задавали разные вопросы с требованием не допускать никаких мыслей,
относящихся к заданным вопросам, - регистратор мозговых излучений
фиксировал, удалось ли это ученику. Астронавты дружно ругали запрет
спровоцированных размышлений как насилие над интеллектом. Контроль над
мыслями - одно из худших явлений древних времен, так высказывались иные.
Впрочем, в каждой учебной группе появлялись и свои
рекордсмены-мыслемолчальники. Аркадий к ним не принадлежал. Зато сейчас
радовался и своей скромной отметке на экзамене по мыслемолчанию.
Улица складывалась из глухих зданий. Каменные пятидесятиметровые
цилиндры не имели ни окон, ни дверей, только подземные входы с падающими
вниз туннелями. Цилиндры вытягивались в две линии, полоса между ними и
была улицей, а на ней такими же ровными рядами, как здания, выстроились
дилоны. Ни один не нарушал невидимую запретную линию, но за ней все
толкались, повизгивали, покрикивали и, удлиняя руки, высоко поднимали их
над голыми головами. Передатчики хронавтов фиксировали все звуки в толпе,
а расшифровку исчерпывали единственным словом: "Радуются!" И Асмодей,
легко превращающий всего себя в огромный приемник, обнаружил в поведении
дилонов только радость знакомства.
"Наше появление превратилось в торжественный спектакль", - высказался
Асмодей и хохотнул. Ему нравилось, что он - причина дружеского праздника.
Аркадия удивило, что на улице не видно ни одного из транспортных
шаров, каких вчера так много обнаружил на той же улице аэроразведчик.
Ронна ответил, что шары убраны, чтобы не мешать процессии. Пришельцы могут
не беспокоиться о шарах.
Шары появились вскоре после разговора о них. Что-то загрохотало,
тяжкий гул пронесся над городом. Дилоны заметались по улице, большинство
бросалось в узкие входные туннели домов, но в толчее застревали и валились
один на другого. Ронна что-то прокричал людям, но его самого оттерла
охваченная паникой толпа. Ланна тоже пропал. В этот момент в воздухе и
возникли транспортные шары и роем посыпались вниз. Шары распахивались, в
их зевы вторгались жители. Наполнившиеся шары захлопывались, взмывали и
пропадали за линией цилиндрических глухих громад.
И спустя короткое время хронавты обнаружили, что они одни. Аркадий
вызвал хронолет. На экранчике наручного передатчика возник салон
"Гермеса". Кнудсен сидел у пульта.
- Что-то чрезвычайное, аборигены впали в ужас, - сообщил Аркадий.
- Мы прикрыли вас силовым щитом, - ответил капитан хронолета.
В недрах снова грохнуло. Вся планета вдруг загудела, запела,
застонала, зазвенела, завыла - исторгала из себя на тысячу тонов
фантастическую надрывную симфонию, каждый камешек, каждая прослойка
голосили то пронзительно режущим, то гулким, как обвал, то дико рычащим
звуком. Все вибрировало и содрогалось. И внезапно все внутренние,
надрывные вибрации превратились в одну огромную судорогу недр.
Планета вся как бы взорвалась. Людей швырнуло вверх, все трое
закачались на высоте - сработала защита. Небо ошалело качалось. Две
Гаруны, Белая и Голубая, то рушились за горизонт, то вырывались наверх и
валились на другой край неба, как отрубленные на плахе головы. И, в такт
метаниям солнц, высотные цилиндры глухих зданий тряслись и изгибались, как
былинки на ветру.
А спустя еще некоторое время грохот взрыва стал ослабевать. Планета
еще содрогалась, но оба светила перестали носиться в небе взад и вперед,
тяжкий гул недр затихал, здания, окаменевая, уже не бросались одно на
другое. Все возвращалось в то состояние, в каком обреталось перед
внезапной катастрофой, как будто и самой катастрофы не было. Десяток минут
назад Аркадий не сомневался, что город разрушен и улица, по какой они шли,
завалена обломками домов, а под ними погребены дилоны, устремившиеся в
туннели. Но здания возвышались невредимые, улица была как улица, только
пустая, а с неба лили сияние жаркая Гаруна Белая и ласковая, почти нежная
Гаруна Голубая: Белая - большая, Голубая - поменьше.
