Нового света убедительно доказала, что те из индейских племен, в коих
права человека приложимы лишь к одной половине, не выходят из состояния
дикости и варварства, а отступление от диких традиций облагораживает быт
племени.
Народ, о котором мы повествуем, в известном смысле поднялся лишь на
первую ступень культуры. Свет цивилизации чуть забрезжил, земледелие и
ремесла только начали манить выгодой, и хотя это были всего-навсего робкие
всходы прогресса, они не замедлили сказать на участи женщины. Жены и
дочери окони были по-прежнему подъяремны: они пахали землю, сеяли зерно,
убирали урожай, разводили табак, дубили оленью и крокодилью кожу, ткали
одежду из хлопка. Но именно возросшие потребности мужчин не могли не
возвысить в их глазах женщин - дарительниц удовольствий.
Возможно, не последнюю роль в этих добрых переменах сыграло и то
обстоятельство, что во главе женской половины маленького народа стояла
Канонда. Безграничный авторитет отца и священный страх перед ним не
позволяли мужчинам перечить его дочери. Кроме того, Канонда была хозяйкой
по натуре и своими поступками доказала, что не только чувствует
оскорбительное неравенство полов, но и пытается его по возможности
сгладить. Девушка обладала острым природным умом, что не такая уж редкость
среди юных индейцев. Во всяком случае, он служит им в жизни куда более
надежно, нежели нашим замороченным дочкам вымученная пансионная
образованность.
С непостижимой ловкостью использовала Канонда любое обстоятельство,
чтобы добиться своей цели - ближней или дальней - незаметно прибрать к
рукам мужчин. Воспитывалась она в довольно приличном заведении,
учрежденном для криков филантропически настроенным полковником Хокинсом, и
настолько овладела многими премудростями домоводства, что могла бы
посоперничать с образцовой хозяйкой из любой цивилизованной страны. Она
великолепно ткала и вязала, ее изделия всегда прекрасно выглядели, ее вино
было вкуснее и крепче хмельного зелья, приготовленного другими женщинами.
Живя среди американцев, она подслушала однажды разговор хозяев, из
которого узнала рецепт бесценной огненной воды и не делилась им ни с кем,
кроме Розы. У нее было достаточно времени, чтобы уразуметь, как велико
различие в положении белой женщины и скво. Своей тонко чувствующей натурой
она безошибочно угадывала путь обретения женского достоинства. Она была
желанной гостьей у каждого очага. И если ей случалось проходить мимо
чужого вигвама и видеть работающую поблизости скво, она неизменно
отзывалась на приглашение ради того, чтобы муж сменил жену на пашне. За
что он потом вознаграждался калебасой [сосуд из тыквы] драгоценной
огненной влаги. А строптивцев она потчевала лукавой улыбкой и водой из
источника. Таким способом Канонда постепенно приучила мужчин делить с
женщиной тяжесть труда.
В предрассветных сумерках на берегу обозначились силуэты женских
фигур. Скво и их дочери собрались на том самом месте, откуда несколько
часов назад отплыли их мужья и отцы. Здесь была маленькая бухта, где
стояла местная флотилия - пять каноэ из пальмовой коры. Миниатюрную гавань
огибал берег футов двадцати высотой, поросший миртами и кустами, которые
скрывали бегущую над водой тропу.
Человек, впервые ступивший на эту землю, был бы весьма заинтересован
групповым портретом индианок. Седовласые старухи словно кутались в свои
длинные косы. Морщинистые, высохшие лица мумий казались совершенно
неживыми, если бы не дикий блеск темных, глубоко посаженных глаз, - в них
то дремала, то вспыхивала загадочная ярость.
Лица молодых матерей отличались некоторой мягкостью - общение с
белыми американками не прошло бесследно. Девочки обладали уже вполне
сформировавшимися фигурками, были необыкновенно грациозны, их кожа имела
ровный медный оттенок, смуглостью они не превосходили наших европейских
южанок, а их лица выражали спокойную разумность. Короткие юбочки из калико
не достигали колен, верхняя часть туловища прикрыта кое-как. На ногах -
мокасины, в ушах - серебряные серьги.
