3. ДЕРБЕНТ
Торговый караван заметили в крепости, и там, над башней, нависшей над
скалой, затрепетал на шесте белый флажок. На городской стене меж
зубцов-забрал, в бойницах воротных башен показалась лица стражников охраны
ворот. Всматривались внимательно, ибо нет числа человеческим хитростям.
Случалось и такое, что подходил к городу большой торговый караван с
охраной и слугами, мирно сидящими на верховых верблюдах. Караван был
албанским, и много раз уже приходил в город, и купцы весело перекликались
со стражниками на стенах, рассказывая о привезенных товарах: невиданных
бронзовых зеркалах, красных и белых сукнах, различных мехах. Слуги
доставали из мешков кувшинчики, откупоривали, как бы поддразнивая,
отхлебывали янтарное густое вино, звенели монеты во встряхиваемых кисах,
соблазняя вознаграждением, нетерпеливо ревели усталые верблюды. Наконец
распахивались ворота, караван втягивался в город под радостные выкрики и
шутки горожан, собравшихся посмотреть на прибытие богатых гостей. И вдруг
по незаметному знаку слуги на верблюдах сбрасывали с себя походные
накидки, выхватывали луки, прикрепленные к седлам... И, не успев
опомниться, падали горожане-зеваки, а из ближних к городу оврагов, из-за
увала, из припойменной рощи мчались к городу, к распахнутым воротам,
конные сотни. И начинался грабеж и безжалостное избиение жителей.
Но этот караван был невелик, охрана немногочисленна. Дозоры,
скрывающиеся в степи, не донесли о приближении врага. С пронзительным
скрипом медленно начали распахиваться железные ворота.
Въехал купец, вожатый с монахом в черном плаще, заторопилась охрана
каравана, настороженно встречаемая выстроившимися в две линии воинами
городской стражи с луками в руках. Вожатый, следивший за византийцем,
видел, как внимательно и цепко тот осматривает воинов-стражников, их
оружие, вглядывается в лица. Византиец задержал взгляд на громадного роста
албане, стоявшем первым в левой шеренге, и, чем-то неприятно пораженный,
отшатнулся, когда его глаза оказались почти на одном уровне с
сосредоточенным лицом пешего богатыря. Чертами лица этот могучий стражник
напоминал лега, что первым погиб в поединке с хазарином.
Прямо от ворот начиналась просторная, вымощенная булыжником дорога.
Город оказался неширок, и дорога как бы разрезала его на две части, не
далее чем в полете стрелы упираясь в противоположную стену, где тоже
виднелись ворота, выкрашенные в черный цвет. Справа от дороги город
поднимался по склону холма вверх к крепости. Здесь были кварталы больших
каменных домов, окруженных садами, каменными оградами, бассейнами. Сквозь
листву садов желтела черепица крыш и кое-где поблескивали на солнце стекла
окон. Богат Дербент и славен ремеслами!
- Стекло, господин, изготавливают только в Константинополе и
Дербенте! - не удержался сообщить вожатый. - За стеклом к нам приходят
караваны даже из Великой Болгарии [Великая Болгария - государственное
объединение болгар в Приазовье в VII веке] и Русии [Русия - область
проживания восточных славян]. - В его голосе слышалась гордость.
- Но не забывай, варвар, что в окна дворца вашего филаншаха [филаншах
- должность в административном аппарате Персидского государства] Шахрабаза
вставлено византийское стекло! - надменно отозвался христианин. - И помни
о моем предупреждении! Если в аду сатана поджаривает грешников на
сковороде с кипящим маслом, то человек может придумать такое, что и сатана
позеленеет от зависти! Но послушай, зачем строится эта стена?
Справа, немного поодаль от дороги, от северных ворот до южных
суетилось множество полуголых, тощих, запыленных людей. Одни вкапывали в
землю бревна, укрепляли их поперечинами, укладывали на подпорки доски,
другие носили на изготовленные подмостки камни, укладывая их в
воздвигаемую стену, третьи размешивали длинными палками дымящийся
известковый раствор в больших ямах, подкатывали его к подмосткам на
тачках. Люди работали молча, поспешно, подгоняемые окриками здоровенных
надсмотрщиков. Если кто, заслышав шум проходившего по дороге каравана,
поднимал от кладки измученное лицо, замедляя работу, тотчас слышалось
предупреждающее щелканье бича надсмотрщика. Свежесложенная стена росла на
глазах. В поспешности, с которой работали люди, было нечто грозное.
