Без этого моя миссия бессмысленна.
- Миссия? Хорошо, пусть миссия. Но если не будет того большинства,
которого желаем?
- Тогда уйду. И меня замените вы.
- Глупости, Гамов! Вас можно сменить, заменить вас невозможно. Наша
сила - в нашем единстве. Аментола поэтому так обрадовался призраку нашей с
вами вражды.
- Вы замените меня, - повторил Гамов. Его лицо сияло дурацкой светлой
покорностью. На это трудно было смотреть. Мне захотелось грубо выругаться.
- Если меня не поддержат, значит, мое время еще не пришло. А пока вы
совершите свою часть нашего общего дела.
Я все-таки выругался, но души не облегчил. Такие речи приличествовали
фанатичному пророку, а не трезвому политику. Гамов почувствовал, что
перешел межу. Он сказал уже без пророческой напыщенности:
- Подождем. Уже не так далеко до вердикта народа.
7
Хоть это и удивило меня, "Трибуна" не подняла грохота в связи с
опубликованием наглых требований Кортезии и ее союзников. Разумеется, я не
ожидал, что неистовый Фагуста поддерживает наших врагов, но "Трибуна"
по-деловому освещала подготовку к референдуму, печатала о нас сносные
статьи.
Свое удивление я высказал самому Фагусте, когда повстречал его в
нашей столовой. Он питался в своей редакции, но, появляясь у Исиро или у
Гамова, прихватывал еду и у нас - такой туше нормального пайка не хватало.
Он вышел из раздаточной с подносом, направился ко мне и бесцеремонно
поставил поднос на мой стол. Воспитанностью этот газетный деятель, лидер
мирно скончавшейся партии оптиматов, никого не восхищал.
- Хочу составить приятную компанию, разрешите? - И, не ожидая
разрешения, уселся.
- Компанию составить можете, но вряд ли приятную.
- Почему вы меня не терпите? - поинтересовался он, набрасываясь на
борщ. Он был близорук и низко наклонял лицо над столом - чудовищная его
шевелюра, так похожая на аистиное гнездо, чуть не мела по тарелке. И он
чавкал громче того, что я мог спокойно снести.
- Терплю. Уж если не встал и не перехожу за другой столик...
- Не терпите, - повторил он. - Между прочим, напрасно. Я вам не враг,
только критик ваших недостатков. Если хотите, ваш помощник.
Он покончил с борщом и принялся за "жеваные котлеты", так называл это
блюдо Готлиб Бар. Теперь Фагуста не чавкал, только глотал.
- О моем отношении к вам видно по последним номерам газеты.
Признайтесь, вас удивило, что я не начинаю новой кампании против
правительства в связи с "Декларацией о мире"?
- Признаюсь: удивило. Уж не сам ли Гамов попросил вас не осложнять
внутреннего положения перед референдумом?
- Ха, Гамов! Ваш Гамов единственный человек, которого я отказываюсь
понимать. Но вы правы, Семипалов: "Трибуна" взяла смирный тон, чтобы не
перевозбуждать народ перед трудным испытанием его духа.
- Рад, что вы этого хотите. Не исключено, что в будущем станете
сторонником нашего правительства.
- Исключено. И знаете почему? Потому что я с самого начала ваш
искренний сторонник. Вы правительство плохое, делаете массу ошибок и
глупостей, не устану это повторять. Но любое правительство, которое может
вас сменить, будет хуже.
- Даже если нас сменит правительство, возглавляемое вами?
- Семипалов, остроты вам не к лицу! Оптиматы как сильное политическое
движение давно перестали существовать. Но если бы случилось чудо, было бы
не лучше, а хуже. Могу критиковать ваши просчеты и глупости, но сам бы
наделал глупостей куда больше, просчеты были бы серьезней. Прикидываю дела
Гамова на себя и вижу - не по плечу! Удивлены? Удивляйтесь. Еще не раз
удивитесь.
Он проглотил кофе и понес опустошенный поднос в раздаточную.
Гамов дал Исиро две недели на подготовку референдума. Исиро уложился
в десять дней. Пеано предпочел бы, чтобы он протянул лишнюю неделю. Исиро
пожал плечами, когда узнал его просьбу.
