Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#6| Fool's Idol
Demon's Souls |#5| Leechmonger
Demon's Souls |#4| Adjudicator & Tower Knight
Demon's Souls |#3| Cave & Armor Spider

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Проза - Солженицын А. Весь текст 214.17 Kb

Один день Ивана Денисовича

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 10 11 12 13 14 15 16  17 18 19
пропустить, как тот с посылкой вернется.
   Но Цезарь уже сидел у себя на нижней койке и  [гужевался]  над  посылкой.
Что он принес, разложено было у него по койке и по тумбочке, но только  свет
туда не падал прямой от лампы, а шуховским же верхним щитом перегораживался,
и было там темновато.
   Шухов нагнулся, вступил между койками кавторанга и Цезаря и протянул руку
с вечерней пайкой.
   -- Ваш хлеб, Цезарь Маркович.
   Он не сказал: "Ну, получили?" -- потому, что это был  бы  намек,  что  он
очередь занимал и теперь имеет право на долю. Он и так знал, что  имеет.  Но
он не был шакал даже после восьми лет общих  работ  --  и  чем  дальше,  тем
крепче утверждался.
   Однако глазам своим он приказать не  мог.  Его  глаза,  ястребиные  глаза
лагерника, обежали, проскользнули вмиг по разложенной на койке и на тумбочке
цезаревской посылке, и,  хотя  бумажки  были  недоразвернуты,  мешочки  иные
закрыты, -- этим быстрым взглядом  и  подтверждающим  нюхом  Шухов  невольно
разведал, что Цезарь получил колбасу,  сгущенное  молоко,  толстую  копченую
рыбу, сало, сухарики с запахом, печенье еще с другим запахом, сахар  пиленый
килограмма два  и  еще,  похоже,  сливочное  масло,  потом  сигареты,  табак
трубочный, и еще, еще что-то.
   И все это понял он за то короткое время, что сказал:
   -- Ваш хлеб, Цезарь Маркович.
   А  Цезарь,  взбудораженный,  взъерошенный,  словно  пьяный   (продуктовую
посылку получив, и всякий таким становится) махнул на хлеб рукой:
   -- Возьми его себе, Иван Денисыч!
   Баланда да еще хлеба двести грамм -- это был полный ужин и  уж,  конечно,
полная доля Шухова от Цезаревой посылки.
   И Шухов сразу, как отрезавши, не стал больше ждать  для  себя  ничего  из
разложенных Цезарем угощений. Хуже нет, как брюхо растравишь, да попусту.
   Вот хлеба четыреста, да двести, да в матрасе не меньше двести. И  хватит.
Двести сейчас нажать, завтра  утром  пятьсот  пятьдесят  улупить,  четыреста
взять на работу -- житуха! А те, в матрасе, пусть еще полежат.  Хорошо,  что
Шухов обоспел, зашил -- из тумбочки, вон, в 75-й уперли -- спрашивай  теперь
с Верховного Совета!
   Иные так разумеют: посылочник  --  тугой  мешок,  с  посылочника  рви!  А
разобраться, как приходит у него легко, так и уходит  легко.  Бывает,  перед
передачей и посылочники-те рады лишнюю кашу выслужить. И стреляют  докурить.
Надзирателю, бригадиру, -- а придурку посылочному как не дать? Да он  другой
раз твою посылку так затурсует, ее неделю в списках не будет.  А  каптеру  в
камеру хранения, кому  продукты  те  все  сдаются,  куда  вот  завтра  перед
разводом Цезарь в мешке  посылку  понесет  (и  от  воров,  и  от  шмонов,  и
начальник так велит), -- тому каптеру, если не дашь хорошо, так он у тебя по
крошкам больше ущиплет. Целый день там сидит,  крыса,  с  чужими  продуктами
запершись, проверь его! А за услуги, вот как Шухову?  А  банщику,  чтоб  ему
отдельное белье порядочное подкидывал, -- сколько ни  то,  а  дать  надо?  А
парикмахеру, который  его  с  бумажкой  бреет  (то  есть  бритву  о  бумажку
вытирает, не об колено твое же  голое)  --  много  не  много,  а  три-четыре
сигаретки тоже дать? А в КВЧ,  чтоб  ему  письма  отдельно  откладывали,  не
затеривали? А захочешь денек [закосить], в зоне на боку полежать, -- доктору
поднести надо. А соседу, кто  с  тобой  за  одной  тумбочкой  питается,  как
кавторанг с Цезарем, -- как же не дать? Ведь он каждый кусок  твой  считает,
тут и бессовестный не ужмется, даст.
   Так что пусть завидует, кому в чужих руках всегда редька толще,  а  Шухов
понимает жизнь и на чужое добро брюха не распяливает.
   Тем временем он разулся, залез к себе наверх,  достал  ножовки  кусок  из
рукавички, осмотрел и решил с завтрева  искать  камешек  хороший  и  на  том
камешке затачивать ножовку в сапожный нож. Дня за четыре,  если  и  утром  и
вечером посидеть, славный можно будет ножичек сделать, с  кривеньким  острым
лезом.