С первого же взгляда становилось ясно: каменная стена скоро отделит
кварталы, что поднимались по склону холма, от кварталов, теснящихся слева
от дороги, и не требовалось большой проницательности, чтобы понять:
верхний богатый город отделял себя от нижнего. Поэтому вожатый промолчал,
но византиец больше и не расспрашивал.
По левую сторону дороги тянулись закопченные низкие кузни, гончарни,
крытые черепицей навесы. Из распахнутых дверей ближней кузни выплывал
сизый дым, там, в глубине полутемного помещения, вспыхивало, металось в
горне пламя, и обнаженные по пояс кузнецы гулко били молотами по
раскаленной полосе железа. Костлявый, с бритым черепом человек с черным
клеймом раба, выжженным на выпуклом лбу, охлаждал в чане с водой только
что выкованный меч. Из чана вырывались клубы пара. Раб мрачно глянул на
проезжающих мимо людей, сверкнув исподлобья глазами, и тут же согнулся,
притушив раскаленный блеск глаз. Дальше под навесами на гончарных кругах
работали мастера-гончары: один, смуглый, в набедренной повязке, ножом
отрезал куски глины, бросал на поддон круга, два других - сутулые,
лохматые - руками раскручивали круг, и на нем мгновенно вырастала глиняная
трубка. Ловкое движение ножа одного из гончаров - и трубка разваливалась
вдоль на две равные части, превращаясь в сырую черепицу. Заготовленная
черепица сохла на солнце, а под навесом была сложена уже высушенная. Там
же стояли высокие узкогорлые кувшины, широкодонные амфоры и мелкие сосуды.
За мастерскими теснились приземистые хижины с плоскими крышами,
некоторые были обнесены каменными оградами. В двориках по чахлой траве
ползали голые дети, бродили тощие овцы, козы. Кое-где меж хижин виднелись
крохотные участки обработанной земли, на них копошились женщины в длинных,
до пят, просторных рубахах, в платчатых головных покрывалах. Кварталы
отделялись узкими улочками, местами чернеющими жидкой грязью. На некоторых
крышах сушилась трава. За хижинами, в глубине города, виднелся обширный
пустырь, окаймленный густыми кустами розового тамариска, а за тамариском
выступала голубовато-дымчатая равнина моря. Обе городские стены уходили на
несколько сот локтей в море и почти смыкались, оставив лишь узкий проход,
образуя гавань. В гавани на мелкой, сверкающей под солнцем зыби,
покачивался корабль.
Вожатый видел: ничего не ускользало от зорких глаз византийца,
который, заметив возле сточной смрадной канавы громко спорящих людей,
остановил коня, чтобы послушать, о чем они спорят.
Двое темнолицых, в оборванных рубахах албан, стоя возле пешеходного
мостика из двух бревен, переброшенных через канаву, кричали друг на друга.
Возле толпились, слушая, смуглые подростки в набедренных повязках и
несколько чумазых бритоголовых рабов, очевидно вышедших из кузни.
- Я здесь родился! - гневно кричал один из албан. - Это моя земля! А
ты - пришлый! Как смеешь ты не уступить мне дорогу?
- Пусть я пришлый, но равен тебе - я свободный албан! - отвечает
второй. - Почему я должен уступить тебе, если подошли мы одновременно?
