объяснить им здесь, что они презренные низшие существа, но вы, люди, не
разрешаете бить их...
- И никогда не разрешим, - подтвердил я. - И считать их низшей
породой тоже не разрешаем. Каждый из нас много могущественнее тебя, но
никто и не подумает издеваться над тобой, как над низшим. Как тебя зовут?
- Меня зовут Труб, - сказал он. - Я постараюсь... Я хочу, чтоб вы
меня полюбили.
Он был так унижен, что я пожалел его. В конце концов, он сын своего
несовершенного общества. Я ласково потрепал его перья.
Перья на крыльях у него отменные - шелковистые, крепкие, густой
лиловой окраски. Собственно, настоящих крыльев у него два, вторая пара
скорее подкрылки. На изгибе больших крыльев имеется рудимент руки - пять
крепких черных пальцев с когтями.
Не хотел бы я без наших полей попасть в эти рудименты рук.
Выйдя из ангельского номера, мы подвели итоги тому, что узнали от
Труба. Андре запоздало пытался оправдаться в неудачной теории.
- Все же мы кое-что новое узнали. Я имею в виду предания о
происхождении четырехкрылых.
- Ничего мы нового не узнали, - сказал я. - Нас интересуют галакты, а
знаний о них не добавилось. Такие предания имеются у всех народов, где
работящие существа разрешают оседлать себя паразитам. Разве ты не знаешь,
что лучший способ оправдать собственное тунеядство - объяснить его
божественностью своей натуры? Все подлое издавна валят на божество.
- Труб хороший, - сказал огорченный Лусин. - Не паразит. Красивый.
Очень сильный. Сильнее всех ангелов.
28
Впечатление от следующих гостиниц слилось в смутное ощущение чего-то
утомительного. Я понимаю, что человеческая двуногая одноголовая форма лишь
одна из возможностей разумной жизни, и готов к любым неожиданностям. Даже
когда мы беседовали с существами, на три четверти состоящими из металлов,
и студенистыми мыслящими кристаллами, погибающими от света, я не
удивлялся. Можно и так, говорил я себе. Все возможно. В природе существует
могучий позыв познавать себя. А каким конкретным способом ока осуществляет
самопознание - игра обстоятельств. Не надо удивляться, тем более
негодовать, что обстоятельства иногда складываются причудливые.
Такой взгляд помог мне сохранить спокойствие при новых знакомствах.
Но все же к концу обхода я изнемог. Разнообразие собранных на Оре
жизненных форм подавляет.
Вечером мы с Ромеро гуляли по Оре.
Недвижное солнце утратило дневной жар и потускнело, превращаясь в
луну. Три четверти диска вовсе погасло, было новолуние.
Звонкий днем воздух, далеко разносивший звуки, глохнул, звуки
преобразовывались в шумы и шорохи, зато густели ароматы. Цветы хватали
запахами за душу, как руками. У меня немного кружилась голова. Ромеро
помахивал тростью, я рассказывал, какие мысли явились мне при знакомстве
со звездожителями.
Ромеро возмутила моя покладистость.
- Чепуха, друг мой! Все эти ангельские образины, змеелики и
полупрозрачные пауки не больше чем уродства. С уродствами я не помирюсь.
Раньше я не очень восхищался людьми, теперь я их обожаю, Знакомство со
звездожителями доказало, что человек - высшая форма разумной жизни. Только
теперь я понял всю глубину критерия: "Все для блага человечества и
человека".
- Критерий правильный. И против него никто не спорит...
- Вы ошибаетесь, - сказал он сумрачно. - Мне не нравится настроение
вашей сестры. Я хочу сделать вам одно предложение. Она нам обоим дорога.
Давайте образуем дружеский союз против ее опасных фантазий. Вы удивлены -
какой союз? Слушайте меня внимательно, мой друг!
Опершись на трость, он торжественно проговорил:
- Я не влеку вас в неизведанные дали, наоборот, отстаиваю то, что уже
пять столетий считается величайшей из наших социальных истин. Наш союз
восстанет против того, чтоб забывали о человеке ради полуживотных,
моральных и физических уродцев...
