- орел; ursa (урса) - медведь (лат.)]. В течение трех дней мы ползли вдоль
восточного побережья Эквы над изрезанной береговой линией, носящей
название Грива. Последний день мы летели над Срединным морем - кстати, не
таким уж большим. Сегодня мы прибыли на остров Кошачий риф и разгружаемся
в Феликсе - это "столица" острова. Судя по тому, что я смог разглядеть с
прогулочной палубы и причальной башни, жителей здесь не более пяти тысяч.
Город представляет собой хаотичное скопление лачуг и бараков.
Затем наш корабль пролетит (вернее проползет) еще восемьсот
километров до цепочки небольших островов, носящих название Девять Хвостов,
а затем мы бесстрашно ринемся через экватор и пройдем без посадки семьсот
километров над открытым морем. Следующая стоянка будет на северо-западном
побережье Аквилы, в местечке, именуемом Клюв.
Животные...
Называть это средство передвижения пассажирским дирижаблем -
лингвистический трюк. Это огромное подъемное устройство с грузовым трюмом,
в котором поместится, наверное, все население Феликса. Да еще останется
место для нескольких тысяч вязанок фибропласта. Мы, пассажиры, наименее
важная часть груза, и потому устраиваемся как можем. Я поставил свою
переносную койку на корме рядом с грузовым тамбуром. Из своего багажа и
трех огромных ящиков с оборудованием экспедиции я соорудил себе довольно
уютный уголок. Рядом со мною обосновалась семья из восьми человек -
работники с плантаций. Они возвращаются из Китса, куда каждые два года
ездят за покупками. Звуки и запахи, исходящие от их свиней, меня не очень
смущают. Равно как и визг хомяков, которых здесь употребляют в пищу. Но
постоянные крики несчастного, совершенно задуревшего петуха ночами
становятся просто невыносимыми.
Животные!
День 11.
Обедал сегодня вечером в салоне над прогулочной палубой с гражданином
Иеремией Денцелем, профессором небольшого колледжа в Эндимионе. Сейчас он
на пенсии. Профессор сообщил мне, что первая исследовательская экспедиция
на Гиперион вовсе не зациклилась на животных; официальные названия тех
континентов вовсе не Эква, Урса и Аквила, но Крейтон, Олленсей и Лопес.
Эти названия даны в честь трех средней руки чиновников Геодезической
Службы. Нет, все-таки животные подходят для этой цели куда лучше.
Пообедав, я усаживаюсь в одиночестве на внешней прогулочной палубе и
любуюсь заходом солнца. Спереди палубу защищают грузовые модули, так что
ветер тут чуть сильнее обычного морского бриза. Надо мною - выпуклый
корпус дирижабля, раскрашенный в оранжевый и зеленый цвета. Мы летим между
островами; море здесь лазурное с зеленоватыми переливами. У неба та же
цветовая гамма, но в обратном соотношении. Редкие перистые облака ловят
последние лучи крохотного солнца и пылают кораллово-красным огнем. Полная
тишина - если не считать тихого жужжания электротурбин. Отсюда, с
трехсотметровой высоты, я различаю в воде силуэт какой-то твари, похожей
на гигантскую маету, она плывет следом за дирижаблем. Секунду назад
странное существо (насекомое? птица?), окраской и размерами напоминающее
колибри, но с тонкими полупрозрачными крыльями метрового размаха, замерло
метрах в пяти над моей головой, обследовало меня, а затем, сложив крылья,
ринулось в море.
Эдуард, сегодня вечером я чувствую себя особенно одиноким. Мне было
бы легче, если бы я знал, что ты жив, как и прежде, копаешься в своем
садике, а вечерами пишешь в кабинете. Я думал, мои путешествия разбудят во
мне былую веру в концепцию Бога, высказанную Святым Тейяром. У него все
слито воедино: Христос, Эволюции, Личное и Всеобщее, En Haut и En Avant.
Однако вера эта во мне пока не воскресла и, боюсь, вряд ли воскреснет.
