сторону Ани и, снова посмотрев на Корщикова, добавил, -- но
потолок низкий!..
-- Низковат, -- как-то двусмысленно подтвердил Корщиков.
-- А по мне так -- норма! -- сказала Аня, умиленно глядя
на Сашу, как бы завязывая разговор между мною и Корщиковым.
-- Да, это интересно, -- сказал я.
-- Есть люди, которым и Вселенная кажется подобной
комнатой, -- подытожил Корщиков.
Аня поняла, что разговор начался, она уставилась в окно,
то ли делая вид, то ли действительно что-то разглядывая там
внизу, на улице. В общем, всем своим видом она показывала, что
не мешает нам пообщаться.
-- Аня не давала вам почитать мою работу? -- обратился
Корщиков ко мне.
-- Нет, -- сказал я, -- кроме ваших рассказов я ничего не
читал. А у вас есть своя научная работа?
-- Ну, как вы уже догадались, имеется, -- сказал Саша.
-- И что, ее можно будет почитать?
-- Конечно, -- засуетился Корщиков. Он полез в нижний ящик
стола, извлек оттуда папку-скоросшиватель и протянул ее мне.
Его правая рука продолжала висеть от плеча, и я понял, что она
у него не работает.
-- Спасибо, -- сказал я и принял папку.
-- Я думаю, что вам не мешало бы еще почитать Владимира
Шмакова. У меня есть негативы его трактовки "Священной книги
Тота".
-- А что это за книга? -- поинтересовался я.
-- Вы знаете, я тороплюсь сейчас. Вы уж не обижайтесь на
меня, -- сказал Корщиков, -- но в следующий раз я обязательно
отвечу на ваш вопрос.
-- Ради Бога, извините, что я вас задерживаю, --
спохватился я, но все же спросил еще:
-- Совершенно последний вопрос, если можно?
-- Да, да, я слушаю, -- остановился Корщиков у двери.
-- Когда я смогу получить негативы этой книги?
-- Если вы хотите побыстрее...
-- Если можно, то лучше -- быстрее, -- обрадовался я про
себя такой близкой и действительной возможности прикоснуться к
чему-то невероятному.
-- Меня две недели не будет на работе, -- отгулы, --
сказал Корщиков. -- Вы можете, если хотите, зайти ко мне домой,
ну, хоть завтра.
-- Я согласен, -- сказал я. -- Как к вам добраться?
-- Улица Ленина, тридцать три, комната двадцать два. Это
общежитие.
Я бегло записал адрес в блокнот, попрощался с Корщиковым,
и он ушел.
-- Это очень мужественный человек, -- тихо и как-то
особенно нежно произнесла Аня, и я понял, что Корщиков для нее
много значит. Она грустно смотрела мне в глаза и продолжала
говорить.
-- Он жил на Кавказе раньше. Как-то на "Жигулях" свалился
в пропасть, получил несколько переломов позвоночника и прочие
повреждения тела. Занялся Востоком. Сам себя выходил. Только
вот рука осталась отпечатком той трагедии...
-- Ясно, -- задумчиво произнес я.
Аня предложила мне чаю. И тут меня словно осенило. Я
вспомнил, что Вика приобрела книгу "Возрожден ли мистицизм?" у
человека тоже в очках, одно стекло -- треснутое... Хотя,
успокоил я себя, мало ли на свете треснутых очков!
* Часть третья И ВОТ *
В гостях
Дом 33 по улице Ленина... Я поднялся на второй этаж и тут
же поморщился: нет ничего противнее запаха сырого белья,
перемешанного с запахом борща! Общежитие...
Изо всех щелей на меня обрушились стуки, крики, хохот. Вот
и комната 22. Она оказалась в самом конце коридора. Я торопливо
постучал в белую замусоленную дверь, мне хотелось поскорее
скрыться за этой дверью. Я до ужаса ненавижу общежития! Я
всегда избегаю долго в них находиться. Все общежития у меня
ассоциируются с какой-то заразой, уж лучше снимать квартиру...
Общежитие -- это же унижение, уничтожение самостоятельности,
творчества и человеческой личности! Здесь как нигде и никогда к
тебе лезут изо всех щелей, и ты можешь лезть в каждую щель, и
попробуй только закрой свою щель, не пусти! Ты станешь уже не
общим, и тогда... Ты сам уйдешь из общежития... Но это еще
полбеды! Из общежития можно уйти.. А вот если целая страна
является общежитием?! Планета?
