замечал.
За столом молчаливо и деловито прислуживает
Альбер.
- Знаешь новости насчет Мориа?
- Я газет не читал.
- Он формирует свой кабинет.
- По тому списку, что вчера показывала нам Корина?
- С незначительными изменениями. Хранителем печати станет один из твоих
коллег.
- Кто?
- Угадай.
У меня на сей счет нет никаких соображений, интереса к этому - тоже.
- Рибуле.
Он то, что я назвал бы честолюбивым порядочным человеком, я хочу сказать
- человеком, который пользуется репутацией порядочного, чтобы делать
карьеру, или, если угодно, избрал своим девизом порядочность, потому что
подчас это наикратчайший путь к карьере. У него пятеро детей, которых Рибуле
воспитывает в строгих правилах, и, по слухам, он принадлежит к общине
братьев-мирян. Я не удивлюсь, если это действительно так, потому что он
ведет почти все судебные дела Церкви и к нему обращаются богатые люди,
которым хочется расторгнуть свой брак обязательно в Риме [6].
- С Пемалем виделся?
- Сегодня утром нет: у меня было совещание.
- Он продолжает тебя колоть?
Вопрос поставлен с целью заставить меня признаться, что мне делают уколы
на Орлеанской набережной. Это становится тягостным. Мы еще не враги, но нам
нечего друг другу сказать, и совместные трапезы все больше раздражают нас.
Вивиана думает лишь о том, как, воспользовавшись моей усталостью или с
помощью какого угодно средства вернуть меня, то есть вынудить порвать с
Иветтой, а я со своей стороны одержим желанием увидеть на ее месте Иветту.
Как смотреть друг другу в глаза при таких условиях? Я, например, убежден
- мысль об этом внезапно возникла у меня за столом, - что, будь Вивиана в
курсе сегодняшнего утреннего визита и знай она адрес Мазетти, она, не
задумываясь, сообщила бы ему каким-нибудь способом, где живет Иветта.
Чем дольше я думаю об этом, тем больше этого боюсь. Я спрашиваю себя: не
позвонил ли бы я Вивиане на месте Мазетти и не задал ли бы ей вопрос,
который он столько раз повторил мне нынче утром? У нее-то он добился бы
ответа!
Пора мне вновь привести себя в равновесие. Большая часть моих тревог
обусловлена усталостью, и это наводит на новую мысль, которой довольно,
чтобы оттеснить все остальные. Раз уж мне без конца твердят, что я должен
устроить себе каникулы, почему бы не воспользоваться рождественскими
праздниками и не съездить с Иветтой в горы или на Лазурный берег? Она,
кстати, впервые увидит что-то, кроме Лиона и Парижа.
Как отреагирует на это Вивиана? Я предвижу неприятности. Она будет
защищаться, рассуждать о том, как наврежу я себе с профессиональной точки
зрения.
Вот я уже и воспрял духом от перспективы такой поездки. Выше я говорил о
новом этапе. Пытался угадать, каким он будет. Да вот же он: поездка вдвоем,
Точь-в-точь настоящая супружеская пара.
Слово "пара" кажется мне чудесным. Мы с Иветтой никогда еще не были
парой. А теперь, по крайней мере на несколько дней, будем, и персонал отеля
станет называть ев "мадам".
- Что с тобой?
- Со мной?
- Да. Ты ведь о чем-то думаешь?
- Ты, кажется, беспокоилась насчет моего здоровья?
- Ну и что?
- Ничего. Просто мне пришло в голову, что приближается Рождество и я,
возможно, дам себе передышку.
- Наконец-то!
Вивиана не подозревает, в чем дело, иначе она не вздохнула бы с
облегчением: "Наконец-то!"
По дороге во Дворец я должен на минутку забежать к Иветте: надо же
сообщить ей великую новость. Я еще не представляю себе, как осуществить свой
замысел, но знаю, что осуществлю его.
- Куда поедешь?
- Представления не имею.
- В Сюлли?
- Разумеется нет.
Не понимаю, какое ослепление побудило нас приобрести загородный дом
неподалеку от Сюлли. В первый же год я нашел Орлеанский лес унылым и
мрачным, а с людьми, у которых на языке только кабаны, собаки да ружья, мне
всегда было противно.