   А пока, и до утра даже, ножовочку надо припрятать. В своем  же  щите  под
поперечную связку загнать. И пока внизу кавторанга нет, значит, сору в  лицо
ему не насыплешь, отвернул Шухов с изголовья свой тяжелый матрас, набитый не
стружками, а опилками, -- и стал прятать ножовку.
   Видели то соседи  его  по  верху:  Алешка-баптист,  а  через  проход,  на
соседней вагонке -- два брата-эстонца. Но от них Шухов не опасался.
   Прошел по бараку Фетюков, всхлипывая. Сгорбился. У губы кровь  размазана.
Опять, значит, побили его там за миски. Ни на кого не глядя и слез своих  не
скрывая, прошел мимо всей бригады, залез наверх, уткнулся в матрас.
   Разобраться, так жаль  его.  Срока  ему  не  дожить.  Не  умеет  он  себя
поставить.
   Тут и кавторанг появился, веселый, принес в котелке чаю особой заварки. В
бараке стоят две бочки с чаем, но  что  то  за  чай?  Только  что  тепел  да
подкрашен, а сам бурда, и запах у него от бочки -- древесиной пропаренной  и
прелью. Это чай для простых работяг. Ну, а Буйновский, значит, взял у Цезаря
настоящего чаю горстку, бросил в котелок, да сбегал в кипятильник. Довольный
такой, внизу за тумбочку устраивается.
   -- Чуть пальцев не ожег под струей! -- хвастает.
   Там, внизу, разворачивает  Цезарь  бумаги  лист,  на  него  одно,  другое
кладет, Шухов закрыл матрас, чтоб не видеть и не расстраиваться. А опять без
Шухова у них дела не идут -- поднимается Цезарь в рост  в  проходе,  глазами
как раз на Шухова, и моргает:
   -- Денисыч! Там... [Десять суток] дай!
   Это значит, ножичек дай им складной, маленький. И такой у Шухова есть,  и
тоже он его в щите держит. Если вот палец в средней  косточке  согнуть,  так
меньше того ножичек  складной,  а  режет,  мерзавец,  сало  в  пять  пальцев
толщиной. Сам Шухов тот ножичек сделал, обделал и подтачивает сам.
   Полез, вынул нож, дал. Цезарь кивнул и вниз скрылся.
   Тоже вот и нож -- заработок. За храненье его -- ведь карцер. Это  лишь  у
кого вовсе человеческой совести нет, тот может так: дай нам, мол, ножик,  мы
будем колбасу резать, а тебе хрен в рот.
   Теперь Цезарь опять Шухову задолжал.
   С хлебом и с ножами разобравшись, следующим делом  вытащил  Шухов  кисет.
Сейчас же он взял оттуда щепоть, ровную с той, что занимал, и  через  проход
протянул эстонцу: спасибо, мол.
   Эстонец губы растянул, как бы улыбнулся, соседу --  брату  своему  что-то
буркнул, и завернули они эту  щепоть  отдельно  в  цигарку  --  попробовать,
значит, что за шуховский табачок.
   Да не хуже вашего, пробуйте на здоровье! Шухов бы и  сам  попробовал,  но
какими-то часами  там,  в  нутре  своем,  чует,  что  осталось  до  проверки
чуть-чуть. Сейчас самое время такое, что  надзиратели  шастают  по  баракам.
Чтобы курить, сейчас надо в коридор выходить, а Шухову наверху,  у  себя  на
кровати, как будто теплей. В бараке ничуть не тепло, и та же обметь  снежная
по потолку. Ночью продрогнешь, но пока сносно кажется.
   Все это делал Шухов и хлеб начал помалу отламывать  от  двухсотграммовки,
сам же слушал обневолю, как внизу под ним, чай пья, разговорились  кавторанг
с Цезарем.
   -- Кушайте, капитан, кушайте, не стесняйтесь! Берите вот рыбца копченого.
Колбасу берите.
   -- Спасибо, беру.
   -- Батон маслом мажьте! Настоящий московский батон!
   -- Ай-ай-ай, просто не верится, что где-то еще пекут батоны.  Вы  знаете,
такое внезапное изобилие  напоминает  мне  один  случай.  Попадаю  я  раз  в
Архангельск...
   Гам стоял в половине барака от двухсот глоток,  все  же  Шухов  различил,
будто об рельс звонили. Но не слышал никто. И еще приметил  Шухов:  вошел  в
барак надзиратель Курносенький -- совсем маленький паренек с румяным  лицом.
Держал он в руках бумажку, и по этому, и  по  повадке  видно  было,  что  он
пришел не курильщиков ловить и не на проверку выгонять, а кого-то искал.
   Курносенький сверился с бумажкой и спросил:
   -- Сто четвертая где?
   -- Здесь, -- ответили ему. А эстонцы папиросу припрятали и дым разогнали.