- Разве я не сделал этого? Голосование могло начаться уже в тот день,
когда вы решились на референдум.
Пеано старался оттянуть референдум, чтобы выиграть лишь несколько
дней до наступления кортезов. И опасался, что им надоест наша проволочка и
они начнут весеннюю кампанию до референдума. Грозные признаки этого
имелись.
Прищепа узнал, что маршал Ваксель направил протест Амину Аментоле
против задержки наступления. Командующий армией кортезов рвался в бой,
игнорируя дипломатов. Но среди многочисленных прерогатив президента была и
та, что окончательное решение военных вопросов он оставлял за собой. Он
приказал Вакселю ждать.
- Зато на президента ополчился Леонард Бернулли, - докладывал
Прищепа. - Бернулли доказывает, что задержка наступления уменьшает шансы
на успех, так как мы усиливаем оборону. К счастью, Бернулли назвал
Аментолу самым некомпетентным президентом в истории Кортезии. Уверен, что
впредь любые предложения сенатора будут встречаться в штыки только потому,
что они исходят от него.
- Что еще говорил этот буйный сенатор?
- Помните его слова, что Аментола перегружает свою тележку швалью,
которую выбрасывает Гамов? Он пошел дальше. Он внес в сенат резолюцию,
запрещающую всякие поставки бывшим союзникам. Ни денег, ни товаров этим
болтунам и лежебокам! - возгласил он. И потребовал, чтобы все средства
страны направлялись Вакселю, не разбрызгиваясь. На заболоченных полях
Патины совершается мировая история, и глупцы те, кто этого не понимает.
Вот так он закончил свою речь в сенате.
- Много у Бернулли союзников?
- Немного, но становится больше. Если Бернулли продолжит свою
агитацию, Аментола может потерять прочное большинство в сенате.
- А способен ли Бернулли стать президентом Кортезии? Если он
возглавит страну, это ухудшит наши позиции.
В разговор вступил Вудворт, хорошо знавший Бернулли.
- Ни при каком падении популярности Аментолы Бернулли президентом не
будет. Путь к президентскому креслу ему заказан из-за его внешности.
Бернулли урод. Короткие ноги, огромная голова... Невероятная грудь при
маленьком росте... Кортезия мирится с президентами красавцами, хотя
предпочитает людей среднего облика. Пример - тот же Аментола, ведь
красивый мужчина. Они скорее предпочтут президента глупого, но не
уродливого. И Бернулли это знает. Он не выставлял своей кандидатуры ни на
одних президентских выборах.
- Но навредить нам он может сильно и в сенате, - сказал Гамов.
Голосование по всей стране началось на рассвете и закончилось в
полночь. На востоке уже шло к новому рассвету, когда на западе оно еще
продолжалось.
На Ядре Исиро огласил средние цифры по стране:
Первый вопрос. Согласны ли вы признать Латанию виновницей агрессивной
войны? "Да" ответили 7% голосовавших, "нет" - 93%.
Второй вопрос. Одобряете ли вы отставку правительства, возглавляемого
Гамовым? "Да" - 13%, "нет" - 87%.
Третий вопрос. Согласны ли вы после заключения мира выплачивать
денежные и товарные репарации странам, с которыми мы ныне воюем? "Да" -
1%, "нет" - 99%.
Четвертый вопрос. Согласны ли вы удовлетворить территориальные
претензии соседних с нами государств? "Да" - 4%, "нет" - 96%.
Исиро сказал, что голосовали по разным регионам примерно одинаково.
Единственное исключение - Флория, западный автономный край, примыкающий к
Патине. Флоры, народ с древними традициями и обычаями, патинов не любили,
но еще меньше любили латанов. В других краях нет такого отстаивания своей
национальной замкнутости, такого пренебрежения ко всем "не нашей крови",
как во Флории. И сейчас 32% флоров признали Латанию агрессором, 37%
пожелали отставки нашего правительства, 18% согласились на территориальные
уступки соседям, но только 6% пожелали выплаты репараций врагам - флоры
понимали, что часть репараций придется выплачивать и им.
