христианами... На месте церкви филаншах Шахрабаз, да будут благословенны
лета его, велел построить часовню... Там есть икона. Шахрабаз строго
следит, чтобы никто не смел обижать и притеснять христиан.
- А как относятся к христианам персы?
- Персы, о мудрейший, хотят, чтобы все люди жили в мире, - уклончиво
вымолвил хозяин.
- Персы не обременяют жителей Дербента налогами?
- Нет, о справедливейший, они не обременяют жителей налогами, -
ответил хозяин, тараща на любопытного христианина глаза и вытирая со лба
пот пухлой ладонью. - Мы все день и ночь молим Ахурамазду, чтобы персы -
защитники наши - не покинули крепости, чтобы могущественный из
могущественных, ослепительнейший, милостливый Ахурамазда благословил их на
трудном пути!..
- Аминь! Истинно так! - насмешливо буркнул монах.
Отведя гостей, хозяин караван-сарая озабоченно пронесся по галерее во
двор и, подбежав к юркому неприметному человечку, шнырявшему возле воинов
охраны каравана, что-то тихо шепнул ему.
4. МАРИОН
Тревожный слух о том, что хазары готовятся воевать с Персией, быстро
распространился в городе. Купцы, спустившись по реке Куре из Иберии и
плывущие на далекую реку Итиль [Волга] к славянам, рассказывали, что по
слухам византийский император Ираклий предложил Турксанфу союз в войне
против Персии, и Турксанф воспрянул духом. Прошлый его поход на персов был
неудачен. Хазарский каган не сумел пройти даже в Албанию. Чтобы грабителю
войти в дом, надо взломать запертую дверь, а Дербент недаром так назван:
ДАР - дверь, БАНД - застава. Каган не смог захватить город, и здесь под
северной стеной погиб младший брат Турксанфа Ратбар. Купцы передали, что
теперь каган поклялся разрушить обе стены, а жителей города угнать в
рабство. Воины, прибывшие с караваном ширванского купца, подтвердили
сведения иберийцев: хазары толпами стекаются в Семендер, уводят свои стада
в предгорья.
Когда молодой широкогрудый стражник, поднявшийся на сторожевую башню
сменить Мариона, рассказал последнюю новость, Марион выслушал его
спокойно. Ожидать нападения хазар было так же привычно, как ожидать
наступления зимних холодов - не сегодня, так завтра. А хазары - это еще не
самое худшее. Тепла и прекрасна весенняя степь, но всегда леденящей
тревогой несло из скрытой для глаз таинственной зеленой глубины ее. Какие
неведомые, но грозные силы таятся там? Может, уже приближается, подобно
бушующему половодью, сметая и увлекая все на своем пути, новая орда
хуннов? Прадед Мариона, великий воин Нишу, погиб, защищая Дербент от
персов, а потомок его Марион теперь вместе с персами защищает город от
хазар. Времена меняются, и впереди - неизвестность. Руки еще крепко держат
меч, но против кого он сейчас будет направлен? Вот это в последнее время
тревожило Мариона все больше и больше.
Из настоящего черед прошлых событий кажется неотвратимым. И
киммерийцы, и скифы, и хунны, и хазары приходили в Албанию ради грабежа.
Пришельцы вытаптывали поля, разрушали жилища, оскверняли домашние очаги,
но подобно насытившейся, раздувшейся от добычи змее, медленно уползали
обратно в степь. Никому и никогда не удавалось еще истребить народ.
Оставшиеся в живых, спасшиеся от рабства, возвращались на свои пепелища.
Вновь распахивались поля и восстанавливались жилища, и вновь звучала в
городах и селениях албанская речь. Было кому поддержать друг друга в
трудную минуту, было кому передать обычаи, рассказать предания, сохранить
заветы предков, ибо только памятью прошлого люди мудры в настоящем. Восемь
раз Марион отбивал хазар от Дербента, защищая не просто свой очаг, не
просто свободу, но и род свой, и память, ибо сын раба уже не вспомнит, что
он - албан. Четырежды была прорублена кольчуга Мариона, трижды в его руке
оставалась лишь рукоять меча, и только случай спасал его от гибели, и тело
его пятнисто от шрамов, подобно шкуре леопарда. Но в последний раз хазары
напали двенадцать весен назад, и за двенадцать мирных лет в жизни города
произошло столько непонятных и грозных перемен, что Марион стал все чаще и
чаще приходить к мысли: хазары и тем более персы не столь уж страшны для
албан, что внешний враг - это еще не самое худшее.