Отвращение исказило его лицо. Мне многое не нравилось в
звездожителях, но ненависти они не вызывали.
- По-вашему, реальна опасность забвения интересов человека?
- Да! - сказал он. - Они уже забываются, Верой, когда она планирует
широкую помощь сотням звездных систем. Вами, когда вы так возмутительно
равнодушно признаете, что мыслящая жизнь может быть равноправно прекрасной
и безобразной. Андре, готовым все силы положить на возню с дурацкими
мыслями примитивных, как идиотики, ангелочков. И тысячами, миллионами
похожих на вас фантастов и безумцев. Скажите, по-честному скажите, разве
не забвение интересов человечества то, что происходит на Оре? Богатства
Земли обеспечивают идеальные условия паукам и бегемотам! Звездный Плуг,
отправленный на Вегу, израсходовал все запасы активного вещества на
создание искусственного солнца для милых змей. Такова наша забота о
других. А человек? Человека отставляют на задний план. О человеке
понемножку забывают, Но я не дам человека в обиду. Если еще недавно я
молчал, то сейчас я молчать не буду. Я повторяю то, что уже говорил на
Земле. Неожиданная опасность нависла над человечеством. Мы обязаны сегодня
думать только о себе, только о себе! Никакого благотворительства за счет
интересов человека!
Он выкрикнул последние слова, пристукнув тростью.
Еще недавно я не нашел бы в его высказываниях ничего неприемлемого,
они соответствовали моему тогдашнему строю мыслей. Сейчас, после встречи с
Фиолой, я был иной.
- Не понимаю, к чему этот пафос, Павел? Запросите МУМ, кто прав, ваши
противники или вы, и все станет на место.
К Ромеро понемногу возвращался его обычный надменно-иронический вид.
На лице его вызмеилась недобрая усмешка.
- Благодарю за дельный совет, мой юный друг, обязательно им
воспользуюсь. Итак, насколько я понимаю, вам не подходит предлагаемый мной
союз?
- Я вообще не нахожу нужды ни в каком подобном союзе.
- А вот уж это мое дело - есть нужда или нет. Покойной ночи, любезный
Эли.
Он церемонно, по-старинному, приподнял шляпу и удалился. Я с тяжелым
сердцем смотрел ему вслед. Мне было грустно, что в считанные минуты наша
многолетняя дружба развалилась.
Опустив голову, я шагал по аллее пустынного бульвара. Передо мной
опустилась авиетка. Я вспомнил, что, кажется, пожелал чего-то, на чем
можно передвигаться.
Я влез в кабину и подумал: "К Фиоле".
29
Переступив порог гостиницы "Созвездие Лиры", я остановился в
смущении. Зачем я стремлюсь сюда? Если Ромеро и неправ в своей неприязни к
звездожителям, это еще не значит, что в них нужно влюбляться. Мне не
хватало на Оре земных удобств, хоть сама по себе Ора и чудо техники. Была
бы Охранительница - как все стало бы просто. "Скажите, милая, что со
мной?" - "Ничего особенного - блажь пополам с жаждой познания нового" или:
"С вами несчастье - вы испытываете земное чувство любви к жителю звезд,
где о подобных чувствах и не слыхали". Я рассмеялся. На благоустроенной
Земле нас слишком уж опекают машины!
Я прошел в сад.
В саду светило то же, притушенное до лунного облика, ночное солнце,
что и снаружи. Здесь и днем все терялось в полумраке, сейчас вовсе было
темно. Я пробирался ощупью, наталкивался на деревья.
Вдали возник и пронесся розоватый столб или смерч, яркий и
стремительный, за ним вспыхнул и исчез другой. Я остановился, чтоб
сообразить, где я. На меня навалилась душная темнота, наполненная сонным
шорохом листьев и тревожным бормотаньем моих мыслей.
- Фиола! - тихо позвал я. - Фиола!
Из черноты кустов снова вырвался и унесся сияющий смерч. По саду
заструилось тихое пение. Я всматривался в бурно вращающийся факел,
пропавший за деревьями, и вслушивался в пение. Оно вскоре стихло. Тишина
звенела в ушах, в ней не было ничего, кроме нее самой.