- Миша, что же это было? - спросил Аркадий. Все трое покачивались на
высоте. Кнудсен пока не снимал защиты.
- По-земному - землетрясение, по-местному, наверно, дилонотрясение, -
с воодушевлением отозвался академик. Он сиял, как если бы его чем-то
порадовали. - Великолепное зрелище! Какая сейсмоустойчивость зданий!
Качались и перегибались - но ни одно не разрушилось! Случись такая
катастрофа на Земле - и города превратились бы в кучу пыли, и реки вышибло
бы из русел, и всюду зияли бы разломы.
На пустую улицу сел вырвавшийся между зданиями шар, из него выскочил
Ронна.
- Опускайтесь на грунт, пришельцы!
Кнудсен отключил защиту, и хронавты опустились на землю. У Асмодея
восхищение Баха сейсмоустойчивостью преобразовалось по-своему. Он радостно
воскликнул:
- Отличный спектакль, дружище Ронна. Игра в паническое бегство
разыграна великолепно!
Рина Ронна, Сын Стирателей Различий и Брат Дешифратор - длиннорукий,
хвостатый, фигурой смахивавший не то на обезьяну, не то на неандертальца,
а лицом на большую добрую собаку, - так выразительно помрачнел, что сразу
стало ясно: спектакля не было, было несчастье.
- Асмодей, киборг и обладатель прекрасной личины No 17 и еще многих
других личин, ты стал очевидцем не игры, а преступления. Коварные рангуны
поразили нас неожиданным нападением. И если бы Братья Отвергатели не
подготовились заранее, число жертв было бы несравненно выше, хотя и сейчас
оно, к сожалению, значительно. Хочу вас заверить, пришельцы, что техника
опровержения у нас на высоком уровне. Можете не сомневаться: презренных
рангунов сейчас трясет и швыряет еще сильней, чем они хотели потрясти и
пошвырять дилонов. Впрочем, им это не страшно, они бессмертны.
- Так это была демонстрация против нас? - спросил Аркадий.
- И против вас тоже. Рангуны захотели показать вам свою мощь.
- Но если нам грозила беда, почему вы покинули нас?
Рина Ронна изобразил удивление на собакообразном лице. Он мог бы
разговаривать не мыслями, трансформировавшимися в мозгу людей в слова, а
одними гримасами - и было бы понятно.
- Ты забыл, хроноштурман Аркадий, что мы не под силовой броней твоего
корабля. Окажись Братья Опровергатели менее бдительны, весь город усеяли
бы обломки домов и трупы.
Из туннелей выбирались жители. То тут, то там опускались
возвращавшиеся шары, из шаров выпрыгивали дилоны. Но, в отличие от
прежней, эта восстановившаяся толпа держалась тихо. Нападение рангунов
порядком попортило всем настроение.
Из одного шара вывалился Уве Ланна и молчаливо пристроился на прежнем
месте. Асмодей, осклабясь, хлопнул его по плечу. Ланна только взглянул на
него большими грустными глазами, не обрадовался и не обиделся, - возможно,
не понял, что означает этот странный жест - похлопывание по плечу. В
отличие от своего товарища, молодой Различник казался замедленным и
постоянно погруженным в размышления.
Так все пятеро подошли к цилиндрическому зданию, замыкавшему улицу.
Не только самое высокое, но и самое массивное, оно было к тому же
ярко-голубым, а не серо-черным, как остальные. И в него вел не узкий
туннель, а просторный коридор, выложенный золотым, ярко светящимся камнем.
По обе стороны голубого здания вздымались узкие башни с венцами: одна из
таких башен, когда к ней слишком близко подлетел аэроразведчик людей,
превратила его в облачко дыма и праха.
- Обиталище Старейшин, - торжественно возвестил Ронна. - Шествуйте за
мной, пришельцы.
В просторном вестибюле со стенками из плиток золотого камня и
малиновыми колоннами из самосветящихся монолитов Ронна остановился.
