бросил на него враждебный взгляд, а Шанамир свистящим шепотом сказал:
- Хватит! Ты только себе делаешь хуже!
Хиссуне мотнул головой. Со злостью, проступившей за его смущением, он
упрямо сказал:
- А я не понимаю.
- Позже объясню, - ответил Шанамир.
- Но что я такого сделал? - не унимался Хиссуне. - Всего лишь сказал,
что лорд Валентин однажды станет Понтифексом, и...
Шанамир прервал его ледяным тоном:
- Лорд Валентин в настоящее время не желает обсуждать этот вопрос,
тем более - за столом. В его присутствии о подобном говорить не принято.
Теперь ты понял? Понял?
- Ага, понял, - жалким голосом подтвердил Хиссуне.
От стыда ему хотелось спрятаться под стол. Ну откуда же он мог знать,
что Коронал так чувствительно относится к неизбежности вступления на
престол Понтифекса? Ведь это - всего лишь вопрос времени, разве нет? Когда
умирает Понтифекс, Коронал автоматически занимает его место и назначает
нового Коронала, который, в свою очередь, тоже в конце концов окажется в
Лабиринте. Таков обычай, и он существует уже на протяжении тысячелетий.
Если Лорду Валентину настолько неприятна мысль о том, что он станет
Понтифексом, то ему лучше отказаться и от поста Коронала. Нет никакого
смысла закрывать глаза на существующий закон о смене власть предержащих,
ожидая, что он отомрет сам собой.
Хотя Коронал сохранял холодное молчание, Хиссуне понял, что вел себя
недостойно. Сначала опоздал, а потом, впервые раскрыв рот, сморозил нечто,
совершенно неуместное при данных обстоятельствах, - какое жалкое начало!
Неужели ничего уже не исправить? Хиссуне предавался горестным раздумьям в
течение всего выступления каких-то жонглеров и последовавшей за ним череды
скучнейших речей, так он мог бы промучиться весь вечер, если бы не другое,
куда более ужасное событие.
Лорд Валентин собирался произнести тост. Однако когда Коронал
поднялся, вид у него был странно отрешенный и задумчивый. Он напоминал
лунатика с невидящим, затуманенным взором и неуверенными движениями. За
высоким столом начали перешептываться. После тягостной паузы он заговорил,
но явно невпопад и вдобавок как-то сбивчиво. Не занемог ли Коронал? Не
выпил ли лишнего? Или внезапно попал под воздействие недобрых чар? Хиссуне
встревожило его состояние. Старый Хорнкаст только что произнес слова о
том, что Коронал не только правит Маджипуром, но, в некотором смысле, он и
есть Маджипур: и тут у Коронала начинают подкашиваться ноги, заплетается
язык, и кажется, будто он вот-вот упадет...
Кто-то должен взять его под руку, мелькнуло у Хнесупе, и помочь
сесть, пока он не упал. Но никто не шелохнулся. Никто не посмел. Ну
пожалуйста, безмолвно взмолился Хиссуне, глядя на Слита, на Тунигорна, на
Эрманара. Поддержите же его, хоть кто-нибудь. Поддержите его. Никто по
прежнему не трогался с места.
- Ваша светлость! - раздался хриплый крик.
Хиссуне понял, что это его собственный голос, и рванулся вперед,
чтобы подхватить Коронала, падавшего вперед лицом на блестящий деревянный
пол.
6
Вот сон Понтифекса Тивераса:
Здесь, в том царстве, где я теперь обитаю, ничто не имеет цвета,
ничто не обладает звуком, все лишено движения. Цветы у алабандины черные,
а блестящие листья семотановых деревьев белые; птица, которая не летает,
поет песню, которую никто не услышит. Я лежу на ложе из нежного мягкого
мха, глядя вверх на капли дождя, которые не падают. Когда ветер дует по
просеке не шелохнется ни один лист. Имя этому царству - смерть. И
алабандины с семотанами мертвы, и птица мертва, и ветер с дождем мертвы. И
я тоже мертв.
Они приближаются ко мне, останавливаются и спрашивают:
- Ты Тиверас, который был Короналом и Понтифексом Маджипура?
И я отвечаю:
- Я мертв.
- Ты Тиверас? - опять спрашивают они.