Становится темно. Видимо, я старею. Порой я чувствую... нечто вроде
угрызений совести... за то, что подтасовал тогда результаты раскопок на
Армагасте. Но Эдуард, Ваше Преосвященство, по ряду признаков там
действительно существовала культура христианского типа. В шестистах
световых годах от Старой Земли и за три тысячи лет до того, как человек
покинул пределы родного мира...
Так ли уж тяжек мой грех - истолковать эти двусмысленные
свидетельства как знак того, что христианство возродится еще при нашей
жизни?
Да, грех был. Но грех мой не в том, что я подтасовал данные. Я
возомнил, что могу спасти христианство. Церковь гибнет, Эдуард. И не
только наша возлюбленная ветвь Священного Древа, но все его побеги, все
церкви и секты. Тело Христово умирает так же неотвратимо, как и мое
несчастное, отслужившее свой срок тело. Ты и я - мы всегда знали об этом.
Мы знали об этом на Армагасте, где кроваво-красное солнце освещало только
прах и смерть. Мы знали об этом еще в колледже, тем прохладным зеленым
летом, когда приносили наши первые обеты. И на тихих лужайках в
Вильфранш-сюр-Соне, где играли в детстве. Мы знаем об этом сейчас.
День догорел; я пишу при слабом свете, падающем из окон салона на
верхней палубе. Звезды складываются в незнакомые созвездия. Срединное море
светится по ночам болезненно-зеленым фосфорическим светом. На горизонте к
юго-востоку виднеется какая-то темная масса. То ли надвигается шторм, то
ли это просто следующий остров - третий из девяти "хвостов". (В какой
мифологии фигурирует кошка с девятью хвостами? Я не знаю ни одной.)
Я молюсь Богу, чтобы это был остров, а не шторм. Молюсь ради той
птицы (птицы ли?), которую видел сегодня.
День 28.
Я прожил в Порт-Романтике восемь дней и видел за это время трех
покойников.
Первый - труп на пляже; раздутый, мучнисто-белый, он лишь отдаленно
напоминал человека. Его выбросило на плоский илистый берег за причальной
башней в первый же вечер моего пребывания в городе. Дети кидали в него
камнями.
Второй мертвец... его вытащили из обгоревших развалин газовой
мастерской в бедном районе города недалеко от моей гостиницы. Труп обгорел
до неузнаваемости и весь сморщился от жара. Руки его были плотно прижаты к
корпусу, а ноги полусогнуты, как у боксера-профессионала. Вечная поза
обгоревших. Целый день я ничего не ел и должен со стыдом признаться -
когда в воздухе запахло обгорелой плотью, меня едва не стошнило.
Третий был убит буквально в трех метрах от меня. Я только что вышел
из гостиницы и углубился в лабиринт покрытых грязью мостков, которые в
этом жалком городишке заменяют тротуары, как вдруг раздались выстрелы.
Человек, шедший в нескольких шагах впереди меня, покачнулся - мне даже
показалось, что он просто оступился - затем обернулся ко мне с выражением
недоумения на лице и рухнул боком в грязь.
В него стреляли три раза. Две пули угодили в грудь, а третья - в
лицо, как раз под левым глазом. Невероятно, но когда я подбежал к нему, он
все еще дышал. Тогда я, разумеется, и не думал об этом. Достав из сумки
епитрахиль и флакон со святой водой (сколько времени я носил его с собой
без дела?), я приступил к соборованию. В толпе никто не возражал. Раненый
шевельнулся, захрипел, словно собираясь что-то сказать, - и скончался.
Толпа рассеялась прежде, чем унесли тело.
Человек этот был средних лет, с волосами песочного цвета и слегка
полноватый. Никаких документов, удостоверяющих личность, у него не
оказалось. Не нашлось даже универсальной карточки или комлога. В кармане
обнаружили только шесть серебряных монет.
Сам не понимаю почему, но я решил провести рядом с телом весь остаток
дня. Доктор, маленький циничный человечек, позволил мне присутствовать при
вскрытии. Подозреваю, ему просто хотелось поговорить.
- Вот чего она стоит, - сказал он, вскрывая живот бедняги. Брюшная
полость раскрылась, словно розовый ранец; доктор растягивал складки кожи и
мускулы и закреплял их, как клапаны палатки.