Вечереющее солнце коснулось своим раскаленным краем вершины горы.
Скоро наступит темнота. Наказав молодому стражнику ночью не спускать глаз
с дороги, чтобы не просмотреть сигнальных огней заставы, Марион по крутым
узким ступенькам протиснулся в лаз, ведущий в караульное помещение. Толща
стен башни не прогревалась даже летом, и низкое сводчатое отверстие
дохнуло сырым холодом. Лаз вел круто вниз и влево. Плечи касались
противоположных стен. Глаза с трудом различали ступеньки: только на
повороте горел единственный светильник. Здесь все было продумано для
обороны. Тесное, неудобное пространство лишало врага численного
преимущества, и нападавшие, поднимаясь, не могли действовать ни мечом, ни
копьем. Однажды Марион один сумел отстоять сторожевую башню, копьем
сталкивая хазар в лаз.
В низком полутемном караульном помещении стоял грубо сколоченный стол
и несколько широких деревянных лавок-лежанок. Свет с трудом проникал в
сужающиеся внутрь бойницы, расположенные на высоте груди. Со двора
доносились оживленные отрывистые голоса. Там обсуждали последнюю новость,
слышалось: хазары... предводитель Урсулларх... Ваче защитил честь легов...
Стражники по обычаю встретили почитаемого молчанием.
Марион вышел во двор и сказал:
- Говорите!
Чернобородый горбоносый стражник из рода даргов хмуро проронил:
- Погиб Ваче! Воины охраны каравана, что пришел из Семендера,
сообщили: убил его вождь берсил Урсулларх у брода через реку Озень...
Урсулларх убил и Масуда, сына Т-Мура... Только двое они были леги,
остальные воины охраны - гаргары. Они не сумели отомстить...
Кто-то из толпящихся особняком в углу двора гаргаров зло выкрикнул:
- Это был честный поединок! Хазарин-берсил предложил бой, и албан-лег
принял его. Так за что же мстить? Это не по обычаю! Он мог бы отказаться
от поединка, и никто не осудил бы его!
Наступило тяжелое, не предвещавшее ничего хорошего молчание, но
чернобородый помешал готовой вспыхнуть ссоре, продолжив:
- Урсулларх грозился убить и тебя, Марион. Ему не терпится сразиться
с тобой в поединке.
Марион не обратил внимания на последние слова чернобородого.
Хазарская палица, с размаху опущенная силачом-берсилом, так не оглушила бы
Мариона, как известие о смерти Ваче и юного Масуда. Из всех воинов нижнего
города было только три воина из рода легов, теперь он остался один.
Единственный защитник рода. Т-Мур посажен в зиндан за неуплату долгов, а
два его старших сына проданы в рабство на невольничьем рынке в Ширване.
Преданный и храбрый Ваче! Трижды бились они плечом к плечу на северной
стене с хазарами, и много раз меч Мариона спасал родича, а щит Ваче
прикрывал грудь Мариона. О Ваче, Ваче! Где сейчас бродит твоя душа?
Встретилась ли она с душой юного Масуда?
Видя окаменевшее лицо Мариона, стражники сочувственно зашумели:
- Марион, мы отомстим!
- Пусть приходит проклятый Урсулларх со своими берсилами!
- Мечи наши ждут его!
- Берсилы храбры на своей земле!
Но кричали только воины из рода даргов. Стражники-гаргары молчали,
украдкой переглядываясь.
К Мариону протолкался широкоплечий круглолицый дарг Золтан. Он
пытался казаться печальным, но невольная улыбка пробивалась на его
добродушном румяном лице и радостно блестели глаза из-под густых сросшихся
бровей:
- Марион! Я разделяю с тобой твое горе, верь, твое горе - наше
горе... но у меня родился сын! И я назвал его в твою честь Марионом! Пусть
он станет таким же великим воином, таким же добрым и справедливым! Да
благославят тебя предки!..