Как назло, мне не открывали. Пришлось постучать еще и еще
раз. Я прислушался: за дверью послышалось то ли шарканье, то ли
возня... Я не выдержал и крикнул прямо в дверь:
-- Саша, Корщиков! Это я -- Сережа Истина, вчерашний
знакомый, -- и я снова прислушался.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, послышался голос
Корщикова:
-- Заходите.
-- Что так долго? -- спросил я. Мне хотелось спросить
весело, но у меня вышло громко и грустно. Тяжело перестраивать
свое настроение в единый момент, а надо бы научиться! В
общежитии без этого -- не выжить!
-- Т-с-с... Я задремал, -- сказал Корщиков шепотом, --
сынишка еще спит, пожалуйста, тише...
Я протиснулся в комнату. Саша оказался передо мной в одних
плавках. Он осторожно прикрыл дверь и предложил:
-- Проходите сюда, э-э, нет, лучше туда, в кресло у окна.
А я сейчас только умоюсь.
Кресло слегка поскрипывало, я приютился в нем потихоньку и
наконец-таки вдохнул свежего воздуха из открытого окна:
на-дышавшись, огляделся по сторонам. За разноцветной шторой у
входной двери шипела вода, а здесь, неподалеку от меня, на
распахнутом диване спал мальчик лет четырех с очень крупной,
как мне показалось, головой.
Вскоре из-за шторы появился раскрасневшийся Корщиков. Он
надел трико, порылся в книжном шкафу и, достав оттуда черный
пакет, протянул его мне.
-- Вот, это Владимир Шмаков. Если не трудно, отпечатайте,
пожалуйста, экземпляр и для Ани, -- попросил он.
-- Конечно, отпечатаю, -- сказал я и, приняв пакет,
спросил. -- Когда мне вернуть эти негативы?
-- Ну, я думаю, недели три хватит, чтобы все отпечатать?..
-- то ли рассуждая вслух, то ли спрашивая, сказал Корщиков.
-- Постараюсь уложиться, -- заинтересованно определил я и
добавил, -- хотя работы немало!.. Сколько всего страниц? --
заглядывая внутрь черного пакета, спросил я.
-- Чуть более пятисот, -- ответил Саша и сел напротив меня
на довольно расшатанный, жиденький, как этажерка, стул.
Мы заговорили врастяжку, с паузами, будто на разных
языках, как бы прислушиваясь к незримому переводчику, сидящему
между нами. Таинственные паузы вкрадывались в наш диалог, эти
паузы я тоже осмысливал, и даже, мне показалось, осмысливал не
меньше, чем сами слова Корщикова.
Я отложил черный пакет в сторону, на подоконник. Пауза
продолжала висеть между мною и Сашей.
-- Отвратительное место общежитие, не правда ли? -- сказал
Корщиков.
-- Я бы сказал даже -- мерзкое, -- ответил я.
-- Да, но, как бы оно плохо ни было, а только чем ни хуже,
тем лучше, -- удивил меня Корщиков.
-- Вы сказали: чем ни хуже, тем лучше? -- переспросил я.
-- Да, -- подтвердил он.
-- Но, тогда, Саша, позвольте вас не понять!
-- Сосредоточиваться в безветрии, тишине и покое, -- это
хорошо! -- сказал Корщиков. -- Но это такое непрочное умение!
От малейшего шороха может рассыпаться... Куда сложнее
застолбить свое внимание на чем-либо среди отвлекающей тебя
призрачности. Поверьте, в магии, например, это очень важное
обстоятельство.
-- Ну, это в магии, а в жизни все, скорее, наоборот, --
возразил я. -- Хотя, про себя, мне именно так и хотелось
думать!
-- Одни говорят -- магия, другие говорят -- жизнь. В чем
разница? Суть одна. Названия -- разные, -- пояснил Корщиков.
-- Ну, уж я не соглашусь с вами, что жизнь и магия -- одно
и то же.
-- Согласитесь или нет, от этого суть все равно не
изменится, -- сказал Корщиков. Он абсолютно уверенно посмотрел
мне в глаза.
Все-таки пауза великая вещь! Ничего на свете нельзя делать
без пауз. А разговор без пауз -- не разговор, а так,
информативное общение, и только... Я молчал с полминуты.