И я отвечаю:
- Я мертвый Тиверас, который был вашим королем и вашим императором.
Вы видите, что у меня нет цвета? Вы слышите, что я не издаю звука? Я
мертв.
- Ты не мертв.
- Здесь, по правую руку от меня. Лорд Малибор, который был моим
первым Короналом. Он мертв, разве нет? Здесь, по левую руку от меня. Лорд
Вориакс, который был моим вторым Короналом. Разве он не умер? Я лежу между
двумя мертвецами. Я тоже мертв.
- Поднимайся и иди, Тиверас, который был Короналом,
Тиверас-Понтифекс.
- Мне этого не нужно. Мне простительно, поскольку я мертв.
- Прислушайся к нашим голосам.
- Ваши голоса беззвучны.
- Слушай, Тиверас, слушай, слушай, слушай!
- Алабандины черные. Небо белое. Это царство смерти.
- Поднимайся и иди, император Маджипура.
- Кто ты?
- Валентин, твой третий Коронал.
- Привет тебе, Валентин, Понтифекс Маджипура!
- Это пока не мой титул. Поднимайся и иди.
И я говорю:
- От меня ничего нельзя требовать, поскольку я мертв.
Но они говорят:
- Мы не слышали тебя, о тот, кто был королем, и тот, кто есть
император, - а потом голос, который утверждает, что он Валентин, опять
обращается ко мне: - Поднимайся и иди. В этом царстве, где все неподвижно,
рука Валентина - в моей руке, она тянет меня вверх, и я плыву по воздуху,
легкий, как облако, и иду, двигаясь без движения, дыша без дыхания. Вместе
мы проходим по мосту, изогнувшемуся, как радуга, над бездной, глубина
которой не меньше, чем обширность мироздания, и мерцающая металлическая
поверхность моста при каждом шаге издает звук, напоминающий пение
молоденьких девушек. На той стороне все залито светом: янтарным,
бирюзовым, коралловым, сиреневым, изумрудным, каштановым, синим,
малиновым. Небесный свод яшмовый, а воздух пронзают острые бронзовые
солнечные лучи. Все плывет, все колышется: в этом мире нет незыблемости,
нет постоянства. Голоса говорят: - Вот жизнь, Тиверас! Вот твое настоящее
царство! - Я не отвечаю, поскольку мертв. Несмотря ни на что, мне лишь
снится, что я жив; и я начинаю плакать, и слезы переливаются всеми цветами
радуги.
А вот еще сон Понтифекса Тивераса:
Я восседаю на машине внутри машины, а вокруг - стена голубого стекла.
Я улавливаю булькающие звуки и чуть слышное тиканье сложнейших механизмов.
Мое сердце бьется медленно: чувствуя каждый тяжелый толчок жидкости в его
камерах, я думаю, что это - не кровь. Но чем бы она ни была, она движется
во мне, и я чувствую ее движение. Следовательно, я наверняка жив. Как это
может быть? Я так стар: неужели я пережил саму смерть? Я - Тиверас,
который был Короналом при Оссьере, и однажды касался руки Лорда Кинникена,
когда Замок принадлежал ему, Оссьер был всего лишь принцем, а Понтифекс
Тимин владел Лабиринтом. Если так, то, думаю, я единственный до сих пор
оставшийся в живых человек времен Тимина, если я жив, а я думаю, что жив.
Но я сплю. Я вижу сны. Меня окутывает великое спокойствие. Все черное, все
белое, неподвижное, беззвучное. Таким я представляю царство смерти.
Смотри-ка, вон Понтифекс Конфалум, а вон Престимион, а вот и Деккерет! Все
великие императоры лежат, глядя вверх, на дождь, который не падает, и
беззвучно говорят: "Добро пожаловать, ты, который был Тиверасом, добро
пожаловать, усталый старый король, иди, приляг с нами, теперь, когда ты
так же мертв, как и мы. Да-да. Ах, как здесь чудесно! Смотри, вон Лорд
Малибор, тот человек из города Бомбифал, на которого я возлагал такие
надежды, но так ошибся, и он мертв, а это - Лорд Вориакс, у которого была
черная борода и пунцовые щеки, но теперь они потеряли румянец". И,
наконец, мне позволено присоединиться к ним. Все неподвижно. Наконец-то,
наконец-то, наконец! Наконец-то они позволяют мне умереть, даже если это
только сон.
