- Что ж, - говорю, - к работе я был привычен.
- Так, - говорит. - Плата будет не велика, три фунта в неделю, но
больше мы не можем. Будет при заводе опытный руководитель. А требуется
нам всего-на-всего пять человек.
Вспомнил я тогда об Южакове, говорю:
- У меня товарищ тоже в бедственном положении, могу ли пригласить
его?
- Хорошо, - говорит, - приглашайте. Только одного, остальные у меня
набраны.
Так я тогда обрадовался, точно из погибели выплыл, даже позабыл спро-
сить, чей же такой завод, и на кого мы будем работать.
Сказал он мне на прощанье:
- Сообщение получите на днях, а в Г. отправимся вместе.
Выбежал я тогда в превеликой надежде и, как бывает со мной, пробежал
много улиц не замечая и, как на крыльях, прискакал к Южакову.
VIII
Через недельку получили мы извещение, на машинке, честь-честью: долж-
ны явиться по прилагаемому адресу.
Тот же день поехали с Южаковым в город. Тут это просто, по подземной
дороге, и поезда несутся, один над другим, и все очень удобно. Вышли мы
в той части, где банки и конторы, - целый особенный город. Вылезли из
земли на свет, и нас закрутило. Очень там много народу, а дома большие и
тяжкие, в окна снаружи видать - столы, и ходят промеж столов люди, очень
чисто, и большинство в цилиндрах. Нашли мы по адресу, поднялись на маши-
не: двери стеклянные, на дверях надписи, видно, как в комнатах занимают-
ся люди. На одной двери прочли: "Российский транспорт". Здесь! Забилося
у меня сердце.
Это у меня со школы: робею при всяком начальстве.
Пригласили нас подождать: стулья большие, удобные, обиты бархатной
кожей. Видно нам, как переходят от стола к столу бритые люди.
Вышел к нам из стеклянных дверей человечек, тот самый с веснушками на
руках, и опять руку:
- Пришли?
- Пришли, - говорим, - получили ваше письмо.
- Что же, - говорит, - едем, или нашли иную работу? Можете ли выехать
завтра?
Разумеется, мы согласны: как говорится, нам не дом подымать!
Сказал он, когда быть на вокзале, и попрощался.
Весь тот вечер, на радостях, проходили мы с Южаковым по улицам. Вече-
ром здесь удивительно. Столько огней, что жжет в глазах! Народу, как
Ока. И никому до кого дела. Все отлично одеты, будто и нет бедных, а у
женщин походка широкая, по-мужски, и очень все гордо. Разрешил себе Южа-
ков выпить и даже меня подзадорил, и очень я на него удивлялся, все-то
ему как с гуся. Толкались мы с ним полный вечер, до одиннадцатого часу,
когда закрываются все заведенья, и расходится народ по домам. Час этот
здесь соблюдается точно, и весь город рано ложится спать, разумеется,
кому есть где прилечь.
А на другое утро, захвативши вещички, поехали мы на вокзал через весь
город, опять на подземке. - Вокзалы тут по-другому, без особых пристро-
ек, и поезда чуть не на улице. Там уж поджидал нас рыжий.
Он сам взял билеты: нам третий класс, себе первый. И тронулися мы в
путь.
Всю дорогу глядел я в окно: везде ровно город, на каждом тычке завод,
трубы, как лес, и страшно подумать: такое богатство! Везде народ ражий,
- поля, как стол. И на каждом шагу фут-болл. Очень почитают здесь эту
игру.
Ехали с нами матросы, в вязаных рубахах, курили трубки, гоготали.
Приехали мы под вечер на большой вокзал. Поджидал нас на платформе
наш человечек, дал на трамвай денег, сказал, куда ехать, - в док.
Вот какой оказался самый наш завод: большущий деревянный сарай с под-
валом. В подвале большой котел. А кругом - сквозняки.
Познакомил нас человечек с нашим руководителем, - большой такой дядя,
молчаливый и сосет трубку. Объяснил он нам, что делать: должны мы, как в
пекле, держать под котлом огонь круглые сутки, на три смены, и следить,
чтобы не загоралось, мешать смолу. Объяснивши, показал свои кониные зубы
и опять за трубку. Оглядели мы завод со всех концов, про себя думаем:
слава богу и за это.
