темных глазах шихвана. Отец этого шихвана - первый шихван квартала
каменщиков, уличенный в неправедных деяниях, много раз уступал Мариону.
Сын не уступит. Молодой шихван надменно подбоченился, поигрывая плеткой.
Его взгляд и поза свидетельствовали: произнесенная угроза не пуста, он все
сделает, чтобы убрать Мариона с дороги. Громадная ладонь лега накрыла
рукоть меча. Только меч решит, кому остаться.
- Марион! - вскрикнула женщина, пытаясь подняться с земли. - Марион!
Вспомни: перед тобой албан! И ты албан! Не надо крови! О небо! Не допусти
братоубийства! Пусть они берут моего баранчика! Я согласна его отдать!
Словно ледяной водой окатило Мариона. Никогда еще его меч не
поднимался на албана.
- Марион, ты восстаешь против закона! Я должен взять у них налог с
дыма домашнего очага! Я обвиню тебя на суде филаншаха! - грозно выкрикнул
шихван.
- Но если нечем им платить?
- Тогда старик должен отработать долг на строительстве стены.
- Но если он не может отработать?
- Закон велит: взять налог с дыма домашнего очага, и я возьму его...
Иначе, Марион, нечем будет платить тебе!
Воин охраны ворот получал от города три меры [мера веса, в данном
случае около двухсот пятидесяти килограммов] зерна и четырех баранов
ежегодно. Мариону же, как воину, совершившему подвиг, выдавали на одну
меру зерна и на одного барана больше, чем обычному стражнику. Прежний
филаншах распорядился ежегодно награждать храбреца, а новый правитель
Шахрабаз, заменивший несколько весен назад погибшего на охоте
предшественника, не стал отменять его распоряжение, понимая, как полезно
поощрять рвение. Так вот, эти изможденные морщинистые руки, цепляющиеся
сейчас за Мариона, кормят его семью! Думал ли ты когда-нибудь об этом
Марион? Стыд облил душу. О небо, воистину, умереть вовремя на этой земле -
великое благо!
- Оставьте эту женщину. Я внесу за нее налог, - глухо сказал Марион.
- Но ведь она не из твоего рода! - изумленно воскликнул круглолицый
толстяк-стражник. - Зачем тебе нужно им помогать? И разве ты сможешь
облагодетельствовать всех нищих, больных, калек? Ведь ты должен кормить
свою семью!
- Слушайте, гаргары, - раздумывая, проговорил лег, - я не могу понять
одного, почему вы: и ты, и ты, и ты, - кивнул он поочередно всем троим
гаргарам, - почему вы богаты?..
Толстый и приземистый стражники протестующие захмыкали, молодой
всадник застыл в презрительном молчании.
- Почему вы богаты, да, да... вы живете в верхнем городе, в больших
каменных домах, у каждого из вас столько овец, что вы смогли бы, если бы
захотели, без ущерба для себя содержать всех сирот и калек в городе, но вы
предпочитаете, чтобы ваши жены носили золотые украшения, а дети ходили в
шелковых кафтанах... Так почему вы богаты? А я и она, - Марион указал на
женщину, - бедны?
- Мы больше трудимся! Вот ответ! - выкрикнул приземистый стражник,
самодовольно покосившись на толстяка.
- Больше муздвара [муздвар - поденщик, свободный человек,
нанимающийся за плату], надорвавшегося на работе? - удивился Марион. За
каким-то из каменных заборчиков послышался одобрительный смешок. Видимо,
там, спрятавшись, прислушивались к разговору подростки.
- Слушайте, вы! - громко сказал Марион. - Я вам скажу, почему вы
богаты, и не удивляйтесь - народ прекрасно видит все ваши дела.
Удивляйтесь другому, как он терпит ваши злодеяния!
- Какие это злодеяния? - опять недобро прищурился шихван. - О,
Марион, не заставляй обвинить тебя во лжи на суде филаншаха.
