пришедшую мне на помощь, когда меня цапнул аллигатор. А еще в моем неясном
воспоминании остался милый образ не то ребенка, не то девушки, который,
как ангел, являлся мне только во сне. Мне казалось, что я увидел глаза
сестры. Но, по правде сказать, хоть я и не знаю, как ты относишься к
пирату, у меня есть причины ненавидеть его. Мы снялись с якоря в Ямайке,
цель нашего плавания состояла в том, чтобы разведать притоки Миссисипи. Я
и несколько моих товарищей добились от старого ворчуна, я имею в виду
нашего капитана, разрешения половить черепах и устриц. От фрегата
удалились на порядочное расстояние и заплыли в глубокую бухту, где была
тьма устриц. Не успели мы от души поработать граблями, как видим: прямо у
нас перед носом появляется яхта, вся утыканная пушками и ружьями.
Пистолетов при нас, естественно, не оказалось, и пираты попросту сгребли
нас, как мы гребли устриц. Потом рассовали по каким-то чуланам, каждого
поместили отдельно. И уж оттуда я дал тягу.
Из рассказа моряка индианка уразумела не более половины и все еще
продолжала недоверчиво покачивать головой.
- Язык моего брата змеится. Он хочет уверить, что не вступал на тропу
войны с вождем Соленого моря. Но и вождю незачем похищать юных воинов.
Зачем же ему понадобился мой бледнолицый брат?
- Думаю, все объясняется трусостью пирата. Он боится, и не зря, что
мы обнаружим его логово и обложим своими сетями, а потом повесим мерзавца
на рее.
- Я же сказала, что у моего брата лживый язык. Народ моего брата
вступил на тропу войны с вождем Соленого моря, а тот заманил воинов в
ловушку. Разве не так?
- Милая моя девушка, - британец начал терять терпение, - мы не воюем
с пиратом, хотя я не упустил бы случая заковать его в кандалы. Честь
воевать с ним мы уступаем янки - нашим строптивым братьям. Вот с ними-то
мы и ведем войну. Хотя, не то чтобы войну... Просто мы снарядили несколько
кораблей и полков, чтобы малость проучить их...
- Народ моего брата не ведет войны с вождем Соленого моря и все же
готов повесить его? Народ моего брата заслуживает собачьей смерти?!
Британца передернуло от этих слов.
- Мой брат говорит о янкизах, - продолжала индианка, - что ведет с
ними войну, что хочет их проучить. А сам-то он разве не из них? Разве не
на их языке говорит он?
- Я имею честь быть англичанином, - ответил молодой человек с
самодовольной гримасой истого кокни [прозвище жителей Лондона].
- Англичанин? - в раздумье повторила девушка. - Вождь нашей школы
много рассказывал нам об этом народе. Он обитает на далеком острове в
стране заходящего солнца. У этого народа есть престарелый вождь, который
как малое дитя. - При этих словах она коснулась рукой лба. - Головы мужчин
там полны тумана, а утробы прожорливы и ненасытны. Они уже посылали вождей
в страну янкизов, но те прогнали их прочь. Так значит, мой брат из этого
племени?
Британец, коему пришлось выслушать целый катехизис, вбиваемый
сельскими учителями Америки в головы своих воспитанниц, не без смущения
ответил:
- Разумеется, я с этого острова. И его вождю, как ты окрестила нашего
короля, действительно свойственны кое-какие причуды. Палату лордов он
принимает порой за стадо спесивых павлинов. Но я не могу согласиться с
твоим отзывом о моем народе.
- Язык моего брата опять лукавит. Не из того ли он племени, у
которого много кораблей, не из того ли он племени, на которое поднял
томагавк Большой Белый отец?
- Из того, - с досадой сказал британец.
- И это племя, - с улыбкой притворного сочувствия спросила она, -
собирается проучить янкизов?
- Да, именно так.
- Несчастные глупцы! Плохо придется народу моего брата. Разве янкизы
не отняли у него землю?