Повертелся туда-сюда наш человечек, выдал нам за неделю:
- Желаю, - говорит, - вам успеха! - и уехал.
Узнали мы наших товарищей по работе:
Из русских - был один моряк, безработный, человек бывалый, пройди-мо-
ре, и очень себе на уме. Держался он от нас в сторонке и, видимо, не
очень дорожил службой. С другим мы сошлись быстро. Был это крепкий лет
семнадцати парень, очень рослый, и лицо у него было румяное, нежнейшее,
как у девушки. Очень мы впоследствии с ним подружились. Была его фамилия
нерусская, трудная, - Этчис, а стали звать мы его просто Андрюшей. Отец
его, по происхождению - здешний, был конюхом в Петербурге, в конюшнях у
знатного князя. Очень он был бедовый и никому не давал спуску и час-
тенько бушевал против здешних, пользовался своим правом. Мы, разумеется,
держались сторонкой.
Очень он помог нам по первому разу. Нашел нам квартирку в рабочем се-
мействе, тут же неподалеку. Домики в той части все одинаковые, как ульи
в саду, все под одну масть. Так тут везде, в рабочих кварталах.
Отвели нам верхнее помещение, спальню. А спят тут в холоду, бедные и
богатые, всю зиму при открытых окнах. Положили с нас хозяева по два с
половиною фунта в неделю за стол и квартиру. Оставалось, значит, нам по
полфунту на свою нуждишку, - и на том спасибо.
Хозяин наш служил на дороге, стрелочник - человек простой и приятный,
к нам относился даже радушно и очень интересовался Россией. Было у него
две дочери-барышни, попрыгуньи, и с ними мы подружились. Научил их Южа-
ков нашему "Чижику", и так это у них смешно выходило, дразнили мы их
"рыжими" и много смеялись. Окончили они курс в школе, но о России только
и знали, что ходят по Москве медведи и снег лежит круглый год. А Южаков
дразнил их нарочно.
Стали мы ходить на работу. По первоначалу показалося трудно и болели
руки, горели глаза. Очень едкие смоляные пары. Так что проходило даже
сквозь платье. Руки у нас от смолы чернее стали ошметка, и отмыть было
невозможно. Ходили мы на работу попарно, ночью и днем, держали в топках
огонь. Скоро научилися шуровать и даже попривыкли к работе, но пугало
меня здоровье. Гулял по всему сараю ветер, а мы в поту, над огнем, - и
боялся я, как встречу осень.
К городу и людям мы вскорости присмотрелись.
Городок, - тому не в пример, - был небольшой, приморский. Всякий день
приходили огромные пароходы, останавливались в доке, и шумели по вечерам
матросы. Славился город (тут такой уж обычай, и каждый город чем-нибудь
славен), - лошадьми, свиньями и церковными колоколами.
И, надо сказать, справедливо.
Таких лошадей я никогда не видывал и нигде. Спина как печь, копыта по
тарелке, мохнатые, - и этакая потянет пятьсот пудов! - и думал я, глядя:
вот показать бы в Заречьи.
Попривыкли мы понемногу к жизни. Вечером по субботам ходили гулять.
По субботам в городе очень людно. Подивился я, как много у них молодежи,
- и все, как один, как орехи, веселые. Вечером не продерешься. И очень
бойкие девицы. Даже Южаков присмирел. Ну, разумеется, вскорости завелися
и здесь зазнобы, без того уж не может. Приметил я, что и "рыжие" нерав-
нодушны, только все это у них по-другому.
А были мы попрежнему в полном неведении о России. И попрежнему мутила
меня тоска, и стало казаться, что уж никогда-то, никогда не увижу своего
Заречья, что так тут и подохну, на черной смоле. Удерживал я себя от
мыслей и старался глядеть веселее. Поддерживали меня Южаков и Андрюша.
Завидывал я тогда Южакову, - тому, что всегда ему море по колено, и
хоть и не будь для него никакой России, и всегда-то он был здоровенек.
За эти месяцы очень я заметил, что делятся здесь русские на две различ-
ные половины: на тех, что тоскуют, и на тех, что ничего не помнят и не
хотят помнить.
Я тосковал очень.
В то время прислали к нам на завод нового человека. Был он, как и мы,
интернированный, офицер. Отрекомендовался он нам корнетом кавалерийского
полка, - и с первого взгляда не полюбился он нам своею надменностью и
непростотой. И впоследствии большая нам получилась от него неприятность.
