наживе, он проявил такую смекалку, что самые умные из числа знатных
побледнели от досады. Но удивительно не это, а то, что в душе дарга
уживается одновременно забота о защите города и алчность, одно не в ущерб
другому. Алчность его от зависти к более удачливым знатным горожанам,
способным давать богатые откупные. Если бы не был завистлив рыжекудрый
Бусснар, разве стал бы он брать пятьдесят серебряных дирхем с каждого
проходящего каравана сверх установленной пошлины - на "ремонт ворот", как
объясняет он купцам. Тридцать дирхем с "ремонта ворот" - филаншаху.
Накопленной мудрости Шахрабазу хватило, чтобы понять - вселенная держится
не на святости, ибо в основе радостей и наслаждений всегда лежит грех,
равно как и нарушение закона. Вот пухлый плаксивый Обадий, принаряженный в
малиновый византийский кафтан, голубые персидские шаровары, перетянутый по
огромному животу шелковым кушаком, с детским удивлением вертит круглой
головой, разглядывая убранство зала - о хитрец из хитрецов! Делает вид,
что поражен, изумлен, а между тем половина роскошных ковров на полу - его
подарок. Да, собравшиеся знатные горожане тщеславны, сластолюбивы, полны
вожделений, алкают власти, хотят упрочить свое положение, чтобы передать
накопленное сыновьями-наследниками. Но тем лучше, ибо их благополучие
зависит от Шахрабаза. А размышления правителя Дербента над законами навели
его на удивительную мысль: государства слабеют и гибнут потому, что законы
излишне справедливы! В них нет лазейки для выхода человеческим страстям.
Шахрабаз - потомок албанского царя Урнайра - в свое время обучался у
лучших мудрецов и прекрасно знал законы многих, могущественных в прошлом
государств и историю гибели последних. Что стало с могучим древним
Египтом, куда исчезла обширнейшая из обширнейших Персия Дария? Глупец тот,
кто думает, что фаланги Александра Двурогого смели его когда-то прекрасно
обустроенную державу. Алчность сатрапов погубила ее куда раньше, чем
войска македонцев. Придя к такому заключению, Шахрабаз не препятствовал
порокам знатных. Гордость потомка Урнайра была уязвлена тем, что он -
всего лишь правитель Дербента, но даже и это положение Шахрабаза
сомнительно, потому что шах Ездигерт Третий все еще медлит с присвоением
ему титула "Мазрапана", означавшего "Приравненный к нашему царскому роду".
- Мы собрали вас, о славные, чтобы до "Суда справедливости"
поговорить о делах насущных, - неожиданно звонко произнес Шахрабаз, ощущая
прилив бодрости от таблетки Иехуды. Потом продолжил высоким и сильным
голосом: - В совместных усилиях на благо и процветание Дербента, который
по праву можно назвать величайшим, пусть иссякнет желчь забот ваших и
тревог! Слава и слава светоносному Агуро-Мазде! - старательно выговорил он
имя бога персов, как его называли сами персы, хотя албаны произносили
Ахурамазда, и вскользь заметил, как переглянулись стоявшие особняком возле
стены начальник гарнизона крепости - надменный грузный перс Гаврат и
главный сборщик налогов перс Сардер. - Спешу уведомить вас, что в городе
достаточный запас еды до нового урожая, сохраняется порядок и законность,
благодаря бдению шихванов и неусыпным хлопотам стражей порядка; среди
жителей наблюдается спокойствие и почтительность к властям. Да святится
имя нашего повелителя, божественного миротворца, наисправедливейшего
сокрушителя врагов Албании, мужественнейшего Ездигерта Третьего, милостиво
изволившего изречь жителям Дербента: "Спокойствие, трудолюбие, мудрость -
вот три источника, что, в едином потоке слившись, дают жителям Дербента
неслыханное процветание, а Мы, Ездигерд Третий, даем вам Мир!.." - Это был
привычный ритуал славословия, и Шахрабаз произносил его четко,
торжественно, опыту зная, что все сказанное запомнится, ибо люди
легковнушаемы и достаточно впечатлительны, а умных врагов среди
присутствующих не было. Об этом Шахрабаз за годы правления успел
позаботиться. Недаром только в Дербенте он содержал четырех преданных
осведомителей.
