ней. Я никогда не бросал дела ради нее, дела касались миллионов людей, а
она была одна. Я просто не имел права бросать множество людей ради одного
человека только потому, что он мне близок. Я ставил долг выше
привязанности, так это было. Я был плохим мужем, так мне сейчас думалось.
И корил себя - она заслуживала лучшего спутника жизни. Я вспоминал Павла
Прищепу. Если и существовал в мире человек, идеально ей подходящий, то это
был он. Он влюбился в нее в юности, любил ее всю жизнь, ради безответной
своей любви не сближался с другими женщинами - если и был для него свет в
каком-то окошке, то в том окошке светили ее глаза. Я виноват не только
перед ней, но и перед ним - он остался одиноким. Теперь все переменится,
думал я. Теперь она, одинокая, склонится к нему. У нее не останется
другого выхода. Он был моим другом, самым близким другом, он, оттесненный
мной, никогда не переставал меня любить. Он успокоит ее одним тем, что
искренне горюет обо мне. Рано или поздно она ответит на его любовь - и это
станет ее счастьем.
Как ни странно, но я почти не думал о том, возможна ли помощь. Не
пошлют ли сюда, в иномир, вторую кабину для моего вызволения? В первые дни
такие мысли являлись, но сразу показались невероятными. Кабину для
переброса в иномир оба физика создавали десятилетиями. Если примчится
вторая, то через годы, а что произойдет со мной за этот срок? К тому же
хронофизик Бертольд Козюра как-то обмолвился, что время в иномире течет
гораздо быстрей, чем в нашем. Год в нашем мире, сказал он еще при первом
посещении их лаборатории, примерно равен двум десяткам лет в иномире.
Какая же польза для меня, если через год по-нашему, через двадцать лет
по-здешнему примчится второй космопришелец? Меня уже не будет, а если и
буду ковылять по земле седым старцем, то что толку отправлять меня
обратно?
Зато я много думал о том, почему среди нескольких тысяч разных языков
местного мира нашелся один, древний, почти погибший, но в принципе
совпадающий с единым нашим языком. Это, конечно, не могло быть
случайностью. Сеговия, рассказывая об истории их мира, привел и предание,
что некогда у них внезапно исчез целый народ. Было землетрясение, потом
пожары, потом потоп - и народ полностью пропал, даже следов пребывания
практически не сохранилось. И вот я стал думать, что тот загадочный народ
не пропал, а переселился в нашу, сопряженную со здешней, вселенную. И мы
на своей Земле - потомки того исчезнувшего народа. Две сопряженных
вселенных не просто статически соседствуют, а динамически передвигаются
одна возле другой, то отдаляются, то сближаются. В какой-то момент
случилось столкновение, взаимное притяжение вселенных вырвало из одной
целый клок вместе с населявшим его народом и перенесло этот клок в другую.
Так и произошел наш мир и наш одноязычный народ, распавшийся потом на
несколько стран.
И еще я думал, что в мире, куда меня перенесла судьба, я могу найти
себе полезное дело. Я вспоминал песни Мамуна, предания, изложенные
Тархун-хором, рассказы Швурца и Козюры - во всех присутствовало появление
пришельцев из иномира. Раз сведения о таких пришельцах бытуют, то Гамов не
единственный пример. А если здесь не знают, что их могут посещать гости,
то надо их просветить. Я сам убедительнейший пример такого иномирного
гостя. И еще, думал я, существует какой-то, вероятно, естественный,
стихийный механизм переброса, почему и появляются в нашем мире пришельцы,
- надо этот механизм обнаружить, усовершенствовать и использовать для
регулярной транспортировки из одного мира в сопряженный с ним. Вот задача
для целой жизни, размышлял я.
