-- Вы свободны, Сергей Александрович? -- кротко и печально
спросила она.
-- Да, проходите, пожалуйста, Лидия Ивановна, садитесь...
-- Что это вы стучите так громко в кабинете, ремонтируете
что, может, помочь в чем? -- искренне спросила она.
-- Да, ремонтирую, -- сказал я, -- свое настроение
ремонтирую -- кулаком по столу.
-- Не обращайте внимания на Палыча. Он тридцать лет здесь
работает, -- присаживаясь на стул, сказала Лидия Ивановна, --
сами понимаете -- чувствует себя хозяином. Столько уже
директоров видел -- сколько непутевых! Я не оправдываю его, --
мужик он, конечно, скверный, противный и насмешливый, но дело
свое знает хорошо. Аппаратура у него всегда в порядке, и в
кинопрокате его уважают за это.
-- Да, во всем этом я убедился, хотя работаю у вас в
кинотеатре всего-то четыре месяца! -- сказал я и закурил
сигарету.
-- А художник, -- сказала Лидия Ивановна, -- он и раньше
частенько подводил нас с рекламой. Просто последние месяцы он
нового директора побаивался, вас... А теперь, видать по всему,
-- акклиматизировался!..
-- Ну, я-то тут при чем? При мне-то он в первый раз
выкинул подобное! Зачем же на меня сразу орать? Да еще при всех
работниках, -- подрывать авторитет руководителя...
-- Ваш авторитет, Сергей Александрович в том, что вы
молодцом, нашли выход из положения, реклама-то пишется!
Перетрется -- мука будет... Не расстраивайтесь...
-- Может быть вы и правы, Лидия Ивановна. Поживем --
увидим! Как говорится: жизнь, она покажет... -- я потушил
сигарету.
Во время разговора с уборщицей меня одолевало желание
узнать, в какую больницу положили Наташу. Это желание
находилось где-то неподалеку от моей раздражительности, как
спасательный круг. Я все думал, как начать разговор в этом
русле.
-- А что, с Наташей, вашей соседкой, действительно, что-то
серьезное? -- спросил я.
-- Кровоизлияние, Сергей Александрович! Шутка ли! Такая
молоденькая! -- и Лидия Ивановна снова опечалилась. Мне было
неловко продолжать разговор, но я все же спросил:
-- А в какую больницу ее отвезли?
-- Не знаю, -- ответила задумчиво Лидия Ивановна, она
думала о чем-то сокровенном и смотрела перед собой в никуда,
поэтому не проанализировала мой вопрос, и это мне было даже на
руку! Отпала необходимость объясняться, зачем я об этом
спросил. Но узнать, в какой больнице лежит Наташа, мне очень
хотелось, и я нашелся:
-- А вы завтра бы поехали и навестили Наташу, с работы я
вас отпущу.
-- Спасибо, Сергей Александрович, -- оживилась Лидия
Ивановна. -- Мне Наталка все равно как дочь. С маленечку и до
самой школы она у меня воспитывалась. Меня к ней в няни
нанимали. Родители ее с утра до вечера на работе, -- инженера,
-- а я -- все одно одинокая, -- помогала, как могла.
-- Так вот завтра и поезжайте к ней в больницу, Лидия
Ивановна. А я вас, если хотите, на машине туда свожу, на нашей,
кинотеатровской.
-- Правда? -- обрадовалась Лидия Ивановна: все-таки ей
было уже за семьдесят.
-- Отчего же не правда!.. Зайдите сегодня к ее родителям,
узнайте, в какую больницу поедем, -- подсказал я.
-- Честное слово! Я вам очень благодарна, Сергей
Александрович, за вашу заботу...
Уборщица ушла. А мне стало стыдно за себя, что обманываю
старого человека, но мне очень хотелось увидеть Наташу, и у
меня не было иного выхода.