- ...Благодаря заботам повелителя нашего двенадцать лет уже на нашей
земле царит мир! Мы спешим уведомить вас, о преисполненные добродетели,
что, дабы еще более упрочить мир на нашей земле, дабы не было
насильственности и принуждений, всякий да пусть отправляет обряды своей
веры и молится своим богам в местах, для этой цели предназначенных. Так
объявил светоч мудрости шах Ездигерт Третий! Пусть община иудеев откроет в
Дербенте свой молитвенный дом - синагогу, а христиане вновь отстроят
церковь, мы также не препятствуем албанам, кои отправляют свои обряды в
святилищах и считают святыней домашний очаг, но и не мешаем никому перейти
по своему желанию в иную веру, а кто пожелал посещать храм светоносного
Агуро-Мазды, приносить жертвы священному огню и помогать атраванам
[атраван - служитель Ахурамазды] совершать молитвенный обряд, тому
выражаем свое благоволение и восхищение! Забудьте о вражде, живите с
миром! Так повелел передать жителям Дербента величайший факел праведности
Ездигерт Третий!
Подобно тому, как всякий, если пожелает, может увидеть в прозрачных
струях ручья дно, так и в струях слов для страждущего обнажен смысл. И
первым успел Обадий. Протолкавшись вперед и выставив из толпы свой круглый
живот, перетянутый широким кушаком, он воскликнул:
- Дарю храму светоносного Ахурамазды, да останется он - единственным
в сердцах потомков наших, пять... нет, десять самых жирных, молоденьких
овечек! И в помыслах своих и в деяниях я давно уже руководствуюсь
заповедями пророка Заратуштры! А теперь, и пусть свидетелями будут и ты,
мужественный Гаврат, и ты, благочинный Сардер, из памяти восхищенного
сердца своего извлекаю я двенадцатый гимн Ясны, священной книги Авест
[священная книга Авест - изложение поучений пророка Заратуштры]: "Я
проклинаю дэвов [дэв - злой дух], как почитатель Мазды, как последователь
Заратуштры, принес я обет быть врагом дэвов, исполнять учения...
превозносить молитвы... Богатому сокровищами, благому Ахурамазде обещаю я
все доброе и все лучшее, ему, праведному, великолепному, величавому..." -
И так уж был устроен этот человек, что даже в столь торжественный момент в
голосе его проскользнули плаксиво-жалобные нотки.
- А я дарю храму двадцать баранов! - резко и грубо перебил Обадия
нетерпеливо переминавшийся возле колонны Уррумчи, первый шихван, сын
шихвана, явно раздосадованный. Щека его нервно подергивалась, глаза были
налиты кровью.
- Я пятнадцать...
- Десять и серебряный браслет!..
- Полный тюк отличной аркацильской шерсти!
- Два лучших ковра из Ширвана!.. - послышались голоса из толпы
знатных, затеснившихся к возвышению, где стояло кресло. Многие,
выкрикивая, оборачивались к Гаврату и Сардеру, и те благосклонно кивали,
поглаживая унизанными перстнями пальцами крашенные хной бороды.
Шахрабаз медленно обводил глазами толпящихся горожан, что-то
беспокоило его, и только столкнувшись с тяжелым немигающим взглядом
человека, в отдалении от толпы прислонившегося широким плечом к мраморной
колонне, понял: вот прекрасный случай. Начальник охраны северных ворот
молчал и кривил губы в пренебрежительной усмешке, всем своим видом
показывая презрение к происходящему, плеть в его тяжелой, с набухшими
жилами руке подрагивала, а взгляд черных блестящих глаз, направленных на
филаншаха, был смел и жесток. Начальник охраны северных ворот молод,
силен, храбр (о, небо, Шахрабазу бы его годы!) и не подобострастен, ибо
ничем не обязан правителю Дербента, на эту должность назначил его сам
ширваншах провинции. Немного времени назад соглядатай-осведомитель донес:
Масадил, начальник охраны северных ворот, заявил в разговоре с
сородичами-даргами: "Леги и дарги должны быть хозяевами в городе. Всех
пришельцев, в том числе и Шахрабаза, надо выгнать. Наплевать, что Шахрабаз
- потомок Урнайра. Мы - свободные люди - никогда не признавали царей!"
