где хорошо жить вдвоем. Молодые пары, гуляющие по набережным и двигающиеся
как бы боком, потому что парень и девушка держат друг друга за талию,
наверняка поглядывают подчас на наши окна и вздыхают:
- Попозже, когда мы...
Своим ключом мне воспользоваться не пришлось - узнав мои шаги на
лестнице, Жанина распахнула дверь, и я понял: что-то стряслось.
- Она заболела?
Следуя за мной через прихожую, Жанина спросила:
- Вы ее не видели?
- Нет. Она ушла в город?
Жанина заколебалась, не зная, как ей держаться.
- Около трех.
- Не сказала, куда идет?
- Ответила только, что хочет пройтись.
Было половина восьмого. С тех пор как Иветта переехала на Орлеанскую
набережную, она никогда не возвращалась так поздно.
- Может, пошла за покупками? - продолжала Жанина.
- Она говорила об этом?
- Не то чтобы определенно, но рассказала мне, что видела вчера в
витринах. Не сомневаюсь, она вернется с минуты на минуту.
Я понял: Жанина в это не верит. Я тоже не поверил.
- Мысль о прогулке пришла ей внезапно?
- Да.
- Ей никто не звонил?
- Нет. Телефон вообще весь день молчал.
- Как она выглядела?
Этого Жанина не скажет мне из боязни выдать Иветту.
- Дать вам чего-нибудь выпить?
- Нет.
Я рухнул в одно из кресел гостиной, но ненадолго - мне не сиделось на
месте.
- Мне остаться или уйти?
- Она не говорила о Мазетти?
- Нет.
- Ни разу?
- Уже давно.
- Вспоминала о нем с сожалением?
Жанина ответила "нет", но я почувствовал, что она не совсем правдива.
- Да не ломайте вы себе голову, мсье. Она скоро вернется.
В восемь Иветта не вернулась, в половине девятого тоже, и когда зазвонил
телефон, я ринулся к аппарату. Говорила Вивиана.
- Ты забыл, что у нас обедают четырнадцать человек.
- Меня не будет.
- Что ты сказал?
- Что меня на обеде не будет.
- Что-нибудь случилось?
- Ничего.
Я просто не в силах идти переодеваться к обеду со старшиной сословия,
коллегами и их женами.
- Неприятности?
- Нет.
- Не скажешь, в чем дело?
- Нет. Извинись за меня. Придумай что угодно и передай всем, что я,
вероятно, появлюсь, но позже вечером.
Я перебрал в уме множество вариантов-с Иветтой ведь все возможно, вплоть
до того, что она находится сейчас в доме свиданий с каким-нибудь мужчиной,
которого в полдень еще не знала. Такое случалось с ней в эпоху улицы Понтье.
Правда, в последнее время она вела себя по-другому, казалась совсем иной, но
такие метаморфозы долго не длятся.
Не того же ли мнения и Жанина? Она пытается меня развлечь, но это ей
плохо удается. В конце концов она убеждает меня выпить виски, и правильно
делает.
- Не надо на нее сердиться.
- А я и не сержусь.
- Это не ее вина.
Жанина тоже думает о Мазетти. Иветта никогда его не забывала. И даже если
на некоторое время он утратил всякий интерес в ее глазах, разве не может
быть, что с приближением праздников на нее повеяло воспоминаниями?
Совершенно невероятно, чтобы мы встретили его вчера в воскресной толпе и
Иветта мне об этом не сказала. Но мы сталкивались с сотнями других пар,
других мужчин, кто-нибудь оказался похож на него, и этого оказалось
довольно.
Ничего я не знаю. Только теряюсь в догадках.
Толчком могло послужить что угодно, вплоть до ее беременности. Не об этом
ли побежала она сообщать на набережную Жавель?
Мы с Жаниной оба вздрагиваем всякий раз, когда слышим шаги на лестнице.
Но к нам на этаж никто не направляется, и никогда еще мы не различали так
четко, как сегодня, каждый звук в доме.
- Почему бы вам не пойти на ваш обед?
- Исключено.
- Это бы вас отвлекло. Здесь вы совсем изведетесь.
Около десяти звонит моя жена.
- Все в гостиной. Я на минутку выскочила. Сказал бы ты лучше мне правду.
- Правды-то я и не знаю.
- Она заболела?
- Нет.
- Уличное происшествие?
- Неизвестно.