- Черт их дери, если им такое померещится! У них хватило наглости
оспаривать у нас власть над Соленым морем, если выражаться на индейский
манер. Эти братишки заартачились и закрыли нам доступ на их посудины, что
не сделали ни французы, ни русские. А потом еще и попытались увернуться от
нашего британского найнтейла [девятихвостка (англ.) - плетка,
применявшаяся на английском флоте для наказания матросов].
Молодой человек изъяснялся ядреным морским языком и довольно точно
изложил причины второй войны между Соединенными Штатами и Англией.
Самонадеянный обычай британских морских волков забирать себе с
американских судов приглянувшихся им матросов, возмутил американцев и
подвиг их на распрю с владычицей морей.
- Стало быть, война началась из-за того, что янкизы пожелали плавать
по Соленому морю в своих больших каноэ?
- Да.
- И томагавк войны будет поднят всюду: на море, в лесах, в вигвамах?
- Вот об этом надо подумать. Нас послали исследовать устье Миссисипи,
то бишь измерить глубину всех ее рукавов, пройдут ли по ним крупные суда.
Результат был не так уж плох. Но все портит одна треклятая мель, как раз
поперек устья. Если б не она, мы дошли бы до Вашингтона и задали бы там
жару.
- Значит, мой брат покинул большое каноэ, чтобы поднять томагавк в
стране янкизов и завоевать ее?
- Да.
- И моего брата захватил в пути вождь Соленого моря?
- Если тебе нравится столь почтенное наименование пирата, считай, что
так.
- Что же мой брат собирается делать?
- Как можно скорее попасть к своим. Иначе меня вычеркнут из
мичманского списка, а я уже был недалек от продвижения по службе. Я не
могу особо удаляться от Миссисипи. Наша армия, должно быть, уже высадилась
на берег.
- А если мой брат попадет в руки янкизов?
- Постараюсь не попадать.
- Янкизы владеют всей землей между Большой рекой и Соленым морем. И
стерегут ее зорче орлов. Мой брат не пройдет через их владения. Первый же
шаг выдаст его. Они схватят и убьют моего брата.
- Безоружного? Такой подлости я от них не жду. В их жилах течет
британская кровь.
- Они примут моего брата за лазутчика и накинут на него петлю.
Последние слова, видимо, произвели впечатление на британца. Помолчав,
он ответил:
- Могут, конечно. Но не посмеют. Как бы то ни было, я должен
попытаться.
- Мой брат, - снова вспылила индианка, - совсем перетрудил свой
несчастный язык, чтобы опутать большой ложью дочь мико. Он говорит, что
его народ не встал на тропу войны с вождем Соленого моря и все же готов
повесить его. Он говорит, что его народ воюет с янкизами, а сам хочет идти
по их земле и спать в их вигвамах. Мой брат, - с угрозой произнесла она, -
пробрался в вигвам вождя Соленого моря, а оттуда - в вигвам мико, чтобы
найти тропу его народа и показать ее янкизам. Мой брат - лазутчик янкизов.
Она смерила мичмана таким взглядом, от которого он явно не испытал
удовольствия, и встала, чтобы уйти.
Британец взглянул на нее с горькой усмешкой. Ему очень хотелось
растолковать суть дела, но он успел лишь сказать:
- Я должен объяснить тебе...
- Но индианка знаком оборвала его.
- Мой брат болен и страдает от ран. Он уже много говорил. Он должен
побольше есть и поправляться. Мико велик и мудр, он сам все поймет.
С этими словами она вышла за порог и столкнулась с Розой.
- Мой брат очень юн и мелет языком, как несмышленая девчонка, но за
этой глупостью спрятана хитрость змеи.
Канонда пытливо смотрела на Розу, ожидая услышать подтверждение своим
словам. Но Роза молчала.
- У него глаза голубя, - продолжала индианка, - а язык гремучей змеи.
Роза по-прежнему безмолвствовала.
- Не много ли лжи для ушей Белой Розы?
- Она слышала слова бледнолицего брата, - ответила Роза, - но она
слышала и его сердце. Как можно говорить о лжи?