- И там я повторю то, что скажу сейчас, - возразил Марион, - вы
скупаете наделы сирот и заставляете этих же сирот единственно за прокорм
работать на их земле! Разве это не злодеяние? Вы никогда не сдаете
полностью в казну собранный налог, часть его вы утаиваете и делите между
собой. Разве это в обычаях вашего рода или это разрешает закон? Ты,
шихван, недавно продал за долги двух малолетних детей бедняка-дарга, и
мать их умерла от отчаяния. Разве за это предки твои одобрили бы тебя,
разве души их сейчас не стенают от неслыханного позора, что нанес ты их
памяти?..
- А ты, Марион, разве не продал в рабство хазарина Рогая? Или ты,
справедливый, считаешь, что поступил наилучшим образом? - торжествующе
выкрикнул приземистый стражник.
Наверное, не было еще у людей лучшего способа оправдаться, как
обвинить обвиняющего в том же, в чем виноват обвиняемый. Даже если деяния
несравнимы, в худшем положении окажется первый, ибо он в глазах других
будет выглядеть ко всему еще и лицемером.
И Марион растерялся...
6. ПЕРВЫЙ РАБ
...Двенадцать лет назад рабы были только у перса-хармакара [хармакар
- должность в административном аппарате Персидского государства], жившего
в крепости. Разбогатевшие дарги и леги обходились муздварами и слугами. Но
муздвару за работу надо платить столько, чтобы не было стыдно перед
соседями, а слуги часто бывают непокорны, и к тому же они, получая
непомерно высокую плату, обвиняют нанимателя в скаредности. Рабов хотели
иметь многие. Но зачинатель в плохом деле - всегда наихудший в глазах
людей. И получилось в Дербенте удивительное: рабство было, но рабов - не
было.
И для Мариона наиболее горьким и стыдным воспоминанием всегда
оставалось то, что первым, кому в городе обрили голову и выжгли на лбу
клеймо раба, стал хазарин Рогай.
Двенадцать лет назад у Мариона родился сын Геро. Волей судьбы
рождение сына совпало со штурмом, предпринятым хазарами.
В город густо летели черные стрелы с пучками горящей пакли вместо
оперений. Чадный дым сизым туманом стлался по улочкам бедняцких магалов
[магал - квартал в Дербенте]. Оглушительно бил в северные ворота таран.
Яростные вопли хазар сливались с криками албан. И в это время раздался
слабый крик новорожденного, услышанный только матерью и
женщиной-повитухой.
Марион, еще не знавший о рождении сына, в тот день совершил подвиг,
равный, быть может, подвигу своего прадеда Нишу, имя которого персы
запретили упоминать.
...Хазары огородили стену длинными рядом огромных повозок, выкатив их
на высокий вал. Часть нападавших метали на стену арканы, другие из-за
бортов били в албан стрелами. Множество хазар, прикрываясь кожаными
щитами, заваливали ров хворостом и карабкались по длинным осадным
лестницам. И беспрерывно било и било в ворота огромное, окованное железом,
раскачиваемое на цепях бревно тарана. Уже была сорвана средняя запорная
петля, толщиной в руку, и теперь гремящий металлический лист створки ворот
медленно, но неумолимо прогибался, вызывая чувство бессильного отчаяния у
защитников. Они пытались поджечь башню, в которой скрывался таран, но
башня оказалась сплошь обтянута сырыми и толстыми воловьими шкурами. Тогда
албаны начали забрасывать ее камнями.
Марион потерял счет сбитым и сброшенным вниз врагам. Некогда было
вытереть пот с лица, а тем более - передохнуть. Малейшее промедление - и
хазары ворвутся на стену.
Вот рядом взлетел аркан, змеей обвился вокруг зубца стены. Тут же
взметнулся еще один, туго натянулся. Глухо стукнулся о стену край осадной
лестницы. Неподалеку, попятившись, упал воин-албан. В горле у него торчала
белоперая стрела. Марион могучим усилием оторвал от стены железные крючья
лестницы, сбросил ее вместе с врагами в ров. Прикрываясь бронзовым щитом,
перерубил арканы - успел заметить, как, распахнув руки, спиной вниз молча
падал хазарин. И тотчас невдалеке над стеной, там, где лежал воин со
стрелой в горле, показалось обрамленное густыми черными волосами смуглое
лицо с застывшим выражением испуга и злобного торжества. Марион прорубил
непокрытую голову, и хазарин, не вскрикнув, сполз вниз. С коротким свистом
в кольчугу Мариона впилась стрела, закачалась, повиснув. Еще одна звякнула
о бронзу щита. Огромный камень, выпущенный из хазарской катапульты, с
силой ударился о верх зубца стены, раскрошил его и рухнул, подмяв одного
из албан. Тот страшно закричал, бессильно заскреб руками, пытаясь
подняться, изо рта его алой струйкой брызнула кровь. Отбросив щит, Марион
подбежал к задавленному воину, поднял над головой упавший камень, равный
весу крупного мужчины, и с бешеной яростью швырнул его на крышу башни
тарана. Увидел: камень, пробив помост, исчез в дыре.