- Бокка давно уже предлагает тебе даже в его отсутствие погостить в их
ментонском поместье. Говорят, оно уникально.
- Я подумаю.
Вивиана забеспокоилась: я сказал "я", а не "мы" и не спросил ее мнения.
Похоже, я становлюсь безжалостен. Злюсь на себя за это и все-таки не могу
удержаться. Мне весело. Больше у меня нет проблем. Мы с Иветтой уедем на
каникулы играть в "мсье-мадам". Слово "мадам" взволнует ее. Это пришло мне
на ум только сейчас. Здесь, в Париже, когда мы выходим в город, к ней всегда
обращаются "мадемуазель". В гостинице в горах или на Ривьере будет
по-другому.
- Спешишь?
- Да.
Досадно, что ждать еще три недели. Они кажутся мне вечностью, и к тому
же, насколько я себя знаю, я буду опасаться разных надуманных мною самим
помех. Понастоящему следовало бы уехать сегодня и сразу, так, чтобы
перестать носиться с мыслями о Мазетти и о нашем с женой тошнотворном
тет-а-тет. Еще немного - и я, бросив все дела и не предупредив Вивиану,
возьму и уеду.
Воображаю, какой у нее будет вид, когда она получит телеграмму из Шамони
или Канна!
- Утром ничего не произошло? - словно мимоходом спрашивает она.
Вот-те на! Опять догадалась, и это выводит меня из себя.
- А что могло произойти?
- Не знаю. Ты какой-то необычный.
- Какой же это я?
- Такой, словно изо всех сил пытаешься отогнать мысль о чем-то
неприятном.
Я не решаюсь вспылить, потому что тронут. Вероятно, стало бы легче, если
бы я сорвался, хотя бы для того, чтобы забыть о Мазетти, но у меня еще
достаточно хладнокровия, чтобы предвидеть, что, сорвавшись, будет трудно
взять себя в руки.
До чего я могу позволить себе дойти? У меня слишком накипело на сердце,
но сегодня я еще не готов к разрыву. Нужно избежать столкновения. К тому же
меня ждут во Дворце, в двух разных присутствиях.
- Ты очень наблюдательна, верно?
- Просто я начинаю тебя понимать.
- Ты в этом так уверена?
Вивиана сдержанно улыбается, как человек, никогда не сомневающийся в
себе.
- Больше, чем ты думаешь, - роняет она.
Я встаю из-за стола, не дожидаясь, пока она доест десерт.
- Извини.
- Ради Бога.
У дверей я задерживаюсь. Мне тяжело вот так расставаться с ней.
- До скорого!
- Надеюсь, встретимся на коктейле у Габи?
- Рассчитываю там быть.
- Ты это обещал ее мужу.
- Сделаю все от меня зависящее.
Когда я выхожу из дома, у меня появляется желание удостовериться, нет ли
поблизости Мазетти. Нет, никого не видно. Жизнь прекрасна. Я шагаю по
набережной.
В воздухе кружится белая крупа, но это еще не называется снегом. Чета
клошаров под мостом сортирует старую бумагу.
Я уже привык к лестнице. Она такая же или почти такая же, как на
Анжуйской набережной: перила из кованого железа, вечно холодящие руку,
каменные ступени до второго этажа.
Квартира находится на четвертом. У меня свой ключ. Пользоваться им
удовольствие, и все-таки каждый раз я испытываю беспокойство: я не знаю, что
меня ждет.
Войдя, я раскрываю рот, чтобы торжествующим голосом сообщить новость:
"Угадай, где мы с тобой проведем Рождество!"
Но появляется Жанина в черном платье, белом фартучке и вышитом чепчике,
ни дать ни взять театральная субретка, и подносит палец к губам:
- Тес!
Хотя она улыбается, взгляд у меня вопросительный и встревоженный.
- Ну, что еще стряслось?
- Ничего, - шепчет она, наклоняясь ко мне. - Просто спит без задних ног
С нежностью сообщницы она берет меня за руку, подводит к дверям,
приоткрывает их, и я различаю в полутьме волосы Иветты на подушке, контуры
ее тела под одеялом, высунувшуюся голую ногу
Жанина бесшумно поправляет одеяло, возвращается, закрывает двери
- Что-нибудь передать?
- Нет. Вечером приду снова.