От таких мыслей во мне загоралась надежда. Но все сразу гасло, когда
я от мечтаний переходил к практике. Мне пока не сообщили, чего от меня
ждут, и не поинтересовались, чего жду я. Я немного освоил местный язык,
начал читать доставляемую мне газету и с удивлением узнал, что газета не
сообщает правды обо мне. Люди интересовались, что с пришельцем из другой
вселенной, материализовавшимся на стадионе, а им сообщали, что я
по-прежнему лежу без памяти и лучшие врачи не могут привести меня в
сознание. Хорошо уже, что пришелец не умирает, но это только благодаря
героическим усилиям врачей, сокрушенно врала газета. А я в это время уже
заканчивал книгу о войне между Латанией и Кортезией! Люди, державшие меня
в уединении на 128 этаже военного центра, преследовали неведомые мне цели.
Если в одну из их целей входит и желание умертвить меня после того, как
вытянут все нужные сведения, то известия, что я нахожусь в беспамятстве,
хорошо подготавливали для этого почву.
Передавая Леону Сеговия последнюю страницу - наш приезд в лабораторию
двух физиков и предательство Гонсалеса, - я сказал:
- Вот и закончил я интересующий вас отчет о событиях в моем родном
мире. В этой связи у меня к вам много просьб и вопросов. Главная просьба -
хочу детальней ознакомиться с вашим обществом. Оно далеко продвинулось в
сравнении с нами. Ваши исполинские здания, гигантские самолеты, столько
населения... Нельзя ли поездить по вашей стране, познакомиться с людьми,
посетить театры и музеи?
Леон Сеговия был подготовлен к тому, что я задам эти вопросы.
- Ваши просьбы вполне естественны, но придется подождать. Ваша книга
вызвала большой интерес у наших экспертов. Ее с увлечением читают, делают
выводы - каждый по своей специальности. Вы сказали, что наше общество
далеко превосходит все, чего вы добились. Но есть области, в которых вы
обогнали нас. Наши энергетики и понятия не имеют о таком источнике
энергии, как сгущенная вода. А ваше умение командовать циклонами,
создавать по желанию дожди и засуху! Один эксперт сказал: "Голова
кружится, как подумаешь об их успехах в метеоиндустрии!" Не меньше
восторга у механиков вызывают ваши водоходы и водолеты, а особенно
необыкновенное ваше оружие - электробатареи, вибраторы, импульсаторы... Та
страна, которая овладеет подобной техникой, станет господствовать в нашем
мире. Поэтому мы и держим вас в изоляции и даем неверные сведения о вашем
здоровье. Утечка информации о том, что мы нашли в вашей кабине, и о ваших
знаниях, может стать гибельной для приютившего вас государства.
- Приютившего или взявшего в плен? Оба определения меня не
устраивают.
- Какое бы вы хотели?
- Я уже сказал - я ваш гость. И хочу, чтобы ко мне относились как к
посланцу дружеского мира. Я прибыл к вам пока один...
- Надеюсь, ваш мир не готовит вторжения? - спросил он с
беспокойством.
- Из последних страниц моей книги вы поймете, что у нас и не думают о
вторжении. Но реальна перспектива регулярного общения. Я мог бы помочь
наладить такое общение, если моя кабина сохранилась.
- Передам правительству ваши предложения и просьбы.
Я подошел к окну. Время шло к полудню. Солнце еще не появилось в
проеме между двумя гигантскими зданиями, и улица пропадала в темной
глубине. Я смотрел вниз, люди и машины там только угадывались, но не
виделись. В противоположных окнах горели лампы. Меня одолевали сомнения.
Все, что я говорил о себе как о госте в иномире, - заблуждение. Я здесь не
гость, а узник. Их мир разделен на противоборствующие государства - вражда
куда сильней нашей, ибо у нас не было разноязычия. Не хотят ли
использовать меня для сведения своих внутренних счетов? Не держат ли меня
в изоляции, чтобы я разрабатывал одной группе военных новое оружие против
другой? Собираются воспользоваться моими знаниями, как козырной картой во
взаимной убийственной игре?
И я с горечью думал, как странно повернулась моя жизнь. На своей
планете я вместе с Гамовым привел наше общество, наконец, к вечному миру.
