реальном отношении к собственным поступкам.
- Вынужденная речь, Гамов. По-прежнему считаю, что мы совершаем
большую ошибку. Но что сделано, то сделано.
Он засмеялся. Он показал мне смехом, что понимает, как мне было
нелегко, и надеется, что, отступив в споре, я и дальше буду идти по
предписанному пути. Все же он уточнил:
- Не считаете ли вы, что я должен выступить по стерео? И возвратиться
к делам? Вам сейчас очень трудно...
- Трудно, да. Но еще трудней будет, если вы, преждевременно
вернувшись, вскоре опять свалитесь. Самые важные события впереди, они
потребуют вашего непосредственного участия. А что до эфира...
Поблагодарить народ за веру в вас, конечно, нужно. Но не дольше того, что
разрешат врачи. Говорить будете из этой комнаты.
Он сказал с волнением, которого не мог сдержать:
- Я сделаю все, что вы прикажете. Я верю в вас.
- Гамов, мы все слуги рока. Нас ведут силы, много мощнее нас. Даже не
выходя из этой комнаты, вы остаетесь нашим руководителем. Нас ждут бурные
дни, очень важно, чтобы вы встретили их не таким желтолицым и качающимся
на ногах, как сейчас. Я не терплю вашего Сербина, но в одном поддерживаю
его: если он приказывает вам есть, ешьте, если приказывает спать, спите.
Он опять улыбался.
- Уж если вы заодно с Семеном!.. Буду исполнять любые его команды,
зная, что в них также есть и ваше настояние. - Я встал, он задержал меня.
- Вы сейчас будете смотреть стерео? Давайте посмотрим вместе, что за
рубежом.
Мы прошли в его маленькую приемную. На стене, против стола, висел
стереовизор. Это было новшество последних дней, раньше Гамов смотрел
новости из зала заседаний, если - как я - не ходил к Пеано либо к Прищепе,
смонтировавших у себя гигантские экраны. Перед стереовизором сидела
Матильда, она, как все женщины, не могла оторваться от стереокартинок, что
бы они ни показывали - любовную драму или военные трагедии. У стереовизора
же сидел и Сербин, но лицом к двери к Гамову: прислушивался, что там
совершается и не нужно ли ему спешить на вызов. И Матильда, и он вскочили,
когда мы вышли из спальни Гамова.
- Сидите, сидите! - сказал Гамов. - Вы нам не помешаете.
- Пусть лучше уйдут, - сказал я. - Не все реплики, которыми мы будем
обмениваться, годятся для широкого употребления. Понадобится, позовем их.
Матильда с сожалением бросила взгляд на экран и нехотя поднялась.
Сербин понимающе кивнул - показывал, что после моего выступления вражды ко
мне больше не имеет и согласен, что наши с Гамовым разговоры не для его
ушей.
Исиро показывал вступление эшелонов помощи в Клур. Первая колонна
машин проходила линию фронта. На пограничных валах, на брустверах батарей,
на крышах домов, даже деревьях вдоль дороги везде были клуры, и военных
среди них в этих прифронтовых местах было больше, чем гражданских. Меня
беспокоила мысль, что генерал Арман Плисс сочтет появление эшелонов помощи
равнозначным вторжению неприятельского десанта и встретит их не цветами, а
огнем. Но я, видимо, преувеличивал глупость бравого генерала. Он хоть и
отрицал публично саму возможность благотворительной помощи врага, но не
отдал приказа отражать ее, буде она все-таки совершится. Солдаты цветов не
держали, но зато орали во всю мощь глоток - и пересекающие границу машины
отвечали ревом своих клаксонов. Я говорил, как мучительно давило на
чувства то молчание, с которым эшелоны помощи двигались по Патине, Ламарии
и Клуру. И сами машины не подавали сигналов, только глухо шуршали шинами
по асфальту и тонко свистели дюзами, и люди, плотными стенами
выстроившиеся вдоль дорог, мертво молчали - начиналось великое действие, и
никто не знал, исполнится оно или замрет на полусвершении. Пересекут ли
машины заветную линию, разделяющую враждебные государства, или миллионы
"нет", брошенные в урны, погонят их назад.