-- Вы можете смело расспрашивать меня по своему
усмотрению, -- предложил Корщиков.
-- Вы знаете, -- сказал я, -- не люблю "вечера вопросов и
ответов".
-- Понимаю, -- кивнул Корщиков, -- чувствуете
напряженность? Ну, что ж...
-- Совершенно верно, чувствую!
-- Тогда... Спрошу я. Можно?
-- Спрашивайте.
-- Хорошо... Что побудило вас заинтересоваться Шмаковым,
ну и так далее?
-- Э-э... Как вам сказать... Мне порою кажется, что тяга к
необычному у меня в крови, она скорее неосознанная, чем
направленная, и больше символична, чем рассудительна... Здесь и
вера в Бога, и в приметы, ну и конечно же состояния восторга,
радости, таинственности, если хотите, -- даже страха!
Корщиков улыбнулся, но как-то по-доброму, и эта улыбка
меня ничуть не смутила.
-- Например, в детстве, -- продолжал я, -- каждое лето я
проводил у своей бабушки в деревне. Напротив ее двора жила
одинокая старая женщина -- настоящая монашка! -- баба Домна...
Она никогда в жизни не была замужем! Я часто бегал к ней в
гости, через дорогу, и подолгу засиживался за чтением Евангелия
и других священных книг. А рассказывала баба Домна так
интересно о жизни святых и Христа! Царство ей небесное, пусть
ей земля пухом будет... -- я приумолк.
-- Да... Впечатления детства, -- медленно проговорил
Корщиков, -- но это, -- предрасположенность души, а в чем же
мелодика вашего интереса?
-- Мелодика?
-- Да, мелодика, -- подтвердил Саша.
-- Не так давно, -- сказал я, -- я узнал, что мой
двоюродный дед был колдун!
-- Аня рассказывала мне об этом, -- остановил меня
Корщиков.
Снова наступила пауза. Я раздумывал: говорить о Наташе или
не говорить?..
-- Говорите, говорите! -- возник неожиданно голос
Корщикова. Я удивленно посмотрел на Сашу:
-- У меня создается впечатление, что вы даже знаете, о чем
я должен говорить! -- сказал я.
Корщиков промолчал...
-- Ну, хорошо... -- решился я. -- Понимаете, Саша, у меня
есть девушка. Божественно красива, неземная душа... Я люблю
ее... Мы познакомились во сне... А на другой день узнали друг
друга наяву, как старые знакомые!.. В этой истории я так
запутался.
-- Не переживайте... Если вам суждено, -- разберетесь, --
сказал Корщиков, -- все зависит от вас самих. А раз началось,
значит -- суждено!
Он смотрел мне в глаза совершенно спокойно, уверенно,
непоколебимо, а я только посматривал в его глаза, как бы
заглядывая на мгновения...
-- У меня был друг, -- продолжал я, -- он давно умер, но
он приходил ко мне во сне и показывал, как они живут. Там я и
познакомился с Наташей.
-- Так ту девушку зовут Наташа? -- спросил Корщиков.
-- Да. Ее зовут Наташа.
-- Что ж, такое бывает, -- определил он, и тут же, как-то
особенно оживившись, спросил: -- Вы что-то хотели у меня
спросить вчера в лаборатории?..
-- Да, я хотел попросить вас рассказать о Священной книге
Тота, -- ответил я.
-- О Священной книге Тота можно говорить часами, если не
веками. Ведь это -- самая древняя книга на Земле!
Корщиков поднялся со стула, продолжая смотреть на меня.
Его правая рука неподвижно висела от плеча. Потом он сделал
несколько шагов от стула, постоял у книжного шкафа и снова
вернулся и сел на стул. Я молча ожидал...
-- Мой экземпляр Священной книги Тота сегодня у приятеля,
но это не беда! Я перескажу вам кое-какие соображения по поводу
ее происхождения и значимости, основываясь на вступительном
слове Владимира Шмакова.
Саша помедлил еще несколько секунд... Я уловил в глазах
Корщикова такую выразительную силу и надежность, что мне
почудилось, будто эти глаза управляют его телом!.. И Корщиков
заговорил.
-- Множество веков пронеслось над Землей. Но там, в
бездонном океане времени, среди всего смертного находится
