соединении с [заманиванием], [обещанием] -- разумеется лживым. 1924-й год:
"Не сознаетесь? Придется вам проехаться в Соловки. А кто сознается, тех
выпускаем". 1944-й год: "От меня зависит, какой ты лагерь получишь. Лагерь
лагерю рознь. У нас теперь и каторжные есть. Будешь искренен -- пойдешь в
легкое место, будешь запираться -- двадцать пять лет в наручниках на
подземных работах!" -- Запугивание другой, худшею тюрьмой: "Будешь
запираться, перешлем тебя в Лефортово (если ты на Лубянке), в Сухановку
(если ты в Лефортово), там с тобой не так будут разговаривать". А ты уже
привык: в этой тюрьме как будто режим и НИЧЕГО, а что за пытки ждут тебя
ТАМ? да переезд... Уступить?
Запугивание великолепно действует на тех, кто еще не арестован, а вызван
в Большой Дом пока по повестке. Ему (ей) еще много чего терять, он (она)
всего боится -- боится, что сегодня не выпустят, боится конфискации вещей,
квартиры. Он готов на многие показания и уступки, чтобы избежать этих
опасностей. Она, конечно, не знает уголовного кодекса, и уж как самое малое
в начале допроса подсовывается ей листок с подложной выдержкой из кодекса:
"Я предупреждена, что за дачу ложных показний... 5 (пять) лет заключения"
(на самом деле -- статья 95 -- до двух лет)... за отказ от дачи показаний --
5 (пять) лет... (на самом деле статья 92 -- до трех месяцев). Здесь уже
вошел и все время будет входить еще один следовательский метод:
8. [Ложь]. Лгать нельзя нам, ягнятам, а следователь лжет всё время, и к
нему эти все статьи не относятся. Мы даже потеряли мерку спросить: а что ему
за ложь? Он сколько угодно может класть перед нами протоколы с подделанными
подписями наших родных и друзей -- и это только изящный следовательский
прием.
Запугивание с заманиванием и ложью основной прием воздействия на
[родственников] арестованного, вызванных для свидетельских показаний. "Если
вы не дадите таких (какие требуются) показаний [ему] будет хуже... Вы его
совсем погубите... (каково это слышать матери?) *(11) Только подписанием
этой (подсунутой) бумаги вы можете его спасти" (погубить).
9. [Игра на привязанности] к близким -- прекрасно работает и с
подследственным. Это даже самое действенное из запугиваний, на привязанности
к близким можно сломить бесстрашного человека (о, как это провидено: "враги
человеку домашние его"!). Помните того татарина, который всё выдержал -- и
свои муки, и женины, а -- муки дочерни не выдержал?.. В 1930-м
следовательница Рималис угрожала так:" Арестуем вашу дочь и посадим в камеру
с сифилитичками!" Женщина!..
Угрожают посадить всех, кого вы любите. Иногда со звуковым
сопровождением: твоя жена уже посажена, но дальнейшая её судьба зависит от
твоей искренности. Вот её допрашивают в соседней комнате, слушай! И
действительно, за стеной женский плач и визг (а ведь они все похожи друг на
друга, да еще через стену, да и ты-то взвинчен, ты же не в состоянии
эксперта; иногда это просто проигрывают пластинку с голосом "типовой жены"
-- сопрано или контральто, чье-то рацпредложение). Но вот уже без подделки
тебе показывают через стеклянную дверь, как она идет безмолвная, горестно
опустив голову -- да! твоя жена! по коридорам госбезопасности! ты погубил её
своим упрямством! она уже арестована! (а её просто вызвали по повестке для
какой-нибудь пустячной процедуры, в уговоренную минуту пустили по коридору,
но велели: головы не подымайте, иначе отсюда не выйдете!) -- А то дают
читать тебе её письмо, точно её почерком: я отказываюсь от тебя! после того
мерзкого, что мне о тебе рассказали, ты мне не нужен! (А так как и жёны
такие, и письма такие в нашей стране отчего ж не возможны, то остается тебе
сверяться только с душой: такова ли и твоя жена?)