Глаза у нее посверкивают. Она, без сомнения, думает о вчерашнем, и это ее
забавляет; она держится ко мне ближе, чем обычно, касаясь меня грудью.
В передней я осведомляюсь:
- Никто не приходил?
- Нет. Да и кто мог прийти?
Жанина безусловно в курсе: Иветта наверняка описала ей свою жизнь, и я
напрасно задал вопрос.
- Успели отдохнуть? - любопытствует она в свою очередь.
- Да, немного. Спасибо.
Я только-только успел заскочить в раздевалку и накинуть на плечи мантию.
Председательствующий Виньерон, сухарь, который не любит меня и имеет
привычку поглаживать себе бороду, уже искал меня глазами, когда я влетел в
зал.
- Иск Гййома Данде к Александрине Бретонно, - объявляет судебный пристав.
- Гийом Данде? Встаньте, когда называют ваше имя, и ответьте: здесь.
- Здесь.
- Александрина Бретонно?
Пристав нетерпеливо повторяет:
- Александрина Бретонно!
Председательствующий обводит взглядом ряды лиц, словно ищет ее в
разномастной толпе, и женщина, толстая, запыхавшаяся, наконец появляется:
она прождала целый час в другом присутствии, куда ее по ошибке направили.
Она кричит из глубины зала:
- Я здесь, господин судья! Прошу извинить за...
Вокруг стоит запах казенного помещения и плохо вымытых тел, запах моего
хлева.
Разве я здесь не у себя?
Глава 7
Я собирался написать, что последнее время жизнь у меня была слишком
насыщена и не оставляла досуга на то, чтобы отпереть шкаф, где хранится
досье. Но ведь она была такой же и в предшествующие недели. А может, у меня
исчезла прежняя потребность разобраться в самом себе?
Тем не менее я нацарапываю в блокноте несколько слов, нечто вроде узелков
на память, которые просматриваю и объясняю задним числом:
Четверг, 28 ноября
"Лыжные брюки. Пемаль".
Во вторник вечером, за два дня до этой записи, я поговорил о каникулах с
Иветтой, и реакция ее оказалась совершенно неожиданной. Она подозрительно
посмотрела на меня и бросила:
- Решил сплавить меня куда-нибудь и развязаться со мной?
Не помню, в каких словах я сообщил ей о своем решении. Наверно, брякнул
что-нибудь вроде:
- Готовься провести Рождество в горах или на Лазурном берегу.
Ей даже не пришло в голову, что я могу ее сопровождать.
Я успокоил ее, но тем не менее она еще некоторое время тревожилась,
находя, что это было бы слишком прекрасно.
- А жена позволит тебе уехать?
Чтобы рассеять ее опасения, я соврал:
- Она предупреждена.
- И что сказала?
- Ничего.
Только тогда Иветта позвала Жанину - ей потребовалась публика.
- Знаешь, что он мне объявил? Мы едем встречать
Рождество на снегу.
Теперь пришел мой черед нахмуриться: я не собирался брать с собой Жанину.
К счастью, Иветта не подразумевала ее, сказав "мы".
- Или на Лазурном берегу, - добавил я.
- Если бы выбор зависел от меня, я предпочла бы горы. Зимой на Лазурный
берег ездит, по-моему, одно старичье. Да и что там делать, если нельзя ни
купаться, ни загорать? Я всегда мечтала о лыжах. А ты умеешь на них ходить?
Я взял всего несколько уроков, да и то давно.
Когда я на следующий день навестил Иветту, она, чтобы показать мне
обнову, а заодно и для собственного удовольствия, была в лыжных брюках из
черного габардина, обтягивавших ее маленький круглый зад.
- Нравится?
Пемаль, пришедший нас колоть, также застал ее в этом наряде, и она
спустила штаны как заправский мужчина. В прихожей он, не сумев сдержать
любопытства, на минуту задержался перед лыжами, которые Иветта тоже купила,
и бросил на меня вопросительный взгляд. Я пояснил:
- Ну да! Я решил наконец устроить себе каникулы.
Потом проводил доктора до лестницы и на площадке шепнул:
- Не говорите об этом на Анжуйской набережной.
Купила Иветта и толстый шерстяной норвежский свитер с вышитыми на нем
северными оленями. Мне придется заранее заказать номера в отеле, потому что
на Рождество в горах все переполнено - в этом я когда-то убедился на опыте.