Я потом узнал, что именно в тот момент, когда я закончил речь в
эфире, минута в минуту к последнему моему слову, все водоходы, все
водолеты, все поезда, все заводы в стране загудели и засвистели. Я,
конечно, слышал и гудки, и свист, когда шел к Гамову со стереостанции, но
в Адане мало заводов, а эшелоны помощи были далеко - рев гудков как-то не
затронул меня.
Зато сейчас, сидя рядом с Гамовым, я полностью ощутил грандиозность
перемен, свершившихся в считанные минуты. Дело не только в том, что
замершие машины разом пошли. Еще впечатлительней был переход от мертвой
тишины к грохоту, гаму, свисту и крикам. Эшелоны проходили линию фронта,
надрывая клаксоны и свистки, а их встречали воплями - солдаты, подняв
вверх импульсаторы, садили в небо синими молниями и орали, а жители,
высыпавшие на границу, бросали в машины цветы, тоже орали и пели, пели и
орали. Женщины, вырываясь из толпы, висли на подножках, взбирались на
открытые платформы и на крыши, их подхватывала охрана. С каждым мигом, с
каждой минутой движения по дорогам Клура и грохота машин, и возгласов
встречавших, и визга женщин и детей, и цветов, бросаемых на водоходы, -
всего этого становилось больше, все звучало громче, было все радостней.
Великий праздник открылся в Клуре, он нарастал, разветвлялся на
пересечениях дорог Клура, вливался в города, уже заранее охваченные
ликованием, все ближе шествовал на Фермор, столицу одной из прекраснейших
стран нашего мира.
Гамов толкнул меня. Мне показалось, что он сдерживал слезы.
- Семипалов! Неужели они и теперь смогут воевать против нас?
- Не сейчас, а после, - хмуро возразил я. - На дорогах
неорганизованный народ, они счастливы, ибо их спасают. Но власть не у них,
а у генерала Армана Плисса. А это типичный военный старой школы, то есть
бестия, забронировавшая себя колючими заборами воинских приказов,
защищенная бастионами понятий солдатской доблести, верности долгу,
исторических традиций... Он не появляется в эфире, меня пугает его
молчание.
- Он сказал, что не верит в нашу помощь, - напомнил Гамов.
- Самый раз поверить - помощь катится по дорогам его страны. А что
если он ждет нашей помощи, чтобы поправить положение в тылу, а потом с
удвоенной энергией двинется на нас? Захватит наши эшелоны, превратит наших
водителей и охрану в пленных - это ведь равноценно выигранному сражению на
поле, - и при этом никаких военных потерь, только прибыль. Вы заметили,
что войска на границе по-человечески поприветствовали наши эшелоны, но ни
один солдат не покинул своего поста? И граница снова закрыта, уверен в
том. Генерал Плисс пропустил продовольствие, но нашим войскам дороги не
даст. Он готов к новым боям.
- Боже, до чего же вы не доверяете людям! - чуть не с мукой произнес
Гамов.
- Вы сделали меня военным министром, Гамов. Слишком доверчивых
военных водят за нос. Я буду безмерно рад, если ваши политические мечты
станут реальностью. Но если вы ошибетесь и народ, проголосовавший за вас,
ошибется вместе с вами, на мне лежит обязанность смягчить тяжкие
последствия такой ошибки. Эшелоны помощи вошли в Клур, но наша армия не
покидает своих казарм. Ни один солдат не бросит импульсатора на землю,
пока Пеано либо я сам не прикажем. И мы с ним, покорившись голосу верящего
в вас народа, будем ждать еще одного голоса - хриплого голоса корпусного
генерала Армана Плисса, захватившего в свои грубые руки правительство
Клура. А Плисс молчит, Гамов, эшелоны помощи мчатся по его стране, а он
молчит, и армия его стоит на предписанных ей постах, ни один солдат не
бросает оружия.
Я думал, Гамов сердито огрызнется на мою тираду, но он сказал:
- Смотрите, Исиро показывает, что в Нордаге.