- Уйди, проклятый галван [презрительная кличка пришлых], или я сброшу
тебя с моста! - Подростки одобрительно посмеивались, рабы равнодушно
молчали, угрюмо развлекаясь, подталкивали друг друга. Пришлый албан
затравленно оглянулся и с мрачной униженностью отступил от мостка. В это
время из глубины улочки на сером, вскидывающем голову жеребце рысью выехал
всадник в шелковом халате, лохматой шапке, подбоченившись, ни на кого не
глядя, въехал на бревна; конь, всхрапывая, осторожно прошел по мостку, но
копыто задней ноги сорвалось с бревна, конь пугливо присел, рванулся под
ударом плетки наездника и прыжком взлетел на берег, грудью столкнув не
успевшего или не захотевшего отойти местного албана в зловонную канаву. И
напрасно тот кричал и хватался за нож, висевший на ремешке, опоясывающем
рубаху. Всадник даже не оглянулся.
- Эй, проклятый шихван, я пожалуюсь Мариону! - крикнул местный албан,
стоя по пояс в зловонной жиже.
- Кто такой - шихван? - спросил византиец вожатого.
- Управитель квартала, - был ответ.
- Гм, странно, я уже несколько раз слышу имя Мариона, хотя он всего
лишь простой воин. Чем же он славен?
- Марион, господин защитник Дербента, герой, мужественный и
справедливый человек. Простые люди верят, что пока Марион жив, враги не
захватят город...
- Гм, он меня заинтересовал... Где я могу увидеть этого героя?
- Я не знаю, господин... - уклончиво буркнул вожатый, не сказав, что
византиец уже видел Мариона, того самого пешего богатыря, что стоял первым
в линии воинов, охранявших ворота.
Караван, сопровождаемый бегущими вслед подростками, свернул с дороги
на соседнюю из улиц, ведущих в верхний город. В глубине улицы виднелось
большое побеленное здание караван-сарая с крытыми галереями, окружавшими
внутренний двор - торговую площадь. В галереях тянулись деревянные лавки
торговых рядов. Подростки постепенно отстали. В широких распахнутых
воротах караван-сарая стоял хозяин - высокий тучный, багроволицый человек
и выжидательно улыбался.
Здесь, на мощенной булыжником чистой улице, в тени росших по обочинам
развесистых платанов, проезжали нарядно одетые всадники, многие в
сопровождении пеших слуг. Кое-кто из всадников, завидев ширванского купца,
окликал его:
- С благополучным прибытием, Саул, что привез?
- Благополучия и здоровья, Уррумчи, рад тебя видеть, Бусснар! Разный
хапур-чапур привез: есть прекрасные меха из Русии, мед, воск, аркацильская
шерсть - настоящее руно! Есть шкурки ягнят с варачанских пастбищ...
- О, и варачанские шкурки есть? Мы же с тобой друзья, Саул, прибереги
для меня десятка три шкурок. Завтра я пришлю слугу!
- Конечно, конечно! Для тебя, друг Бусснар, я отберу самые лучшие! Но
и ты не забудь: мне срочно нужны кольчуги, выкованные славянином Микаэлем.
Я обещал их кое-кому в Ширване...
- Будь спокоен, Саул, будут шкурки, будут и кольчуги. Ты мне, я тебе!
Бусснар не подведет! Какие новости в Семендере?
- Никаких новостей! Никаких новостей! - торопливо прокричал, опережая
удивленного купца, вожатый, косясь на монаха. - Весь путь наш был
благополучен, слава светоносному Ахурамазде!
Солнце уже скатывалось по небосклону к горам, когда последний верблюд
прошел в ворота караван-сарая. Во дворе сразу стало шумно. Воины охраны
быстро разгружали верблюдов, уносили тюки в галерею, торопясь получить у
ширванского купца расчет и разойтись по домам. Потный хозяин караван-сарая
с неожиданной прытью носился по двору, показывая, где складывать груз,
устраивая гостей в крохотных комнатушках-кельях, хлопоча об ужине. Когда
он вел монаха и двух его молчаливых спутников в отведенное им под ночлег
помещение, монах спросил:
- Есть ли в Дербенте церковь, где можно было бы помолиться
христианину, четыре дня уже не зрящему лика Господня? Да простятся нам
грехи наши...
- Была, господин, была, но иудеи, поклоняющиеся Яхве [одно из имен
бога у древних иудеев], пять зим назад разрушили ее, и персы запретили
строить новую... Тогда была большая вражда между поклоняющимися Яхве и