- Дорогие гости, раньше, чем мы предстанем перед высокими Отцами
Конструкторами Различий и могущественными Отцами Стирателями Различий... В
общем, мне и Различнику Уве Ланне поручено вас тщательно прозеркалить. Я
сказал "тщательно", чтобы следовать духу вашего языка и образу ваших
действий, ибо, как обнаружили Братья Дешифраторы, у вас имеются три меры
исполнения: тщательное, посредственное и халтурное, иначе мерзкое. Правда,
не установлено, что вы больше любите, халтурное или мерзкое. У дилонов
таких различий нет, все наши операции соответствуют вашему "тщательное".
Аркадий поинтересовался:
- Прозеркалить? Что это значит?
- Вас усадят перед проникновенными зеркалами. Проникновенными, ибо
они сперва проникают, потом отражают. И вы увидите себя, какие сейчас и
какие были в юности и детстве. А после посмотрите, какими станете в
будущем. Ибо в проникновенных зеркалах вызеркаливается не ваша внешность,
а ваша суть. Простая операция, не правда ли?
- Совершенно простая! - Аркадий обалдело поглядел на Баха.
Но академик выказывал лишь любопытство. Он заранее ожидал
неожиданностей и разочаровался бы, если бы неожиданностей не произошло.
6
Комната была как комната, такую можно увидеть и в земных зданиях.
Высокий потолок чернее сажи создавал ощущение полного отсутствия потолка.
Стены - розово-самосветящиеся, широким обводом замыкали небольшое
пространство, в центре его стояло на треноге по виду обыкновенное зеркало.
В нем бесстрастно и точно отразились оба дилона и хронавты. Ронна раза в
два удлинил правую руку, что-то нажал в стене, стена бесшумно
раздвинулась, выползло кресло с балдахином и подъехало к зеркалу. Ронна
укоротил руку и помахал ею.
- Аркадий, садись и сосредоточься. Углубись в свою душу - такое я
открываю в твоих мыслях название предстоящей операции.
Аркадий не был уверен, что именно углубление в собственную душу
прочитал в его мыслях Ронна, но подтянулся, как бы готовясь к прыжку.
Ронна отвел в сторону Баха и Асмодея - им, видимо, не полагалось лицезреть
прозеркаливание чужой души. Дилоны встали позади Аркадия, оба следили за
сменой изображений в зеркале, впрочем, по-настоящему их рассматривал один
Ронна, а Ланна, только бросив взгляд на изображение, тут же погружался в
размышления о нем.
Из зеркала на Аркадия глядел он сам, насупленный, со сжатыми губами,
округлившимися глазами. Аркадию захотелось рассмеяться, таким забавным
показалось "прозеркаливание". Он удержался от смеха, но улыбка выползла на
лицо. Аркадий знал, что улыбка промелькнула, он чувствовал, как губы
раздвинулись, он как бы увидел со стороны свою улыбку - насмешливую, тут
же опасливо сдернутую с лица. Но в зеркале ее не было, зеркало ее не
приняло, оно повторяло все тот же облик - румяный, золотоглазый, с
длинными оранжевыми кудрями, спадавшими на плечи. Красивый, в общем,
парень, но не улыбчивый, а нарочито хмурый - ухмылка такому не шла.
Удивившись, Аркадий стал всматриваться. Удивление тоже не отразилось.
Аркадий вдруг понял, что не узнает себя в зеркале. Он выглядел гораздо
моложе и все больше молодел. Он сидел в кресле один и тот же, а
изображение показывало поначалу взрослого, гордящегося своей красотой
мужчину; мужчина преобразовался в юношу; юноша превращался в мальчишку. И
хоть сам Аркадий не сдвигался с кресла и, крепко обхватив его ручки,
старался не менять окаменевшей на лице сосредоточенности, лицо в зеркале
непрерывно менялось. В нем зарождались и боролись чувств, оно было то
гневным, то умиленным, то безмерно удивленным, то ошалело ликующим. Но ни
разу его не омрачала злоба, оно ни разу не выразило ненависти. Он был
очень разный, этот сперва красавец-мужчина, потом нервный вспыльчивый
юноша, потом угловатый, совсем некрасивый мальчик. Но кем бы он ни был - в