Меня внезапно охватил гнев. Я громко застучал ногами, грубо
вторгнулся в кусты. Я хотел побольше шума, чтоб взбудоражить вегажителей.
Если они так невежливы, что убегают, не спрашивая, чего мне надо, то и мне
можно не церемониться.
- Фиола! - заорал я. - Фиола!
И снова мне ничего не ответило, лишь в отдалении вспыхивали и
погасали сияющие столбы. У меня кружилась голова, пересохло в горле,
каждая клеточка трепетала, словно я одурманился жадными запахами
незнакомых цветов.
Во мне бушевала ярость.
- Фиола! - ревел я. - Фиола!
Я ринулся вперед. Что-то встало на дороге, может, куст, может,
существо, - я оттолкнул его. Я бешено ломился в настороженную, боязливую
темноту. Непроизвольно вскрикивая, я расшвыривал и рвал все, что мне
мешало, запинался, сваливался, снова вскакивал, хватаясь за кусты, пинал
кусты ногою и бежал дальше.
В каком-то уголке сада я свалился надолго. Я лежал, всхлипывая от
бессилия и бешенства. Я чувствовал себя поверженным.
- Фиола! - шептал я. - Фиола!
С трудом я поднялся. Ноги не держали, в голове надсадно гудело. Меня
охватил стыд. Мое поведение было нелепо. Я, гордящийся разумом человек,
вел себя как зверь, ревел и мычал, охваченный жаждой драки и разрушения.
И этот дикий поступок я совершил не перед такими же людьми, как я, но
в доме гостей, веровавших в могущество и доброту человека! Что они теперь
подумают о нас?
- Простите, друзья! - сказал я. - Я виноват, простите!
Сейчас я думал об одном - поскорее выбраться из глухого сада. В
полубезумном беге сквозь кусты я забрался слишком далеко. Надо мной
нависали деревья, я не видел неба. Потом я вспомнил, как неожиданно
появилась авиетка, и мысленно воззвал к диспетчеру планеты. Диспетчер
молчал, связи с ним не было. Я двинулся наугад, ощупью определяя путь.
Вскоре деревья расступились, открывая небо с угасавшей луной, и я вышел на
дорогу.
Здесь я снова услышал пение, и минуту стоял, разбирая, откуда оно.
Пение усиливалось, в нем звучала тревога, шел спор или перебранка, так мне
казалось. И вдруг сад озарился, меж деревьев замелькали огни, они
приближались, звеня на высоких нотах.
А затем из кустов вырвался столб радушного сияния и смерчем обрушился
на меня. Я еле устоял на ногах и, обхватив вегажителя, закружился с ним. Я
не сразу сообразил, что это Фиола.
- Фиола! - сказал я потом. - Фиола!
Я обнимал ее, а к нам отовсюду стремились ее светящиеся сородичи. Я
не успел прийти в себя от встречи с Фиолой, как был окружен толпой
звездожителей. Теперь я видел, что светятся у них не одни глаза, но и
тело. То, что я днем принял за расцветку одежды, оказалось собственным их
сиянием, свободно лившимся сквозь одежду, - оно было много ярче, чем днем.
И они не просто освещали телами тьму, хотя в саду стало светло, как при
солнце, но возмущались и негодовали сверканием - сияние их нападало на
меня и Фиолу, упрекало нас. Это был разгневанный свет, как у нас бывает
разгневанный крик.
Какая-то сила, много мощнее моей, растаскивала нас с Фиолой. Наши
руки разомкнулись, и Фиола выскользнула из моих объятий. В пении ее
послышалось рыдание. Она рванулась ко мне, но снова нас оттолкнуло друг от
друга.
- Фиола, что происходит? - воскликнул я, забыв, что она не понимает
человеческого языка.
От злости я стал холодно рассуждать. Эти существа, очевидно, обладали
защитными полями, вроде моего, но послабей, ибо, лишь собравшись в толпу,
могли воздействовать на меня. Я сообразил, как действовать, но раньше
нужно было ухватить Фиолу, чтоб ее не унесло с другими. Уличив момент, я
