утраты и сопряженная с нею болезнь помутили
разум достойного Рахимбая,-- произнес он с холодным
достоинством.-- Здесь, перед нами, находится один гадальщик,
чрезвычайно искусный, по его словам, который берется разыскать
пропавших лошадей.
-- Гадальщик! И ради этого сиятельный князь поднимает
меня, больного, с постели! Нет, пусть уж властительный князь
гадает сам, а я удаляюсь.
И он повернулся, чтобы уйти. Вельможа с холодным
достоинством произнес:
-- В городе распоряжаюсь я! Почтеннейший Ра-химбай вступит
сейчас в переговоры с гадальщиком.
Он умел внушать повиновение, этот вельможа! Купец хоть и
сморщился, но подошел к Ходже Насред-дину:
-- Я не верю тебе, гадальщик, и на ломаный грош и говорю с
тобою, вынуждаемый к этому властью. У меня из конюшни пропали
два чистокровных арабских коня...
-- Один белый, а второй черный,-- подсказал Ходжа
Насреддин, открывая свою китайскую книгу.
-- Весь город может подтвердить справедливость твоих слов,
о проницательнейший из гадальщиков! -- съязвил меняла.-- Многие
любовались моими конями в день их прибытия из Аравии.
-- Белый конь -- с маленьким рубцом, не толще шерстяной
нитки, под гривой, а черный -- с бородавкой в левом ухе,
величиною с горошину,-- спокойно продолжал Ходжа Насреддин.
Купец опешил.
Об этих приметах знали только двое: он сам и его
доверенный конюх,-- больше никто.
Язвительная усмешка сбежала с его лица:
-- Ты прав, гадальщик! Но как ты проник? Встрепенулся и
вельможа, придвинулся ближе. Ходжа Насреддин перевернул
страницу своей китайской книги:
-- И еще: в хвост белого жеребца вплетена белая
заговоренная шелковинка, а в хвост черного -- черная.
Этого уже и доверенный конюх не знал: заговоренные
шелковинки купец вплетал в хвосты коням самолично и в глубокой
тайне, так как прибегать на скачках к волшебству и заговорам
было строжайше воспрещено под страхом тюрьмы.
Слова Ходжи Насреддина ошеломили менялу вконец.
Сиятельный Камильбек тоже не остался равнодушен к этим
словам. Его мысли понеслись вскачь. "Однако он, того и гляди, в
самом деле найдет! Это вовсе не входит в мои расчеты. Мое дело
-- проявить наибольшее усердие в поисках, а все дальнейшее от
меня уже не зависит; найдутся кони или нет, сие -- дело аллаха;
лучше бы не нашлись, по крайней мере -- до скачек... Шайтан
подсунул мне этого гадальщика! Но что же делать? Ага,
волшебство! Напугать менялу, поймать с поличным, затянуть
дознание -- тогда его арабы никак уж не попадут на скаковое
поле!"
-- Что вы скажете, почтеннейший Рахимбай? -- зловещим
судейским голосом вопросил он.
-- Я ничего не знаю ни о каких шелковинках,-- сбивчиво
забормотал купец, переменившись в лице и выдав этим себя с
головой.-- Быть может, конюхи сами... без моего ведома... Или
старый владелец коней... там еще, в Аравии...
Но здесь он опомнился, сообразив, что коней уже нет и
уличить его невозможно.
-- Да все это -- ложь! -- воскликнул он с притворным
негодованием.-- Гадальщик лжет, клевещет! Если бы нашлись мои
кони!..
-- Завтра найдутся,-- прервал Ходжа Насред-дин.-- Подожди,
моя книга говорит еще что-то... Она говорит, что в подкову на
передней правой ноге белого жеребца забит, в числе прочих
гвоздей, один золотой, тоже заговоренный. Сверху он прикрыт
серой краской, чтобы не отличался от железных. Такой же
волшебный гвоздь имеется в подкове черного жеребца... только
вот не могу разобрать -- на какой ноге.
-- Гм! Волшебные гвозди, заговоренные шелковинки! --
усмехнулся вельможа.-- По долгу службы я должен начать
расследование.
А купец от крайнего изумления лишился языка;
впрочем, замешательство его длилось недолго -- выручила
многолетняя торговая привычка ко лжи:
-- Не понимаю, о чем он толкует, этот гадальщик. Скорей
всего, он просто набивает цену. Пусть он скажет прямо,--
сколько хочет за свое гадание и чем отвечает, если оно окажется
ложным?