После того как все женщины вышли на берег, старейшая скво разделила
их на три группы, каждая из которых знала свое дело в изготовлении
пальмовых каноэ. Во время работы, а длилась она около часа, царило полное
безмолвие. Ни смеха, ни возгласа, ни малейшей шалости. Единственная, кто
позволяла себе некоторую свободу, была Канонда. Неугомонная красавица не
давала скучать подругам: одной шепнет на ухо острое словцо, другой -
какую-нибудь новость, третьей поможет, четвертую ободрит.
Улучив минутку, она побежала к отцовскому вигваму. Белая Роза еще
спала. Индианка поцеловала ее в губы, Роза открыла глаза.
- Канонда, - сказала она, - я видела страшный сон. Мы обе стоим в
глубоком ущелье, а чужеземец - на горе. Он повернулся к нам спиной. Ты
видела его? Он уже не так болен? Не так бледен? Его больше не бьет
лихорадка? Он поел плодов и попил вина?
- Моя сестра тоскует по бледнолицему? - настороженно спросила
Канонда.
Роза откинулась на подушку и заплакала. Индианка нежно обняла ее.
- Канонда желает Розе одной только радости. Но не надо огорчать
старшую сестру, не надо ходить к бледнолицему. Канонда не может жить без
Розы. Ну, вставай же, - она протянула ей платье из калико. - Сегодня Роза
наденет это и поможет обмануть скво.
Глубоко вздохнув, Роза оделась, накинула на плечи платок и пошла к
роднику, бившему у самого дома. Умывшись, она вернулась в вигвам и вместе
с Канондой села за стол. Завтрак состоял из винограда, уложенного в две
корзиночки, маисового пирога и двух кружек молока.
Через несколько минут они уже спешили к берегу, где ждали появления
дочери вождя, чтобы завершить дело. Увидев их, женщины тотчас же вырвали
колышки, подпиравшие новенькие каноэ, и десятки рук принялись смолить
днища каучуком. Спустя полчаса работа была закончена. Старуха еще раз
проверила все до мелочей и одобрительно кивнула. После чего Канонда подала
знак, и несколько девушек подняли самую легкую лодку и понесли ее к воде.
Взяв по веслу, Канонда и трое ее подруг прыгнули в каноэ.
- Роза немного робеет, - крикнула Канонда, - пусть пока побудет на
берегу! А в другой раз мы ее покатаем на проверенном каноэ!
Челн перышком летел по водной глади. Одного гребка было достаточно,
чтобы он изрядно удалился от берега. Девушки управляли своим суденышком с
неожиданной ловкостью. Способ гребли, усвоенный ими с малолетства, не
походит на размеренный мах веслом, как у белых американцев, он скорее
напоминает скольжение водоплавающих птиц. Подобно тому, как утка коротким
толчком лапок бросает себя вперед, а затем без всяких усилий, если нужно,
откатывается назад, индианки совершенно легко и свободно маневрировали на
воде. Сперва они немного поднялись вверх по течению, потом развернулись и
с невероятной стремительностью понеслись вниз. Эта игра их всерьез
увлекла. Между тем, другие каноэ отходили от берега, и еще шесть лодок
готовились вступить в состязание. Они выстроились в одну линию и, когда с
берега был подан знак, одновременно пришли в движение. Вскоре стало ясно,
что верх берет новое каноэ. В то время как остальные еще оставались в
большой излучине, эта лодка вырвалась на самую стремнину.
Но вот послышался пронзительный крик. Каноэ, опередившее всех,
исчезло в тростнике.
Роза застыла на месте. Она хорошо слышала крик, но не могла понять,
откуда он, поэтому побежала за остальными. Когда миновали первый прогал в
зарослях и очутились на знакомой тропе, сердце у Розы тревожно забилось, а
ноги ослабели. Она замедлила шаг. То, что всеобщая суматоха была связана с
чужестранцем, не вызывало сомнений. Но зачем Канонда навела на его след?