- Спасибо, Золтан, я обязательно навещу твоего сына.
Добродушный стражник неловко потоптался, нерешительно хмыкая, потом
выпалил, отведя глаза:
- Только сделай это скорей, Марион... так будет лучше...
- Конечно, я приду до появления хазар... - Марион положил тяжелую
руку на сильное плечо друга.
- Дело не в хазарах...
- Что-нибудь случилось?
- Ты прости меня, Марион, ты знаешь, мы с тобой как братья... и я
сейчас говорю как брату: я решил уйти в горы с семьей... Для меня не было
бы большей радости, если бы и ты... - он смущенно замолчал, опустив глаза.
- Ты предлагаешь мне уйти в горы? - потрясенно спросил Марион. - И
оставить свой род беззащитным? Чтобы матери прокляли меня?
- Большая часть твоего рода и моего тоже - в горах!
- Я не судья тем, кто ушел, но судья самому себе!
- Дело твое, Марион, - тяжело вздохнул Золтан, - поступай, как
знаешь, но я тебе говорю как брату, ты храбр и могуч, но ты - один... И
может быть, тебе удастся защитить оставшихся легов - вдов и детей - от
хазар, но ты бессилен защитить их от налогов, придуманных персами, от
пришлых албан, которым нужна наша земля, от алчности раисов [раис - богач
из простонародья, отличавшийся особой алчностью] и несправедливостей
шихванов!
- Отойди! - гневно прохрипел, сдерживая себя, Марион. - Замолчи и
отойди, пока я помню еще, что мы с тобой как...
- Ты можешь убить меня! Но я сказал правду! - выкрикнул, попятившись,
дарг.
- Да, ты сказал правду! Но не забудь: те леги, что ушли в горы,
называют себя уже не легами, а лезгами!
- Марион! Пойми, я не могу поступить иначе! Только в горах еще живут
свободные люди! Марион, я уйду, но не прощу себе, что оставил тебя одного!
Моя душа разрывается! Она раздвоена! - В черных глазах Золтана, забывшего
даже о рождении сына, отразилось страдание. - Я хочу вернуться в добрые
старые времена, когда один был за всех, а все за одного, но я не хочу
потерять родину, тебя!
- Тогда останься, Золтан! - В голосе Мариона вдруг прозвучали
непривычно просительные нотки. Он медленно обвел взглядом толпившихся
возле них стражников. Вот чернобородый горбоносый Ишбан, вот горячий
безрассудный в бою Бурджан. Почему они молчат? Почему потупил глаза
медлительный длинноволосый силач Маджуд, по прозвищу Булгар? Много еще в
живых воинов, с кем Марион защищал город в последний раз, но нет уже ни
одного, с кем - в первый. Ваче был последним из них.
Из друзей только горячий Бурджан смотрел на Мариона открыто и прямо,
ничего не утаивая; остальные, встречая взгляд Мариона, или поспешно
отводили глаза, или смотрели в землю. И Золтан молча смотрел в землю. Нет,
он не останется. Марион почувствовал усталость, такую усталость, какая
появляется после долгого смертельно-опустошительного боя, когда боль
возвращается в израненное тело, а осознание себя - в душу. Неужели все
самое лучшее - в прошлом?
5. ШИХВАН, СЫН ШИХВАНА
Над угловой башней крепости на длинном шесте все еще трепетал на
ветру белый флажок - знак того, что в город прибыл торговый караван.
Пастухи, пасущие свои стада на ближних пастбищах, передадут весть на
дальние, и она разнесется по горным селениям. Жизнь меняется, теперь и там
охотно приобретают индийские пряности, шелка Срединной империи [Срединная
империя - Китай], византийские украшения, а уж за тоурменские сабли -
невиданное ранее в Дербенте оружие - легкие, острые, прочные, горцы готовы
отдать последнее. К ним уйдет Золтан, возможно и Мажуд с Ишбаном - лучшие
воины-дарги. Они хотят вернуться в прошлое, когда не только мужчина был
защитником рода, но и род защищал его, когда мудрейшие родичи по