IX
Совсем прижились мы в том городе и даже завели знакомства. Очень я
стал понимать, что ко всему человек привыкает, хоть и к самой собачьей
доле.
А сказать прямо: жилось нам несладко, и из многих мы были беднее. И
все, что получали, уходило, как из трубы дым. И даже завелися должишки,
- я, разумеется, был воздержан, а Южаков, известно, сорил.
Приглядывался я тогда к рабочей здешней жизни, к бытью-житью. Хозяин
наш жил прилично, а по-нашему даже выдающе. У всех велосипеды, а у "ры-
жих" и пианино, и учил их Южаков бренчать наши русские песни.
Целый тут рабочий город.
И каждый человек получает газету, каждое утро чуть свет - под дверью.
Много раз я дивился, какой это на нас непохожий народ, и какие у них
закоренелые привычки.
По воскресеньям бывали в городе митинги, и проходили рабочие с флага-
ми. Было там особое место для митингов: площадь перед вокзалом, около
памятника, изображавшего солдата с винтовкой, стоящего на большом танке.
На танк влезали ораторы и говорили.
Слышал я частенько, что говорят о России, о новых порядках.
И опять насмотрелся я, что не мало тут бедности, только не для всех
видно. Мы же хорошо пообтерлись.
Были там лавочки, где продаются ракушки. Неопытный глаз и не приме-
тит, после зеркальных окон магазинов, но для многих было большое
удобство: и на копейку можно получить порцию. Конечно, без привычки не
полезет в горло, но как попривыкнешь, даже приятно. Уважают же устриц
богатые люди!
А были и такие, что нехватало и на ракушки. Терлись они в доках, око-
ло пароходов, - матросы богатые люди, особливо американцы, и всегда от
стола остается.
Тоже вот женщины.
Строжайший здесь закон насчет нравственности и порядка, и даже так,
что ни в одну гостиницу не пустят даже с родною сестрою. Но все это пус-
тое, и очень я убедился, что не мало тут пропащих. Южаков хорошо знал.
Он и повел меня раз к такой-то, разумеется, по чистому делу, из любо-
пытства. Был он у нее, как свой.
Двое ребяток у нее, - два мальчика. Камин нам затопила и сейчас кофе,
как добрым знакомым. А Южаков, как родня, уж знает, где что, где сахар,
где хлеб, очень он перед женщинами брал этой своей простотой. С мальчиш-
ками занимался. Познакомился и я, - козу им пропел, нашу русскую песен-
ку, что мне певала мать. Стоят ребятки тихонько у меня в коленях, при-
молкли: ребятишки-то везде одинаковы. - "Где же, - говорю, - ваш отец?"
- А она уж давно на меня от огня поглядывает, видит, как я с ребятишка-
ми. - Отец - говорит, - далеко, три года, как на дне моря! - "Что же он
у вас был моряк?" - Моряк, моряк, - говорит, - королевского флота, погиб
в сражении с германцами! Поглядел я на нее: простая женщина, немолодая.
А тут больше матросы, эти не очень разборчивы, да и любо им после моря
такое домашнее, чтобы с кофейничком, да с ребятишками, да чтобы побольше
было похоже на родимый дом. Потом я узнал, что бывает и так, - загуляет
какой-нибудь после австралийского рейса, заберется, получивши деньжонки,
и уж не выходит, покудова не проживет последний грош, пользуется семей-
ным теплом, - а потом опять в океаны, на чортово бездорожье.
А мне та женщина очень полюбилась, и стал я к ней заходить, попросту,
без мыслей. Ребятишки ко мне привязались. Носил я им подарки, и она ко
мне привыкла, и стал я у нее, как дома. Теперь как вспомню: большое мне
было в те дни облегченье! И хорошо мы понимали друг дружку. Теперь-то я
хорошо знаю, что бедный бедного сознает без слов.
Русских в городе, сказать, почти не было. Стояли в доках два парохо-
да, русские, без команды, еще с военного времени, ходили слухи, что заб-
раны они за долги России. Был в городе прежний русский консул, - сам
иностранец, женатый на русской. К нему я захаживал, познакомил он нас с
женою, очень благородная дама, - но как-то уж тогда я стал очень стес-