Готлиб Бар так оценил голосование во Флории:
- Эффект коммунальной квартиры. Сосед не враг, но всегда неприятен,
когда с ним непрерывно сталкиваешься в коридоре или делишь плиту на кухне.
Голосование флоров неприятно, но не опасно.
- Я предпочел бы, чтобы "эффект коммунальной квартиры" проявился
где-нибудь на востоке, а не во Флории, - сказал Пеано. - Через Флорию
проходят коммуникации нашей армии.
Гамов подвел итоги. Большинство населения за нас. Мы на крепком
фундаменте. Ответим теперь "нет" на все требования врагов. Предстоит
тяжелое лето, зато надежды на зиму - если выстоим летом - благоприятней.
- Два обстоятельства особо радуют меня. Нас лично поддержали больше
трех четвертей населения. И второе - за правительство везде меньше людей,
чем за независимость нашей страны и волю к победе над врагом. Не
удивляйтесь, я рад этому. Рад, ибо мы с вами приходим и уходим, а народ
остается. Страна поставила честь родины выше нас, правящих ею ныне. Вижу в
этом не наш с вами недочет, а великую гарантию успеха.
Вудворт зачитал ответ на "Декларацию о мире". На все предварительные
условия категорическое - нет. Одновременно предлагались мирные переговоры
- и до их результатов никаких военных действий.
Мы с Пеано из дворца пошли в его штаб.
Всю эту ночь я провел в ставке. Я еще не догадывался, что отныне на
долгие недели вся моя жизнь распадется на три части - штаб Пеано, кабинет
в военном министерстве, совещания у Гамова - другой жизни уже не будет.
Елена, когда появлялась в столице, звонила мне ежедневно, но я не всегда
мог ей отвечать, тем более встретиться. Она, впрочем, была занята вряд ли
меньше моего.
Утром Ваксель открыл военные действия на всем фронте.
Удар был такой силы, что сразу опрокинул первую линию обороны. Машины
кортезов ринулись вглубь. Пеано предвидел мощь первого удара и отдал
своевременные приказы об отступлении. Если Ваксель надеялся захватить
большое количество пленных, то ему пришлось разочароваться. Люди укрылись
за главной линией обороны. Война пошла отнюдь не по росписи Вакселя.
Пеано оценил первую фазу забушевавшего сражения как наш успех,
несмотря на потерю территории.
- При Комлине мы теряли больше людей и техники, чем противник. Сейчас
кортезы с родерами теряют больше, чем мы. И еще одно преимущество. Ваксель
сейчас шагает по земле, нашпигованной датчиками Прищепы. Что делается у
нас, он вряд ли знает точно. А мы его видим, как на ладони. Сейчас это
облегчает нам оборону, завтра обеспечит наступление.
Все это было верно, конечно. Видимость военного успеха кортезов
превосходила реальную удачу. Но мир видел только видимое. Наши
прошлогодние успехи, когда мы прорывались из окружения, легкая смена
правительства, трусливое отступление нордагов после их наглого броска к
Забону, воцарение порядка в охваченной бандитизмом стране - все это
породило впечатление, что Латания стала неизмеримо сильней. А Ваксель
прорвал нашу оборону как деревянный забор и показал, что возможности
Кортезии выше наших, поэтому тому, кто хочет извлечь выгоду из борьбы двух
гигантов, нужно не терять времени.
Спустя неделю нам объявили войну бывшие союзники: Великий Лепинь и
Собрана, а к ним присоединились нейтралы: Кондук, Клур и Корина. И так как
все объявили войну в один день, то это значило, что был предварительный
сговор. Мы оказались в одиночестве. И не в "блестящем одиночестве", как
гордо объявил один древний правитель Корины, когда она стояла против
коалиции, но чувствовала себя могущественней своих врагов, вместе взятых.
Только Торбаш не примкнул открыто к Кортезии. Хитрый Кнурка Девятый
провозгласил временное неучастие в войне. Он потребовал мирного разрешения
пограничных претензий, о которых, замечу, раньше никто и слыхом не