Вскоре Роза добежала до гигантского дерева, где уже собрались женщины,
подростки и дети. Те, что помладше, уставились на чужака с наивным
изумлением, пожилые - с мрачным любопытством.
Юноша стоял, прислонившись к дереву и закрыв глаза. Одеяла и платка
не было на нем, а обнаженная рана была на виду. Судя по всему, он не мог
осознать, что происходит вокруг.
- Видите, - сказала Канонда, - вождь Соленого моря прислал в своем
каноэ гонца, а его искусал большой водяной гад.
Этими словами она подала пример отношения к незнакомцу. С не
вызывающей сомнения правдивостью она стала рассказывать, как увлеченная
состязанием подплыла как раз к тому месту, где бледнолицый юноша пытался
приблизиться к берегу.
Трудно сказать, как было дело: она ли навела подруг или же индианки с
присущей им зоркостью сами обнаружили незнакомца, но только многие их них
бойко живописали, как бледнолицый плелся по пальмовой роще и,
обессиленный, опустился у большого дерева. Старые скво выслушали эту
новость молча.
Не обращая на них внимания, Канонда повернулась к девушкам и велела
изготовить носилки. Они выбрали два деревца, срезали его своими длинными
ножами, положили поперечины и накрыли их испанским мхом. Канонда взмахнула
рукой, и раненого быстро, но с величайшей осторожностью положили на
носилки.
Роза услышала сказанные полушепотом слова:
- Мой брат болен и страдает от ран, я передаю его в заботливые руки
сестры.
И исчезнув за пальмовыми стволами, Канонда, окруженная молодыми
индианками, уже неслась к реке.
Задумчивая и притихшая Роза шла вслед за носильщиками. Остановились у
вигвама, что был поблизости от лесистого холма. Канонда уже тут как тут.
По ее распоряжению носилки опустили на землю.
- Роза должна подождать здесь, - сказала индианка, - покуда Канонда
не переговорит со скво.
Она собрала вокруг себя женщин, чтобы посовещаться, как поступить с
чужеземцем. Ее слушали молча, предоставляя действовать по собственному
усмотрению. Она приняла это как должное, но поблагодарила за доверие. Двум
скво, самым старшим по возрасту, велела открыть дверь, вернее, откинуть
бизонью шкуру. Юношу внесли под кров и уложили на постель. У него был
сильный озноб, - давала себя знать не только рана, но и промозглая сырость
последней ночи.
Приблизительно через час Канонда снова стояла у изголовья его
постели.
На этот раз она пришла в сопровождении какой-то древней старухи, не
без труда передвигавшей ноги. Старуха уставилась на больного, потом
пощупала пульс и осмотрела рану.
- К утру лихорадка пройдет, - сказала она и с любопытством воззрилась
на Канонду своими угрюмыми запавшими глазами. - А как в рану попал сок,
ведомый только великим лекарям?
- Вождь Соленого моря, - многозначительно произнесла Канонда.
- Гонцу в дорогу и такое средство?
Она снова тщательно осмотрела рану и покачала седой головой:
- Нет, это бальзам мико, но ни мико, ни его дочь не могли влить это в
рану. Тут видна рука проклятого маловера. Винонда видит, что не было
сказано заклинание, и бальзам обратился отравой.
Теперь она буравила взглядом Розу. Канонде стало неловко.
- Почему вождь Соленого моря не может иметь бальзам, который Великий
Дух даровал предкам мико? Это большой вождь, бледнолицые страшатся его.
Старуха снова покачала головой:
- Вождь Соленого моря - бледнолицый. Великий Дух не награждает их
лучшими дарами. Такой бальзам - лучший дар, он может быть дан только
краснокожему вождю.
- Канонда увидела след гонца, - сказала молодая индианка, - и нашла
чужеземца. По совету своей благоразумной сестры она перенесла его в свой
вигвам. Неужели он должен страдать от того, что чья-то рука смазала рану
бальзамом? Что скажет мико? Что скажет вождь Соленого моря?