Вечером того же дня
Я возвращался домой после работы и уже почти подходил к
своему подъезду, как, сам того не ожидая, резко свернул в
сторону и вышел на крохотное футбольное поле в нашем дворе. В
это время демонстрировались мультики по телевизору. Из
распахнутых окон трех крупнопанельных домов, прилепленных друг
к другу, до меня доносились причудливые визжащие голоса
каких-то мультгероев. Многоэтажно и гулко раздавались взрывы
детского хохота! Интуитивно я остановился на том самом месте,
где прошлой ночью во сне случайно попал в объятия Наташи...
Я постоял совсем недолго. Мне стало отчего-то неспокойно:
может быть, полуголая детвора, заметив меня, зашныряла
туда-сюда сквозь мое изображение, отпечатанное сейчас в их
таинственном мире...
"Что же это за мир такой, -- неведомый нам, людям?! Может
быть, это мир наших снов?" -- мысленно спрашивал я себя,
поднимаясь по лестничной клетке в свою квартиру.
Ключом дверь не открывалась, -- замок защелкнут на
секретку. "Значит, мама уже дома..." -- подумал я и несколько
раз просигналил звонком. В этот вечер мне предстояло некоторое
открытие.
Мама встретила меня дружелюбно. Как обычно, мы обменялись
несколькими семейными фразами на хозяйственную тему. Потом она
ушла отдыхать в свою комнату, а я, задумчиво поужинав,
ускользнул к себе в комнату.
Книга "Возрожден ли мистицизм?" лежала там же, где я
по-ложил ее утром -- на журнальном столике. Я подхватил ее на
ходу в руки и наконец-то впервые прилег за целый день на диван.
Положив две подушки под голову, я прочел название первой
главы -- "Волна неразумия", и тут же обратился в чтение.
Время напоминало о себе только шепотом перелистываемых
мною страниц. Что-то таинственно сопоставлялось и глубинно
зрело во мне. Я не читал, -- я впивался в строчки!..
-- Встань, пожалуйста, испортишь зрение. Ты уже четвертый
час читаешь лежа! -- услышал я заботливый голос мамы.
Оказывается, я не заметил, что она время от времени
заглядывала в комнату. Наконец, решилась вмешаться и правильно
сделала! Потому что, во-первых, глаза у меня уже действительно
начинали превращаться в стекляшки; во-вторых, очень хотелось
поделиться, поговорить с кем-нибудь о прочитанном. Я сел и
ласково обратился к маме:
-- Проходи, мама, садись. Я действительно зачитался!
Она присела рядышком со мною на диван и одной рукой
облокотилась на подушки.
-- Честно говоря, сынок, -- сказала она, -- что-то мне
сегодня тоскливо и одиноко. -- Я прильнул к ее теплому плечу и
с шутливым оттенком в голосе произнес:
-- Моя мама -- преподаватель философии! И мне доставляет
удовольствие слушать ее дозволенные речи!
-- Подлиза, перестань! -- сказала она и, шутливо оттолкнув
меня плечом, добавила: -- Я не слишком навязчива?..
-- Что ты, мама! Я действительно рад.
-- Ну ладно, ладно, не оправдывайся. Лучше скажи, я тебя
давно не видела в столь озабоченном чтении книги, как сегодня.
Что ты читал так увлеченно и столько времени, если не секрет,
конечно?
-- Вот, -- сказал я и протянул маме книгу. Она прочла
вслух ее название.
-- "Возрожден ли мистицизм?"... Павел Семенович Гуревич...
-- Ты уже читала ее? -- спросил я, обрадовавшись тому, что
можно будет прямо сейчас поделиться впечатлениями.
-- Прочесть не было времени. Я просматривала эту книгу в
университетской библиотеке.
-- Ну, и каково будет твое родительское мнение?
-- Как только у меня появится свободное от усталости
время, я обязательно ее прочту, -- ответила мама.
-- Все понятно, значит, одобряешь?
-- Одобряю, сынок.
-- Тогда, мама, можно тебе задать вопрос по существу дела?
-- Задавай.
-- Итак, мой вопрос, что такое мистика?
-- Когда я училась в университете, мистика в
энциклопедическом словаре определялась как вера в
сверхъестественный мир, с которым особым, таинственным путем
якобы общается человек.
-- Мама, а какое определение ты можешь дать теперь -- не
как студент по словарю и не как преподаватель, а сама, как
человек-философ со своим отношением к этому вопросу?