От В. А. Корнеевой следователь Гольдман (1944) вымогал показания на
других людей угрозами: "дом конфискуем, а твоих старух выкинем на улицу".
Убежденная и твердая в вере Корнеева нисколько не боялась за себя, она
готова была страдать. Но угрозы Гольдмана были вполне реальны для наших
законов, и она терзалась за близких. Когда к утру после ночи отвергнутых и
изорванных протоколов Гольдман начинал писать какой-нибудь четвертый
вариант, где обвинялась только уже одна она, Корнеева подписывала с радостью
и ощущением душевной победы. Уж простого человеческого инстинкта --
оправдаться и отбиться от ложных обвинений -- мы себе не уберегаем, где там!
Мы рады, когда удаётся всю вину принять на себя. *(12)
Как никакая классификация в природе не имеет жестких перегородок, так и
тут нам не удаётся четко отделить методы психические от [физических]. Куда,
например, отнести такую забаву:
10. [Звуковой] способ. Посадить подследственного метров за шесть -- за
восемь и заставлять все громко говорить и повторять. Уже измотанному
человеку это нелегко. Или сделать два рупора из картона и вместе с пришедшим
товарищем следователем, подступая к арестанту вплотную, кричать ему в оба
уха: "Сознавайся, гад!" Арестант оглушается, иногда теряет слух. Но это
неэкономичный способ, просто следователям в однообразной работе тоже хочется
позабавиться, вот и придумывают кто во что горазд.
11. [Щекотка]. -- тоже забава. Привязывают или придавливают руки и ноги и
щекочут в носу птичьим пером. Арестант взвивается, у него ощущение, будто
сверлят в мозг.
12. [Гасить папиросу] о кожу подследственного (уже названо выше).
13. [Световой] способ. Резкий круглосуточный электрический свет в камере
или боксе, где содержится арестант, непомерная яркая лампочка для малого
помещения и белых стен (электричество, сэкономленное школьниками и
домохозяйками!). Воспаляются веки, это очень больно. А в следственном
кабинете на него снова направляют комнатные прожектора.
14. Такая придумка. Чеботарёва в ночь под 1 мая 1933 года в Хабаровском
ГПУ всю ночь, [двенадцать] часов -- не допрашивали, нет: -- [водили] на
допрос! Такой-то -- руки назад! Вывели из камеры, быстро вверх по лестнице,
в кабинет к следователю. Выводной ушел. Но следователь не только не задав ни
единого вопроса, а иногда не дав Чеботарёву и присесть, берёт телефонную
трубку: заберите из 107-го! Его берут, приводят в камеру. Только он лег на
нары, гремит замок: Чеботарёв! На допрос! Руки назад! А там: заберите из
107-го!
Да вообще методы воздействия могут начинаться задолго до следственного
кабинета.
15. Тюрьма начинается с [бокса], то есть ящика или шкафа. Человека,
только что схваченного с воли, еще в лёте его внутреннего движения, готового
выяснять, спорить, бороться,-- на первом же тюремном шаге захлопывают в
коробку, иногда с лампочкой и где он может сидеть, иногда темную и такую,
что он может только стоять, еще и придавленный дверью. И держат его здесь
несколько часов, полусуток, сутки. Часы полной неизвестности! -- может, он
замурован здесь на всю жизнь? Он никогда ничего подобного в жизни не
встречал, он не может догадаться! Идут эти первые часы, когда всё в нём еще
горит от неостановленного душевного вихря. Одни падают духом -- и вот тут-то
делать им первый допрос! Другие озлобляются -- тем лучше, они сейчас
оскорбят следователя, допустят неосторожность -- и легче намотать им дело.
16. Когда не хватало боксов, делали еще и так. Елену Струтинскую в
новочеркасском НКВД посадили на шесть суток в коридоре на табуретку -- так,
чтобы она ни к чему не прислонялась, не спала, не падала и не вставала. Это
на шесть суток! А вы попробуйте просидите шесть часов!
Опять-таки в виде варианта можно сажать заключённого на высокий стул,
вроде лабораторного, так чтоб ноги его не доставали до пола, они хорошо
тогда затекают. Дать посидеть ему часов 8-10.