Книга его души была понятна Ходже Насредди-ну до конца,--
не то что китайская^ Теперь купец уже не сомневался, что видит
перед собой гадальщика, обладающего несомненным даром
ясновидения. Желание вернуть пропажу боролось в нем со зловещим
призраком тюрьмы. Заговоренные гвозди, волшебные шелковинки,
вельможа, пронюхавший об этом... Кроме гадальщика, никто не
может помочь в таком деле.
-- О цене, так же как и обо всем прочем, мы должны
говорить с глазу на глаз, только двое,-- сказал Ходжа
Насреддин, обращая слова к самому жгучему, самому затаенному
желанию купца.
-- А втроем нельзя? -- обеспокоился вельможа.
-- Нет, нельзя, мое гадание потеряет силу. Вельможе
пришлось уступить. Он отошел, приказав стражникам расчистить
место. Через минуту вокруг Ходжи Насреддина и купца никого не
осталось. Главный гадальщик попробовал затаиться в своей нише,
но был выброшен оттуда пинками.
-- Мы одни,-- сказал купец.
-- Одни,-- подтвердил Ходжа Насреддин.
-- Не могу понять, откуда взялись эти гвозди и шелковинки.
-- А вот сейчас узнаем, откуда. Ходжа Насреддин потянулся
к своей китайской книге.
-- Не надо, гадальщик! -- поспешно сказал купец.-- Это
дело вчерашнее, прошлое, а нам надлежит думать...
-- О будущем, о завтрашнем деле,-- закончил Ходжа
Насреддин.
-- Вот именно! Было бы хорошо, гадальщик, если бы эти кони
вернулись ко мне в том виде... в таком виде... как бы это
сказать...
-- Без гвоздей и без шелковинок,-- я понимаю...
-- Тише, гадальщик! Теперь -- скажи свою цену.
-- Цена сходная, почтенный купец: десять тысяч таньга.
-- Десять тысяч! Милостивый аллах, да ведь это же половина
их стоимости! Кони обошлись мне с перевозкой из Аравии до
самого Коканда в двадцать тысяч таньга.
-- Сиятельному Камильбеку ты называл другую цену. Помнишь,
там, в лавке,-- пятьдесят две тысячи...
У купца выпучились глаза,-- всеведение этого удивительного
гадальщика заходило, поистине, слишком далеко!
-- Это все -- твоя книга? -- помолчав, боязливым голосом
спросил купец.
-- Да, она.
-- Удивительная книга! Где ты ее раздобыл?
-- В Китае.
-- И много там, в Китае, подобных книг?
-- Одна-единственная на весь мир.
-- Слава аллаху, пекущемуся о нашем благополучии! Страшно
подумать, что было бы с нами, торговыми людьми, если бы в мире
появилась сотня таких книг! Закрой ее, гадальщик, закрой -- вид
этих китайских знаков тягостен для моего сердца! Хорошо, я
согласен на твою цену:
-- И не пытайся обмануть меня, купец!
-- Я безоружен, а в твоих руках книга как острый меч.
-- Завтра ты получишь своих коней. Получишь их без
шелковинок и гвоздей, по нашему уговору. Приготовь деньги --
золотом, в одном кошельке. А теперь совершим последнее.
Ходжа Насреддин откупорил тыкву, побрызгал волшебной водой
на себя и на купца.
Вельможа, начальники, стражники, гадальщики молча
наблюдали все это.
Костлявый старик -- предводитель гадальщиков -- изнемогал
от зависти; дважды пытался он подобраться к беседующим, чтобы
подслушать, и дважды, пресеченный в своем намерении стражей,
был отбрасываем пинками.
С ним сделались корчи, когда он услышал цену гадания.
-- Десять тысяч! -- хрипло воскликнул он и в беспамятстве
повалился на землю.
Поднимать его было некому -- все оцепенели, ошеломленные
такой неслыханной ценой.
Вельможа многозначительно кашлянул, откровенно усмехнулся,
но промолчал.
Зато когда купец отправился домой, по его следу кинулась
стая шпионов.
"Значит, .и я не буду оставлен их вниманием",-- подумал
Ходжа Насреддин. И не ошибся: оглянувшись, увидел троих за
спиной и еще одного в стороне.