- Белая Роза для Канонды дороже жизни. Белая Роза - отрада своего
отца, но глаза у нее не так остры, как у Канонды и мико.
- Она несчастна, как и ее бледнолицый брат.
- Роза - голубка, а мой бледнолицый брат - змея. Он - лазутчик, -
жестоко бросила индианка.
Роза покачала головой.
- Откуда Канонде это известно?
- Глаза Розы видят лишь белую кожу и нежные руки, а дочь мико слышит
ложь.
Девушке, выросшей в простоте племенных нравов, не имеющей никакого
понятия о законах, которые приводят в движение народы, рассказ британца
показался, должно быть, просто небылицей. Взаимоотношения великих наций
измерялись для нее масштабом жизни крохотного народа, в лучшем случае, -
союзных племен. И вождь Соленого моря, морской разбойник, виделся в
привычной роли главы одного из них. А то обстоятельство, что несмотря на
открытую войну с янки моряк рассчитывает на великодушие врага, не
укладывалось в правовые представления индейцев и не могло расцениваться
иначе, нежели коварная ложь.
С другой стороны, и англичанин был озадачен. Кто она, собственно,
такая, эта юная индианка, чтобы допрашивать его как пленного шпиона?
Откуда этот властный тон, эта заносчивая мина при всей наивности существа
вопросов? И почему ее так занимает этот пират? Неужели она из его банды?
Нет, не похоже, совсем не похоже. А! Да ведь это скорее всего девичье
любопытство, страсть к досужей болтовне!
Утешив себя этим выводом, он выкинул из головы мысли о странной
посетительнице.
7
Прошло еще два дня. Молодой мичман чувствовал, как силы постепенно
возвращаются к нему. Чудодейственность бальзама блестяще подтвердилось, и
боль уже совсем не сковывала движений. Правда, бродить по деревне строго
возбранялось. А он не раз пытался это проделать, но неизменно наталкивался
на враждебные взгляды скво и вынужден был возвращаться в вигвам, не
удовлетворив своей любознательности. Индианки неукоснительно заботились о
его питании, приносили завтрак и ужин, но при этом не давали втянуть себя
в разговор.
Это случилось на десятый день, точнее, на десятую ночь. Он уже начал
дремать, как вдруг сквозь щель между косяком и бизоньей шкурой увидел
отсвет яркого пламени. С криком: "Пожар! Деревня в огне!" - он выскочил
наружу и прямо через кусты побежал к тому месту, где полыхал огонь.
Свет факелов озарял довольно большую хижину - это было жилище мико.
Внезапно у входа в него возникла женская фигура. Поначалу она была
совершенно неподвижна, казалось, женщина прислушивается к шелесту листьев
и смотрит в ту сторону, где затаился британец. Но вот она сделала
несколько шагов. Она, видимо, нашла подходящее место, откуда лучше всего
открывался обзор речной излучины, отражающей огни нескольких сотен
факелов. Ему удалось не упустит женщину из виду. С величайшей
осторожностью, словно боясь спугнуть сотканное из воздуха видение, шаг за
шагом, он приближался к ней. Это была Роза. Он стоял довольно близко, не
открывая от нее глаз. И, наконец, решился подойти.
Она услышала легкий шорох шагов, повернулась и пошла навстречу.
- Не бойся, чужеземец, - сказала она по-английски, - наши женщины
слишком увлечены ночной пляской.
- Приношу тысячу извинений, мисс, за мою назойливость.
- Извинений? Разве мой брат нуждается в извинениях? Ты не сделал мне
ничего плохого.
- Это не игра воображения? Не сон? Неужели все это наяву?
Она смущенно отвела глаза.
- Мой брат видел сон?
Меланхолические звуки какого-то музыкального инструмента на время
прервали их разговор.
- Ночь сыра и прохладна, от реки поднимается густой туман. Мой брат
не должен оставаться под открытым небом, иначе его снова начнет
лихорадить.
Она задумалась и добавила:
- Но мой брат может смотреть на пляску девушек из этого вигвама.
