фильмокопии получать кинотеатр стал отвратительные, низкой
категории, да и сами фильмы ставились в план завалящиеся, не
кассовые; уповалось на то, чтобы я подошел к Палычу, с которым
не разговаривал, и, унизившись, попросил бы его
посодействовать, замолвить словечко в кинопрокате, заменить
завалявшийся фильм на хороший, кассовый... Премию кинотеатр не
получил впервые за много лет. Прежние директора были более
покладистые, и даже, как я случайно узнал, ставили Палычу
коньяки за услужливость, но мне это было противно, и я не носил
цветы и шоколадки в кинопрокат! Сотрудники кинотеатра смотрели
на меня уже косо -- ведь их ударили по карману! Зрители после
сеансов -- отплевывались...
И всем было невдомек, что плохой звук и рваное изображение
во время сеансов на экране и невыполнение плана -- это всего
лишь бюрократические курсы послушания, курсы по раздавливанию
личности директора...
Я чувствовал уже тогда, что с каждым днем все настойчивей
увлекаюсь мистикой. Я уже начинал догадливо сопоставлять, что
чем больше я углубляюсь в сокровенные науки, тем больше на меня
обрушивается какое-то злобное негодование мира сего! Меня
обругивают, поучают, я все больше и чаще встречаю раздраженных
людей, у меня все время что-то ломается, не получается, не
устраивается, я порою начинаю задыхаться без одиночества,
которое необходимо в определенной дозировке каждому нормальному
человеку, вокруг бурлят какие-то пустяки, за руки и за ноги
держат меня, удерживают, не отпуская туда, куда я хочу, они
заставляют меня бесцельно двигаться, говорить, кричать,
раздражаться, озлобляться, но самое страшное, что я все чаще
спотыкаюсь на ровном месте, и это становится злорадной нормой
для окружающих! Порою мне уже кажется, что люди мне делают
гадости специально, с каким-то тайным смыслом и наслаждением!
Алкоголик
Я шел из кинопроката грустным, в кинотеатр ехать не
хотелось, и я медленно пересекал осенний парк. Ярко-желтые
листья вспыльчиво шуршали по асфальту аллеи, шарахались прочь
от моих ног. Я пришел на закравшуюся под нависший козырек
кустарника скамейку и, словно обняв ее за широкие плечи,
раскинул руки в стороны. Всем телом облегченно откинулся я на
деревянную спинку и зажмурился...
На улице еще было довольно тепло, но уже ощущался едва
уловимый запах изморози. Чувствовалась и скрыто переживалась
неотступность приближения зимы, как чувствовалась и
переживалась неотступность приближения моей встречи с
Наташей...
После того моего единственного посещения Наташи в больнице
я больше ее не видел. Недавно через уборщицу я узнал, что
Наташа выписалась домой. Но как мне теперь с ней свидеться? Не
забыла ли она меня, да и нужен ли я ей?... Если бы не этот
непредвиденный карантин в больнице! Сколько же я раз хаживал
взад и вперед под окном ее палаты. А потом замотало меня. Мир
вокруг, действительно, словно взбесился! Все мешает и злит,
норовит вывести из себя, из духовного равновесия...
Однако я определенно сознаю, что Наташа, как и я, тоже
полна ожидания встречи.
Вика все чаще приходила ко мне домой, и мы проводили
утренние часы с нею в постели. Но все же я не забывал о Наташе,
она неотступно присутствовала в моем сознании. И совесть все
чаще заедала меня: я не хотел потерять Вику, но я не мог и
забыть Наташу! Случалось, что я неожиданно ускользал от Викиной
ласки, взамен говорил какую-то чепуху, ссылался на плохое
настроение или на торопливость каких-нибудь служебных
обстоятельств, требующих моего безотлагательного присутствия.
Но как только я подобным обманом, а я человек совестливый,
уходил от Вики, так совесть моя утяжелялась, и уже не одна, а
две иконы неотступно преследовали мое настроение: Наташа и
Вика...
Часто мне казалось, что я очень люблю Вику, а Наташа --
это некий символ, который одухотворяет меня в моей любви. Но
как я глубоко ошибался!..