В Нордаге сотни машин выходили со складов, с городских площадей, где
вторые сутки стояли готовые к походу на океан, рядом с машинами бежали
люди. И я снова увидел рыжую Луизу на крыше спортивного водомобиля, она
мчалась сквозь толпу, радостно крича, и толпа отвечала ей таким же
радостным криком. Стереолуч пронесся по улицам столицы, выхватил несколько
поселков и развернул зрителю берега океана.
Вероятно, из всех картин, показанных сегодня Исиро, эта была самой
впечатляющей. Океан бушевал. Берега Нордага - крутые скалы, узкие фиорды,
удобных портов немного. Исиро показал один из таких портов. В гавани,
защищенной берегами и гранитным молом, качались с сотню небольших судов,
обычные рыбацкие шхуны, на палубах громоздились ящики и бочки с
продовольствием. А за молом простирался белый от ярости океан. Нордаги -
умелые моряки, но не безумцы, ни один в такую погоду и не пытался
выбираться наружу. Исиро перенес стереоглаз в сторону от океана. Мы
увидели обширную площадку в прибрежных горах, монтажники завершали
установку больших передвижных метеогенераторов, новейшее изобретение
инженеров Штупы, каждый из таких генераторов был равен, а то и превосходил
те могучие стационарные установки, с какими мы начали войну и какие
обеспечили нам превосходство в искусственных ураганах на полях сражений.
Мы увидели и самого Штупу. Он неподвижно стоял, закутанный в плащ, опустив
капюшон - из темного, как ватное одеяло, неба хлестало дождем. А рядом со
Штупой нервно прохаживался, открыв голову дождю и ветру, Франц Путрамент.
Президент Нордага демонстрировал пренебрежение к плохой погоде, в его
стране, впрочем, плохие погоды - обычность, ясному дню там радуются как
празднику. Я невольно засмеялся, подумав, что еще не так давно тот же
Штупа обеспечил Нордаг таким количеством ясных дней, что чрезмерно
затянувшийся праздник стал превращаться в наказание.
- Как они дружески беседуют, - удивленно сказал Гамов. - Между
прочим, Семипалов, вы прекрасно сделали, что выпустили президента из
тюрьмы. На воле он нам будет полезней. А что Штупа делает? Неужели
пытается усмирить океан?
- В древности была такая легенда: некий разъяренный царь приказал
высечь плетьми море за то, что оно не услужило ему хорошей погодой, -
сказал я. - Штупа не такого высокого мнения о своем могуществе, как тот
древний царь, наказывать океан он не собирается. Но проложить от Нордага
до Корины полосу относительного спокойствия он способен. Мы с ним
обговорили эту операцию, он заверил, что новые метеогенераторы обеспечат
безопасное плавание на этом участке океана. Правда, на срок не очень
большой, но подготовленные заранее суда успеют добраться до Корины.
- Это будет сегодня, Семипалов?
Я посмотрел на часы.
- Это будет сейчас. Именно этот час Штупа назначил для усмирения
океана. А наш метеоминистр - педант, он считает любое нарушение своих
графиков личным несчастьем.
Пока я объяснял Гамову, что Штупа планирует своими метеоустановками
превратить широко распластанную в атмосфере бурю в беспорядочную толчею
между Нордагом и Кориной, - волна будет налетать на волну, вал с запада
пересиливать вал с востока, север схватится с югом, и оба утихнут в
противоборстве, - Штупа велел запускать метеогенераторы. Меня и раньше
удивляло - еще с метеосражений под Забоном, - как легко атмосфера и вода
подчиняются атаке метеоорудий, а сейчас у Штупы метеотехника была
совершенней, чем в те дни. Буквально на глазах бушевание за молом
смирялось. Океан, только что совершенно белый, обретал свой нормальный
цвет - темно-синий, почти черный. Тучи, мчавшиеся с океана, разорвались,
солнце брызнуло на океан, он снова переменил цвет - из темного стал
светло-зеленым.
И мы с Гамовым увидали, как Путрамент, охваченный восторгом, кинулся
к Штупе, жал ему руки, готов был даже целовать нашего метеоминистра. Но