И Понтифекс Тиверас плывет между мирами, ни мертв и не жив, грезя о
мире живых и думая, что он мертв, грезя о царстве смерти и помня, что жив.
7
- Немного вина, если можно, - попросил Валентин. Слит подал ему
кубок, и Коронал сделал большой глоток. - Я просто задремал, - пробормотал
он. - Слегка вздремнул перед банкетом - и этот сон. Слит! Этот сон!
Найдите мне Тисану! Мне нужно, чтобы она истолковала его.
- При всем уважении к вам, ваша светлость, на это сейчас нет времени,
- ответил Слит.
- Мы пришли за вами, - вмешался Тунигорн. - Банкет вот-вот начнется.
Согласно протоколу, вы должны сидеть на помосте, когда чиновники
Понтифекса...
- Протокол! Протокол! Этот сон - почти послание, как вы не понимаете!
Зрелище такой катастрофы...
- Коронал не принимает посланий, ваша светлость, - спокойно заметил
Слит. - Банкет начинается через несколько минут, а мы еще должны одеть вас
и проводить. Тисана со своими снадобьями появится потом, если понадобится.
Но сейчас, мой лорд...
- Я должен разобраться с этим сном!
- Понимаю, но времени нет. Собирайтесь, мой лорд.
Слит и Тунигорн безусловно правы. Нравится ему или нет, он должен
немедля отправляться на банкет. Дело тут не столько в уважении к
собравшимся: речь шла о придворной церемонии, где вышестоящий монарх
оказывал честь более молодому, который являлся его названным сыном и
помазанным наследником, и даже если Понтифекс был дряхл и совершенно
невменяем, Коронал не имел никакого права относиться к этому событию
легкомысленно. Он должен идти, а сон подождет. От достоверного,
насыщенного знамениями сна нельзя отмахнуться, - ему потребуется
толкование и, возможно, даже совещание с чародеем Делиамбром. Но потом,
потом, не теперь.
- Собирайтесь, мой лорд, - повторил Слит, протягивая ему горностаевую
мантию - знак его положения.
Гнетущие картины сновидения еще смущали дух Валентина, когда десять
минут спустя он вошел в большой зал Понтифекса. Поскольку Короналу
Маджипура не подобает иметь угрюмый или задумчивый вид при таком событии,
он постарался придать своему лицу самое любезное выражение, какое только
смог, и направился к помосту.
Подобным образом, впрочем, ему пришлось вести себя в течение всей
этой нескончаемой недели официального визита: вынужденная улыбка, деланное
дружелюбие. Из всех городов огромного Маджипура меньше всего Валентин
любил Лабиринт. Тот производил мрачное, гнетущее впечатление, и появлялся
он здесь лишь тогда, когда того требовали неизбежные, связанные с его
положением, обязанности. В той же степени, в какой остро ощущал радости
жизни под теплым солнцем и гигантским небесным сводом, проезжая по
какому-нибудь густому лесу, когда ветер трепал его золотистые кудри, он
чувствовал себя заживо похороненным, когда появлялся в этом безрадостном,
зарывшемся в землю городе. Он ненавидел его мрачные, нисходящие витки,
бесконечность тенистых подземных уровней, вызывающую страх атмосферу
замкнутого пространства.
И наиболее ненавистным для его было осознание неизбежности судьбы,
ожидавшей его здесь, когда придется унаследовать титул Понтифекса,
оставить радости жизни на Замковой Горе и похоронить себя заживо в столь
отвратительной гробнице.
И вот сегодня банкет в большом зале, на самом нижнем уровне унылого
подземного города, - как он страшился этого! Отвратительный зал весь
состоял из резко очерченных углов и слепящих светильников, причудливо
отражающих блики. Напыщенные чиновники из числа придворных Понтифекса в
своих нелепых традиционных масках, скука, а пуще всего - гнетущее чувство,
что весь Лабиринт давит на него колоссальной каменной массой, одно это
вселяло в его сердце страх.
Он подумал, что тот ужасный сон был, вероятно, лишь предвестником