-- Сейчас попробую... Мистика, это, по-моему, необъяснимое
сейчас, принимаемое на веру, соприкосновение с определенным,
известным частно или в сравнениях, количеством, принадлежащим
известному или неизвестному качеству, причем, соприкосновение с
таким количеством, которое не может существовать вне своего
качества, ибо количество вне качества, существующее само по
себе, это уже не количество, а качество, а любое качество имеет
при себе сумму всех своих количеств, в нашем земном понимании,
и его можно принять за совершенно законченную вещь, предмет,
выраженный в какой-то форме, а это уже обычное явление, лишь
может возникнуть вопрос о предназначении этого предмета; итак,
соприкосновение с количеством, где не ясно лишь то, как
существует это количество, не могущее существовать вне своего
качества, все-таки -- вне качества! Если мы зададим такой
вопрос, то мы подтвердим в каком-то данном случае присутствие
мистики, в противном случае ее просто нет...
-- Мама, а что, если мистика -- это наука, и
наисерьезнейшая?
-- К сожалению, Сережа, в нашем мире верят только
приборам, а приборы, еще раз, к сожалению, пока еще не
оборудованы понятием веры.
Мама замолчала. Прошло некоторое время, может, с минуту
или больше...
-- Кстати, -- неожиданно оживившись, сказала мама, -- наше
семейство имеет некоторые соприкосновения с мистикой! -- Я
насторожился. -- Родной брат твоего деда по отцу был, --
воскликнула мама, -- самый настоящий мистик! Колдун, говорили в
народе!
-- Да что ты, мама! -- подскочил я на месте. -- И ты
никогда об этом не говорила! Расскажи...
-- Твой двоюродный дед, когда еще был живой, рассказывала
бабушка Дарья, был очень суровым человеком, злым и жестоким. Он
жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки, жители
окрестных деревень, каждый год уходили на небольших судах на
рыбный промысел и по нескольку месяцев находились в открытом
море, а твоего двоюродного деда с собою не брали. Боялись они
его. Если кто и отваживался его взять, то тот навидывался
страхов на всю свою жизнь: огненные птицы летали над судном,
преследуя его по пятам, они бросались на рыбаков! Огненные
кошки бегали по палубе, карабкались по мачте в небо... Да и в
селе от твоего двоюродного деда житья не было! А когда он,
старый и дряхлый, лежал при смерти в своей избе, то он целый
месяц не мог умереть. Бабушка Дарья говорила, он все просил,
чтобы кто-нибудь подал ему руку для пожатия. Никто этого не
делал, а твой отец подал ему свою руку. Несчастный с жадностью
пожал ее и к вечеру умер. В народе существует такое поверье,
что колдун не умрет, пока не передаст кому-нибудь свои чары
через пожатие руки. Вот и вся история о твоем двоюродном деде,
сынок...
-- А я тоже подал бы ему руку, -- решительно сказал я.
-- И стал бы колдуном? -- рассмеявшись, спросила мама.
-- Но мой отец подал же ему руку и остался обыкновенным
человеком?!
Неожиданно мама сделалась серьезной, даже печальной, и,
ничего не отвечая, поднялась медленно с дивана и ушла к себе. Я
остался один на фоне своего вопроса с чувством вины: из-за меня
мама, -- подумал я, -- снова вспомнила об отце, который, как
она мне рассказывала, уже давно ушел от нас к другой женщине,
но до сих пор не ушел, как я начал понимать в этот вечер, -- не
ушел из маминого сердца...
Я тоже разволновался, и, чтобы хоть как-то забыться и
успокоиться, достал из дипломата книжку в красном переплете,
данную мне сегодня Аней. Открыл ее и стал читать первый
рассказ. Постепенно я упал в усталое, дремотное состояние и
совершенно не понимал, читаю ли я рассказ или он мне уже
снится...
Любовь
(Рассказ)
Когда-то люди рождались на белый свет и жили честно и
справедливо. У каждого человека была своя любовь, каждый мог и
любил каждого. Все люди на Земле жили в благополучии и радости,