Наташа, как ангел-хранитель, берегла меня, она печально и
нежно заглядывала мне в глаза... А Вика осторожно подозревала,
не докучала капризами, но озабоченно укоряла, поглядывая на
меня с моей воображаемой иконы...
Ко мне на лавку подсел какой-то мужчина: на лице щетина --
не брился дня три или четыре, небольшой черный дипломат бережно
положил себе на колени.
Он даже не посмотрел в мою сторону, а так, уставившись
взглядом куда-то сквозь асфальт, спросил:
-- Составишь компанию?
-- В смысле? -- в свою очередь спросил я.
-- Выпить хочешь?
-- Нет, -- отрезал я, но, видимо, это у меня получилось
неуверенно.
-- Напрасно, -- сказал мужчина.
Он осторожно приоткрыл дипломат и вытащил оттуда непочатую
бутылку водки, стакан, ломтики сухой колбасы, с полбулки
нарезанного хлеба. Всю эту кухню он разложил на газете возле
себя, сорвал лезвием складного ножичка жестяную пробку со
"столичной" и, налив себе грамм сто, преподнес стакан к губам:
-- Твое здоровье! -- сказал он в мою сторону и тут же, в
одно мгновение, опорожнил содержимое стакана.
На какое-то время он затаился, словно ожидал пожара в
своем желудке. Потом, будто по системе йогов, он шумно выдохнул
из легких весь воздух, и у него получилось: ха-а-а...
Я слегка поморщился и сглотнул слюну. Настроение у меня
было никудышное и я, не удержавшись, попросил:
-- Налей пол-стаканчика...
Сосед по лавке воспринял мою просьбу с пониманием, и, как
само собою разумеющееся, он не говоря ни слова аккуратно налил
из бутылки пол-стакана и для меня.
Я подсел поближе, взял стакан и тоже залпом проглотил его
содержимое.
-- Бери колбасу, закусывай, -- предложил мне мужчина.
Я сделал себе бутерброд... Пару минут мы оба молчали... Мы
сосредоточенно жевали закуску и многозначительно
переглядывались.
Теперь я чувствовал какую-то зависимость от своего
неожиданного компаньона, простодушную обязанность перед ним.
Так бывает часто: приобретет для тебя билет в автобусе
отзывчивый пассажир, сделает вроде бы пустячное дело, выручит,
потому что у тебя в этот момент не оказалось мелочи в кармане,
казалось бы -- радуйся и будь доволен, а нет же, всю дорогу
состояние такое, словно крохотную частицу твоего "я" купили за
пять копеек, и до той остановки, на которой ты выйдешь, владеет
этой самой крохотной частичкой твоего "я" тот пассажир,
отзывчивый и любезный... Я не знаю, может, это только я себя
так ощущаю в подобных ситуациях... Что поделать... Или я
болезненный себялюб, или я слишком застенчивый...
По крайней мере, в тот день, когда я сидел в парке на
скамейке, "автобусное" чувство заставило меня первым нарушить
зябкий, бессловесный уют парка.
-- У вас тоже плохое настроение?
-- У меня? -- переспросил компаньон. -- Гм... Отличное!
Иначе не сидел бы я здесь, с вами, молодой человек, и не пил бы
эту гадость! -- Он шутливо поморщился.
Я улыбнулся в ответ. Хмельное вдохновение, словно
молоденькая и обаятельная девушка, которую я поманил, присело
ко мне на колени. Но я еще не прикасался к ее прелестям, а
только наслаждался ее прикосновениями ко мне. Все начинало
оживать вокруг, ветер в порывах радости шелушил опавшую листву
на асфальте; дотрагивался до меня острыми сучками кустарника,
некоторые его ветки небрежно висели у меня над головою и как бы
заигрывали с моими волосами. Теперь я был немножко пьян.
-- Пить надо уметь, молодой человек, -- сказал компаньон и
многозначительно добавил: -- Пить, -- это все равно как
правильно есть, дышать, бабу ощупывать.
-- А вы философ! -- отметил я, чувствуя, как девушка, тоже
хмелея, нашептывает мне выпить еще пол-стаканчика водки. Тут я
уже предложил сам:
-- Может, еще по пол-стаканчика?..