- Кто это "она"? - спросил я.
- Жизнь, - ответил доктор, снимая кожу с лица трупа, как маску. - Его
жизнь. Или ваша. Или моя. - Вокруг рваного отверстия над скулой
бело-красные жгуты мышц уже посинели.
- Жизнь стоит большего, - возразил я.
Доктор оторвался от своего мрачного занятия и с улыбкой посмотрел на
меня.
- В самом деле? - спросил он. - Ну-ка, ну-ка, и чего же она стоит? -
Он поднял сердце несчастного, словно прикидывая на руке его вес. - На
рынках Сети, может, и дали бы кое-что за этот товар. Там хватает таких,
кто слишком беден, чтобы держать клонированные части тела про запас, но
достаточно богат, чтобы умирать всего лишь из-за отсутствия подходящего
сердца. Но здесь это просто требуха.
- Нет, это нечто большее, - возразил я, хотя и не был уверен в своей
правоте. Я вспомнил похороны Его Святейшества Папы Урбана XV, которые
происходили незадолго до моего отъезда с Пасема. Как было принято еще до
Хиджры, тело не бальзамировали. Перед тем как положить покойного в простой
деревянный гроб, его отнесли в преддверие главной базилики. Помогая
Эдуарду и монсеньеру Фрею облачать закостеневший труп, я обратил внимание
на его кожу, пошедшую коричневыми пятнами, и провалившийся рот.
Доктор пожал плечами и закончил вскрытие. Затем последовали несложные
формальности. Ничего подозрительного не обнаружили. Не было установлено
мотивов убийства. Описание убитого отослали в Китс, а самого его
похоронили на следующий день на кладбище для нищих, расположенном между
заиленным побережьем и желтой сельвой.
Порт-Романтик представляет собой скопище сооружений из желтого
плотинника, соединенных лабиринтами мостков и лесенок. Городские кварталы
тянутся далеко вглубь заливаемых морем равнин, окружающих устье реки Кэнс.
В том месте, где река впадает в залив Тоскахай, она разливается почти на
два километра в ширину, но лишь некоторые из ее протоков судоходны. Грунт
черпают днем и ночью. Каждую ночь я лежу без сна в моем дешевом номере и
через открытое окно слышу глухие удары молотковых землечерпалок. Они
стучат, словно сердце этого города, полное зла, а доносящийся издалека
шорох прибоя - это его влажное дыхание. Ночью я прислушиваюсь к нему, и
перед глазами у меня встает лицо того убитого.
Здешние компании отправляют людей и товары на большие плантации в
глубине материка через аэропорт, расположенный на краю города. К
сожалению, не хватает денег на взятку, а без взятки туда не пустят.
Вернее, я мог бы попасть на борт скиммера сам, но мне нечем заплатить за
провоз трех моих ящиков, а там все медицинское и научное оборудование. Все
же у меня есть искушение попробовать. Моя экспедиция к бикура
представляется мне сейчас как никогда абсурдной. Лишь необъяснимая
потребность попасть к месту назначения и какая-то мазохистская решимость
выполнить до конца все условия моего добровольного изгнания побуждают меня
отправиться в путешествие вверх по реке.
Через два дня вверх по Кэнсу отправляется речное судно. Я взял билеты
и завтра переправлю на борт свои ящики. С Порт-Романтиком я расстаюсь без
сожаления.
День 41.
"Импортик Жирандоль" медленно продвигается вверх по реке. Два дня
назад мы отплыли от Пристани Мелтона и с тех пор не видели никаких
признаков человека. Сельва сплошной стеной прижимается к речному берегу.
Там, где река сужается до тридцати - сорока метров, деревья нависают над
водой. Проникая сквозь густую листву пальм, вознесшихся на восемьдесят
метров над коричневой гладью Кэнса, солнечный свет становится желтым и
густым, как растопленное сливочное масло. Я сижу на ржавой жестяной крыше
посреди баржи и вглядываюсь изо всех сил, чтобы не пропустить своей первой
встречи с деревом тесла. Рядом сидит старик Кэди. Вот он перестал строгать