А здесь мое появление подбавит огня в тлеющую борьбу, возможно, превратит
скудный жар во всемирное пламя. Меня используют как пылающую головешку,
брошенную в стог сена. "Великий миротворец!" - такой титул мне законно
присвоили на родине. "Проклятый пришелец, творец истребительной войны!" -
под таким названием мне войти в историю иномира. И мне примириться с таким
поворотом? Или я уже не ученик Гамова?
Нет, думал я, нет! Я стою ровно столько, сколько реально стою. Узнать
от меня больше, чем сам захочу открыть, никому не удастся. Усилить одну из
групп для победы над другой - за кого вы меня принимаете? Есть хорошее
слово, отвергающее все лукавые расспросы: не знаю! Не знаю ничего о наших
механизмах, не знаю, для чего и как они применяются, понятия не имею,
какова их конструкция! Вы же читали в моей книге, что кабина
предназначалась не для меня, откуда мне знать, что в нее положили для
вневременного межмирового рейса. Не надо, я не из тех, кто страшится
занесенного кулака. И смертью не пугайте, все должны умереть, какая
разница - немного раньше или немного позже? Да, пытка ужасна, я, как и все
вы, благородные господа, побаиваюсь боли. Но есть вещи непереносимей
телесной боли. О муках пыток никто не вспомнит после моей смерти. Боль
умрет вместе со смертью, но память о предательстве будет беспощадно долго,
мстительно долго преследовать меня и после смерти. Что перед этим ваши
награды за предательство, ваше избавление от пыток? Честолюбие, говорите?
Себялюбие, утверждаете? Ну, и что? Честолюбие происходит от чести, любить
свою честь - что может быть выше? Любить лучшее в себе, то, что полюбили в
тебе другие, - вот мое самолюбие. И это фундамент, на котором я
устанавливаю свое величие. Я и перед такой формулой не остановлюсь -
величие! И покажу величие вам, даже если придется извиваться под пытками
палача.
Так я укреплял свой дух горячечными мыслями. Мой мозг пылал, рождая
картины допросов, издевательств и пыток. Я почти реально переживал все,
что воображал, - и всюду, во всех картинах, оставался тем, кем
предназначил себе быть. И только устав, стал снова думать о другом исходе
- может быть, правители этой страны склонятся на предложение о дружбе
наших народов, может быть, увлекутся планами трансмировых рейсов. И тогда,
передав им все, чего мы достигли, я совершу лучшее, что мог бы совершить,
- и не будет больше причин горевать о неожиданной разлуке с родиной.
На другой день Леон Сеговия сообщил мне, что правительство готово
выслушать мои предложения - надо идти в зал заседаний.
За порогом моей квартирки, из которой я ни разу не выходил все дни
заточения, ко мне пристроились четыре охранника - два по бокам, два
позади. На следующем этаже Сеговия привел меня в обширный холл, распахнул
одну из дверей - около нее тоже стояли охранники - и пригласил:
- Зал правительства. Входите, пришелец из сопряженного мира.
В зале было полно сидящих людей. Все молча встали, когда я вошел,
молча стояли, когда я проходил к указанному мне месту. Я позволил себе и
некоторую свободу, чтобы продемонстрировать независимость. Вдоль торцовой
стены на столиках под стеклом были выложены трофеи из кабины: пакеты с
едой, отдельные механизмы и приборы, комплекты одежды и белья и особо
оружие - переносные вибраторы, резонансные снаряды, тормозные жилеты и
около десятка карманных импульсаторов с набором запасных разрядников. На
полу у крайнего столика возвышался метеоаккумулятор с энерговодой. Я
посмотрел на него и усмехнулся - уж этот-то механизм был излишним: в
кабину не поместили - да он и не влез бы в нее - подвижный метеогенератор,
а без него аккумулятор не мог ни вызвать настоящий дождь, ни даже убрать с
близкого неба крохотной мороси.
Пока я обходил столики с трофеями, все в зале стояли и молча следили