Компаньон шмыгнул носом и, опять же, не комментируя свои
действия, плеснул из бутылки в стакан сто граммов свежей
серебристой водки. Почувствовав жажду, я с жадностью приник к
граненому стакану, словно к прохладным губам девушки. На этот
раз я пил водку небольшими глотками, испытывая необъяснимое
удовольствие. Набив рот колбасой и хлебом, с трудом прожевывая,
я размеренно проговорил:
-- Хашо...гда...се...хашо!
Компаньон ничего не сказал в ответ, а только налил себе
очередные сто граммов и, как и в первый раз, быстро выпил их. Я
наконец прожевал колбасу с хлебом и расслабился, откинувшись на
спинку лавки. У меня уже было хорошее настроение, и я
мечтательно окинул парк влюбленным взглядом.
-- Так вы говорите: "Пить надо уметь..." -- обратился я к
компаньону.
-- Да, -- сказал он.
-- А вы умеете пить?
-- Я, молодой человек, умею пить... Несколько заповедей
для алкоголя мною опробированы на своей собственной шкуре, и за
них я могу поручиться.
Это меня заинтересовало:
-- Неужели и алкоголь тоже наука?
-- Да, молодой человек, не сомневайтесь, это наука, и еще
какая!
Это становилось забавным.
-- Гм... И вы можете со мною поделиться этой наукой?!
-- Отчего же не поделиться!
-- Тогда я весь внимание, -- сказал я, приготовившись
слушать.
-- Что ж... Начну с того, что алкоголь -- это все равно
что форточка, -- заговорил компаньон. -- Открыл форточку и --
проветрил свою душу... Душа человека, она ведь, так же как и
его тело -- много выделений имеет. Они со временем
накапливаются. И, я вам скажу, молодой человек, если душу
вовремя не проветрить, -- задохнуться можно! Однако здесь надо
обязательно помнить и придерживаться следующего: форточку эту
не везде и не всегда открывать можно. Вы меня извините, но если
вы откроете эту форточку в сортире или там еще где, в каком
зловонном месте, а?
Я пожал плечами.
-- То-то! -- продолжал компаньон. -- Эту форточку
открывать следует в хороших местах, где много свежего воздуха,
простора и любви...
Мой компаньон замолчал.
-- А как же узнать, когда открывать эту форточку? --
спросил я.
-- Когда открывать? -- задумчиво переспросил компаньон. --
Для каждого человека срок разный: одному и в год одного-двух
раз достаточно, другому -- чаще... По мне, так и в месяц
один-два раза -- обязательно!
-- И все-таки, как это почувствовать? -- не успокаивался
я.
-- Ну, никогда нельзя пить понемногу, а всегда надо
напиваться! Однако, чтобы голова все соображала... Тут
политика! Выпьешь немножко -- быстро хмель сойдет, завтра еще
захочется, а значит становишься рабом, алкоголиком. А если не
алкоголик, то очень долго мучишься от соблазна выпить. Водка
должна на пользу идти, а тут одни муки будут; либо пить все
время хочется и пьешь, либо не пьешь, держишься, а пить
хочется! Вот что значит не допить!.. Но и перепивать -- тоже
плохо! Выпьешь много -- отрезвеешь, глядь, а ничего не помнишь!
Пьянку -- всю помнить надо! А еще, когда слишком много выпьешь,
то и здоровье испортить можно, и потом выпить уже долго не
сможешь; нужно будет выпить, а откажешься, а если и не
откажешься, то пьянка эта -- не в радость тебе будет. А что же
это за пьянка, коли не в радость! А?!
-- Да, конечно, вы правы, -- согласился я.
-- Тут, в выпивке, золотая середина нужна. Наука, еще
какая наука это!.. Значит вот от того, сколько ты выпьешь,
немало зависит и то, когда тебе опять пить надо будет... Но это
только одна сторона дела.
-- А другая? -- осведомился я.
-- А другая, хм... -- компаньон сплюнул себе под ноги
жилистые остатки колбасы, -- хм... -- подумал он еще немного.
-- А другая... Понимаешь, у всех по-разному душа загаживается.