   -- А бригадир где?
   -- Ну? -- Тюрин с койки, ноги на пол едва приспустя.
   -- Объяснительные записки, кому сказано, написали?
   -- Пишут! -- уверенно ответил Тюрин.
   -- Сдать надо было уже.
   -- У меня -- малограмотные, дело нелегкое.  (Это  про  Цезаря  он  и  про
кавторанга. Ну, и молодец бригадир, никогда за словом  не  запнется).  Ручек
нет, чернила нет.
   -- Надо иметь.
   -- Отбирают!
   -- Ну, смотри, бригадир, много будешь говорить -- и тебя посажу! -- незло
пообещал Курносенький. -- Чтоб утром завтра до развода объяснительные были в
надзирательской! И указать, что недозволенные  вещи  все  сданы  в  каптерку
личных вещей. Понятно?
   -- Понятно.
   ("Пронесло кавторанга!" -- Шухов подумал. А сам  кавторанг  и  не  слышит
ничего, над колбасой там заливается.)
   -- Теперь та-ак, -- надзиратель сказал. -- Ще --  триста  одиннадцать  --
есть у тебя такой?
   -- Надо по списку смотреть, -- темнит бригадир. -- Рази ж  их  запомнишь,
номера собачьи? (Тянет бригадир, хочет Буйновского хоть на ночь  спасти,  до
проверки дотянуть.)
   -- Буйновский -- есть?
   -- А? Я! -- отозвался кавторанг из-под шуховской койки, иэ укрыва.
   Та'к вот быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает.
   -- Ты? Ну, правильно, Ще -- триста одиннадцать. Собирайся.
   -- Ку-да?
   -- Сам знаешь.
   Только вздохнул капитан да крякнул. Должно  быть,  темной  ночью  в  море
бурное легче ему было эскадру миноносцев выводить, чем сейчас  от  дружеской
беседы в ледяной карцер.
   -- Сколько суток-то? -- голосом упав, спросил он.
   -- Десять. Ну, давай, давай быстрей!
   И тут же закричали дневальные:
   -- Проверка! Проверка! Выходи на проверку!
   Это значит, надзиратель, которого  прислали  проверку  проводить,  уже  в
бараке.
   Оглянулся капитан -- бушлат брать? Так бушлат там сдерут, одну телогрейку
оставят. Выходит, как есть, так и  иди.  Понадеялся  капитан,  что  Волковой
забудет (а Волковой никому ничего не  забывает),  и  не  приготовился,  даже
табачку себе в телогрейку не спрятал. А в руку  брать  --  дело  пустое,  на
шмоне тотчас и отберут.
   Все ж пока он шапку надевал, Цезарь ему пару сигарет сунул.
   -- Ну, прощайте, братцы, -- растерянно кивнул кавторанг 104-й  бригаде  и
пошел за надзирателем.
   Крикнули ему в несколько голосов, кто -- мол, бодрись,  кто  --  мол,  не
теряйся, -- а что ему скажешь?  Сами  клали  БУР,  знает  104-я:  стены  там
каменные, пол цементный, окошка нет никакого, печку топят -- только чтоб лед
со стенки стаял и на полу лужей стоял. Спать -- на досках голых,  если  зубы
не растрясешь, хлеба в день -- триста грамм, а баланда -- только на  третий,
шестой и девятый дни.
   Десять суток! Десять суток здешнего карцера, если отсидеть их строго и до
конца, -- это значит на  всю  жизнь  здоровья  лишиться.  Туберкулез,  и  из
больничек уже не вылезешь.
   А по пятнадцать суток строгого кто отсидел -- уж те в земле сырой.
   Пока в бараке живешь -- молись от радости и не попадайся.
   -- А ну, выходи, считаю до трех! -- старший барака кричит. -- Кто до трех
не выйдет -- номера запишу и гражданину надзирателю передам!
   Старший барака -- вот еще  сволочь  старшая.  Ведь  скажи,  запирают  его
вместе ж с нами в бараке на всю ночь,  а  держится  начальством,  не  боится
никого. Наоборот, его' все боятся. Кого надзору продаст, кого  сам  в  морду
стукнет. Инвалид считается, потому что палец у него один оторван в драке,  а
мордой -- урка. Урка он и есть,  статья  уголовная,  но  меж  других  статей
навесили ему пятьдесят восемь -- четырнадцать, потому и в этот лагерь попал.
   Свободное дело, сейчас на бумажку запишет, надзирателю  передаст  --  вот
тебе и карцер на двое суток с выводом. То медленно тянулись к дверям, а  тут
как загустили, загустили, да с верхних коек прыгают медведями и прут  все  в
двери узкие.
   Шухов, держа  в  руке  уже  скрученную,  давно  желанную  цигарку,  ловко
спрыгнул, сунул ноги в валенки и  уж  хотел  идти,  да  пожалел  Цезаря.  Не
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 10 11 12 13 14 15 16  17 18 19
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (2)

Реклама