Ширваншаху нужно иметь в городе своего человека. Ширваншах тоже надеется
получить титул "Мазрапана". Кто его получит, тот и будет править и
Ширваном, и Дербентом. Ах, если бы мазрапаном стал Шахрабаз! Тогда можно
было бы подумать и о восстановлении царского трона Урнайров. Спешить надо,
спешить. А этот щенок Масандил напоминает орла, готовящегося взлететь с
утеса. Глупец, он и не подозревает, как легко сейчас с ним разделается
мудрый Шахрабаз.
- Масандил! - звонко выкрикнул он. - Масандил! Что же ты не выражаешь
радости! Или ты огорчен милостью богоравного владыки нашего? - Обратив
внимание персов и знатных на начальника охраны северных ворот, он умолк,
внутренне смеясь.
Выкрики смолкли, и в наступившей тишине многие обернулись к даргу. До
этого он стоял у всех за спиной, а теперь очутился как бы в центре. Да,
Масандил смел и горд, и гордость не позволила ему погасить презрительную
усмешку. И теперь ему надо отвечать за нее. Было время, филаншах
расставлял ловушки и похитрее. Эта же была груба, но зато Шахрабаз не
сомневался: открыто, у всех на глазах вспыльчивый Масандил не будет
кривить душой. Так и случилось.
Набычившись, широко расставив сильные ноги в желтых сапогах, дарг
что-то гневно прорычал, хлестнул плетью по сапогам. Во дворец правителя
знатный перс может войти вооруженным, албаны же, в том числе и воинские
начальники - только безоружными. Было время - и во дворце пускались в ход
мечи.
- Мы не слышим ответа! - подстрекнул дарга Шахрабаз.
- Я говорю: подобострастие унизительно для свободных людей! - взревел
в бешенстве Масандил.
- Почитание светоносного Агуро-Мазды - подобострастие? Любовь к
избранному богами владыке нашему - подобострастие? - громко спросил
Шахрабаз, заметив, как впились глазами в Масандила персы. - Или мы неверно
слышим?
- Ты все правильно слышишь, Шахрабаз Урнайр! Но, клянусь, мне
наплевать на то, какую выгоду ты извлекаешь из моих слов!
- Ты безумен, Масандил, опомнись!
- Это вы все безумны, вы, готовые лизать персам задницы! - сам себя
захлопнул в ловушке дарг.
Шахрабаз, изобразив на сухом пергаментном лице кроткое изумление,
довольный откинулся в кресле. Открытая враждебность к персам была
проявлена настолько бурно, что Масандила даже не потребуется судить. Персы
теперь расправятся с ним сами, и незамедлительно. В подобных случаях
промедление смерти подобно.
Масандил, обведя всех презрительным взглядом, повернулся и, тяжело
ступая, направился к выходу, опять ворча на ходу что-то гневное. За ним,
не спеша, важно зашагал Гаврат, не сводя с толстой шеи дарга зло
прищуренного взгляда. Оба скрылись в коридоре. Не прошло и десятой доли
"от нагара до нагара" льняного фитиля светильника, как за темным окном,
возле водохранилища, послышались крики персов. "О, Ангра-Манью! [бог тьмы]
Будь ты проклят! Умри, пес!" - раздался глухой шум борьбы, кто-то
простонал, и все затихло.
Неслышно шмыгнул из дверей бритый раб-тюрок, смуглый, в грязной
набедренной повязке, потупив глаза, стараясь быть как можно незаметнее,
проскользнул вдоль светильников, приподнимая колпаки, щипчиками убирая
нагар с фитилей. Вслед за ним появился Гаврат, прошагал к своему месту.
И в наступившей неловкой, напряженной тишине Уррумчи громко произнес:
- Я дарю храму Ахурамазды единственного еще двадцать баранов! И
повторяю мысленно двенадцатый гимн Ясны священной книги Авест! - Последнее
означало, что шихван, сын шихвана, отказываясь от прежних верований,