Не медля, Марион спрыгнул с высоты десяти локтей на помост башни,
оттуда через дыру проник внутрь.
Десятка два хазар, раскачивающих бревно, ошеломленные появлением
могучего албанца, растерявшись, не успели оказать сопротивления. Огромный
таран замер. Повисли канаты. Обнаженные по пояс, смуглокожие и
длинноволосые хазары с испуганными воплями заметались в дымной полутьме,
спасаясь от молниеносно разящего меча. Не много уцелевших успело выбраться
наружу.
Неподвижная грузная башня загородила ворота. Защитники приободрились.
Несколько отчаянных албанцев поспешили на помощь Мариону. Раскачиваемое
богатырем-легом бревно отбрасывало врагов, пытающихся овладеть тараном.
Хазары не смогли захватить город. Высланный из крепости отряд обошел
лагерь хазар по глубокому, заросшему кизилом ущелью и ударил им в тыл.
Турксанф ушел на север, в свою Берсилию.
После боя Марион обнаружил в углу башни среди трупов раненого
молодого хазарина, который тихо стонал в беспамятстве. Услышав стон,
разгоряченный боем Марион подошел, склонился, разглядывая. С его меча еще
капала, загустевшая, чужая кровь.
Хазарин, скорчившись, лежал на боку, зажав рукой разрубленное плечо.
На юном, заострившемся от боли лице виднелась страдальческая гримаса. Он
очнулся, глянул неподвижными блестящими глазами на склонившегося над ним
Мариона, обреченно перевел взгляд на дыру в помосте, где виднелся кусочек
голубого неба, и умоляюще что-то прошептал. Потом, когда Рогай выздоровел,
Марион вспомнил его шепот и спросил:
- Ты когда меня увидел, о чем подумал, Рогай?
- Я не тебя увидел, а смерть свою, - серьезно ответил тот, - глаза
твои безумны были и лицо черно. И я попросил бога своего Тенгри - воина
великого - взять меня поскорей к себе на небо.
Убить врага - нетрудно. Убить человека - что может быть мучительнее?
Только что Марион в бешенстве и азарте боя рубил и рубил, испытывая почти
удовольствие, когда меч в очередной раз погружался в тело врага. В
горячке, поддавшись обострившемуся чувству ненависти, Марион не
воспринимал хазар как людей, перед ним мелькали, возникали, исчезали
злобные враги, которые, окажись он послабее, сейчас бы с хохотом глумились
над его трупом. Но победив и остыв, он испытал отвращение при мысли, что
нужно добить этого беспомощного юношу, с покорной обреченностью ждущего
смерти.
Он пожалел его.
Марион вложил меч в ножны, осторожно поднял хазарина и на руках
пронес в ворота. В доме Мариона рану хазарина осмотрел пожилой лекарь
Иехуду, нашел ее не опасной, наложил повязку. И Марион, видя, каким
благодарным взглядом посматривает на него пленник, впервые в жизни
порадовался, что удар его меча оказался неудачным. Обычно меч Мариона
рассекал человека надвое.
Рогай оказался послушным, тихим, трудолюбивым человеком, и жил он в
доме лега несколько лет, как равный член семьи. Вместо турлучной хижины он
построил Мариону каменный дом, нянчил детей, и те полюбили его, и он
привязался к ним. Услужливость свойственна благодарному человеку, и только
разум того, на кого она направлена, способен установить ей пределы. Марион
никогда не злоупотреблял ею и скоро уже считал Рогая как бы членом семьи,