А то во время допроса, когда арестант весь на виду, посадить его на
обыкновенный стул, но вот как: на самый кончик, на ребрышко сидения (еще
вперед! еще вперед!), чтоб он только не сваливался, но чтоб ребро больно
давило его весь допрос. И не разрешать ему несколько часов шевелиться.
Только и всего? Да, только и всего. Испытайте!
17. По местным условиям бокс может заменяться [дивизионной ямой], как это
было в Гороховецких армейских лагерях во время Великой Отечественной войны.
В такую яму, глубиною три метра, диаметром метра два, арестованный
сталкивался, и там несколько суток под открытым небом, часом и под дождем,
была для него и камера и уборная. А триста граммов хлеба и воду ему туда
спускали на веревочке. Вообразите себя в этом положении, да еще только что
арестованного, когда в тебе всё клокочет.
Общность ли инструкций всем Особым Отделам Красной Армии или сходство их
бивуачного положения привели к большой распространенности этого приема. Так,
в 36-й мотострелковой дивизии, участнице Халхин-Гола, стоявшей в 1941 году в
монгольской пустыне, свежеарестованному, ничего не объясняя, давали
(начальник Особого Отдела Самулёв) в руки лопату и велели копать яму точных
размеров [могилы] (уже пересечение с методом психологическим!). Когда
арестованный углублялся больше, чем по пояс, копку приостанавливали, и
велели ему садиться на дно: голова арестованного уже не была при этом видна.
Несколько таких ям охранял один часовой, и казалось вокруг всё пусто. *(13)
В этой пустыне подследственных держали под монгольским зноем непокрытых, а в
ночном холоде неодетых, безо всяких пыток -- зачем тратить усилия на пытки?
Паёк давали такой: в сутки [сто граммов хлеба] и [один стакан воды].
Лейтенант Чульпенёв, богатырь, боксер, двадцати одного года, высидел так
МЕСЯЦ. Через десять дней он кишел вшами. Через пятнадцать дней его первый
раз вызвали на следствие.
18. Заставить подследственного [стоять на коленях] -- не в каком-то
переносном смысле, а в прямом: на коленях и чтоб не присаживался на пятки, а
в спину ровно держал. В кабинете следователя или в коридоре можно заставить
так стоять 12 часов, и 24 и 48. (Сам следователь может уходить домой, спать,
развлекаться, это разработанная система: около человека на коленях
становиться пост, сменяются часовые. *(14) Кого хорошо так ставить? Уже
надломленного, уже склоняющегося к сдаче. Хорошо ставить так женщин. --
Иванов-Разумник сообщает о варианте этого метода: поставив молодого
Лордкипанидзе на колени, следователь измочился ему в лицо! И что же? Не
взятый ничем другим, Лордкипанидзе был этим сломлен. Значит, и на гордых
хорошо действует...
19. А то так просто заставить [стоять]. Можно, чтоб стоял только во время
допросов, это тоже утомляет и сламывает. Можно во время допросов и сажать,
но чтоб стоял от допроса до допроса (выставляется пост, надзиратель следит,
чтобы не прислонялся к стене, а если заснет и грохнется -- пинать его и
поднимать). Иногда и суток выстойки довольно, чтобы человек обессилел и
показал что угодно.
20. Во всех этих выстойках по 3-4-5 суток обычно [не дают пить].
Всё более становится понятной [комбинированность] приемов психологических
и физических. Понятно также, что все предшествующие меры соединяются с
21. [Бессонницей], совсем не оцененною Средневековьем: оно не знало об
узости того диапазона, в котором человек сохраняет свою личность. Бессонница
(да еще соединенная с выстойкой, жаждой, ярким светом, страхом и
неизвестностью -- что' твои пытки!?) мутит разум, подрывает волю, человек
перестает быть своим "я". ("Спать хочется" Чехова, но там гораздо легче, там
девочка может прилечь, испытать перерывы сознания, которые и за минуту
спасительно освежают мозг). Человек действует наполовину бессознательно или
вовсе бессознательно так что за его показания на него уже нельзя