- Ты хочешь сказать, что она исчезла?
Молчание. Потом Вивиана, еле шевеля губами, роняет:
- Надеюсь, ничего серьезного.
Одиннадцать часов. Жанина безуспешно пыталась покормить меня. Я не смог
есть. Выпил немного спиртного, сколько стопок - не считал. Не решаюсь
позвонить в полицию - боюсь привести в движение всю машину, тогда как все
может разрешиться само по себе.
- Она никогда не называла его адреса?
- Мазетти? Нет. Знаю только, что это в районе набережной Жавель.
- Названия гостиницы тоже не знаете?
- Нет.
У меня появляется желание отправиться на розыски гостиницы, где живет
Мазетти, но я сознаю неосуществимость своей затеи. Мне знаком этот квартал,
и начни я ходить от меблирашки к меблирашке да задавать вопросы, на них даже
не ответят.
В десять минут первого снова звонит Вивиана, и я сержусь на нее за то,
что своими звонками она каждый раз вселяет в меня напрасную надежду.
- Ничего?
- Ничего.
- Гости уехали.
Я вешаю трубку и внезапно хватаю пальто и шляпу.
- Куда вы?
- Убедиться, что с ней ничего не случилось.
Мой личный визит в полицию-это не то, что звонок туда. Пересекаю паперть
Нотр-Дам, обхожу собор сзади и проникаю во двор префектуры полиции, где
освещено всего несколько окон. Пустынные коридоры, где разносятся мои шаги,
хорошо мне знакомы. Два человека, с которыми я разминулся, оборачиваются мне
вслед, распахиваю двери дежурной части, и чей-то голос весело бросает:
- Глядите-ка! К нам пожаловал мэтр Гобийо. Значит, где-то совершается
преступление.
Это инспектор Гризе, мой давний знакомец. Он пожимает мне руку. Гризе и с
ним еще двое дежурят в просторном помещении с телефонным коммутатором на
много сотен гнезд и планом Парижа во всю стену, на котором то и дело
загорается лампочка.
Тогда один из троих втыкает штекер в гнездо.
- Квартал Сен-Виктор?.. Ты, Коломбани?.. Машина к вам выслана...
Что-нибудь серьезное?.. Нет? Драка?.. Ладно.
Все сведения о происшествиях в Париже поступают сюда, к трем мужчинам с
трубкой или сигаретой во рту, один из которых варит кофе на спиртовке.
Это напоминает мне, что как-то утром, уже давно, когда я одевался,
усталый до головокружения, Иветта говорила со мной о покупке спиртовки.
- Выпьете чашечку, мэтр?
Хоть я здесь и не впервые, полицейским любопытно: что меня привело?
- Позволите воспользоваться вашим телефоном?
- Звоните вот по этому. Он прямой.
Я набираю номер Орлеанской набережной.
- Это я. Ничего?
Само собой, ничего. Я подхожу к Гризе, у которого на коротких усиках
темнеет кружок от бесчисленных сигарет.
- Вам не сообщали о каком-нибудь происшествии с девушкой?
- С начала моего дежурства - нет. Впрочем, минутку.
Он перелистывает тетрадь в черной обложке.
- Зовут?
- Иветта Моде.
- Нет. Есть тут некая Берта Костерман, заболевшая прямо на улице и
госпитализированная, но она бельгийка, и ей тридцать девять.
Гризе не задает вопросов. Я слежу за маленькими лампочками, вспыхивающими
на плане Парижа, особенно в XV округе, где расположен квартал Жавель. Мне
приходит мысль позвонить на "Ситроен", но заводоуправление закрыто, а в
цехах никаких справок не дадут. Но даже если мне ответят, что Мазетти на
рабочем месте, успокоит ли это меня окончательно? Что это будет означать?
- Алло! Гранд-Карьер?.. Что там у вас?.. Как?.. Да... Высылаю "скорую". -
Гризе поворачивается ко мне. - Не женщина. Пырнули одного североафриканца.
Множественные ранения.
Сидя на столе, свесив ноги и сдвинув шляпу на затылок, я выпиваю
протянутый мне кофе, потом, снедаемый тревогой, принимаюсь расхаживать.
- Что она за девушка? - осведомляется Гризе не из любопытства, а в
надежде мне помочь.
Что ответить? Как описать Иветту?
- Двадцать лет, но выглядит моложе. Маленькая, тоненькая, в норковой
шубе, прическа - конский хвост.
Я снова звоню.
- Это опять я.
- По-прежнему ничего.
- Еду.
Я не хочу выставлять напоказ свое нетерпение. К тому же лучше ждать на
Орлеанской набережной, чем здесь, где каждые пять минут вспыхивают лампочки.
Полицейские слышали мой разговор с Жаниной. Гризе обещает:
- Если будет что новое, свяжусь с вами. Вы дома?
- Нет.
Я даю ему адрес и телефон на Орлеанской набережной.
Стоит ли описывать остаток ночи со всеми подробностями? Отперла мне
Жанина. Ни она, ни я не ложились, не раздевались, а просидели до утра в
креслах в гостиной, не сводя глаз с телефона и подскакивая всякий раз, когда
под окнами проезжало такси.
Как мы с Иветтой расстались в полдень? Я пытался это вспомнить, но не
сумел. Мне хочется представить себе ее последний взгляд, как будто это
подскажет хоть какую-то разгадку.
Наконец занялся день. До этого Жанина дважды погружалась в дрему, я,
кажется, тоже, хоть и не сознавая, что сплю. В восемь утра, заметив за окном
велосипедиста с кипой газет под мышкой, подумал, что надо купить
какую-нибудь. Вдруг там что-то сообщается об Иветте?
Жанина просматривала заголовки через мое плечо.
- Ничего.
Позвонила Борденав:
- Вы не забыли, что в десять у вас встреча с министром общественных
работ?
- Не поеду.
- А на остальные встречи?
- Отговоритесь как-нибудь.
По странной иронии судьбы на нужный звонок к аппарату подошел не я, а
Жанина.
- Минутку... Да, он здесь. Передаю трубку.
Я вопросительно посмотрел на нее и понял, что она предпочитает ничего мне
не говорить. Едва я взялся за телефон, как услышал за спиной рыдания.
- Гобийо слушает.
- Говорит инспектор Тишауэр, мэтр. Мой сменщик, сдавая ночное дежурство,
наказал мне известить вас, если...
- Да, да. Что случилось?
- Вы ведь справлялись об Иветте Моде, верно? Двадцать лет, уроженка
Лиона. Та самая, что в прошлом году...
- Да.
Я замер затаив дыхание.
- Ее зарезали этой ночью ножом в гостинице "Вильна" на набережной Жавель.
Преступник, пробродив несколько часов по кварталу, сам явился в полицейский
участок на улице Лакордера. На место происшествия выехала оперативная
машина, и жертву обнаружили в указанном им номере. Убийца, разнорабочий по
фамилии Мазетти, полностью во всем признался.
Понедельник, 26 декабря.
Остальное я узнал уже потом: случившимся продолжают заниматься газеты,
где моя фамилия набрана крупным шрифтом. Я мог бы этого избежать. Мой
коллега Лучани позвонил мне, как только ему поручили защищать обвиняемого.
Мазетти, которому безразлично, что с ним станет, ограничился тем, что указал
в списке адвокатов, предложенных ему следователем, первую попавшуюся фамилию
с итальянским звучанием. Лучани интересовался, следует ли ему принять меры,
чтобы мое имя не упоминалось. Я ответил "нет".
Иветту нашли голой на узкой железной кровати, под левой грудью у нее была
рана. Я съездил туда. Видел ее до того, как труп увезли. Видел комнату.
Видел гостиницу с лестницами, где кишели мужчины, нагонявшие на нее страх.
Я видел Мазетти, мы посмотрели друг на друга, и я отвел глаза: на лице у
него не было ни тени сожаления.
Полицейским, следователю, своему адвокату он твердил одно:
- Она пришла. Я умолял ее остаться и, когда она решила уйти, помешал
этому.
Значит, она пыталась-таки вернуться на Орлеанскую набережную.
Ей самой захотелось на набережную Жавель: в номере нашли грубошерстный
норвежский свитер, мужской свитер, вроде того, что она купила себе. Это
наверняка рождественский подарок, приготовленный ей Мазетти. Картонная
коробка с магазинной этикеткой валялась под кроватью.
Хоронили Иветту мы с Жаниной, потому что семья покойной, извещенная
телеграммой, не подала признаков жизни.
- Что делать с ее вещами?
Я ответил Жанине: "Не знаю - и разрешил, если она захочет, взять их себе.
