Тисана мягко заметила:
- Сны и чары - одно и то же. Лорд Валентин. Внутри нас дают о себе
знать определенные предчувствия. Предзнаменования стараются пробиться,
чтобы попасть в поле зрения. Собираются бури, а они и есть предвестники.
- И ты так быстро все это увидела? Знаешь, прямо перед пиром мне
привиделся тревожный сон, и был он, скорее всего, наполнен
предзнаменованиями, предсказаниями и предвестниками бури. Но если я не
разговаривал во сне, то тогда и ничего тебе не говорил, разве не так?
- Думаю, вам снился хаос, мой лорд.
Валентин широко раскрыл глаза.
- Откуда ты узнала?
Тисана ответила, пожав плечами:
- Хаос должен наступить. Все мы признаем справедливость этого
утверждения. В мире осталось незавершенное дело и оно взывает к своему
завершению.
- Ты говоришь о метаморфах, - пробормотал Валентин.
- Я бы не осмелилась давать вам советы относительно дел
государственных...
- Оставь эти церемонии. От советников я жду советов, а не
расшаркиваний.
- Моя область - лишь царство снов.
- Мне снился снег на Замковой Горе и великое землетрясение,
расколовшее мир.
- Желаете, чтобы я растолковала вам сон, мой лорд?
- Как ты можешь его толковать, если мы еще не выпили сонного вина?
- Сейчас не слишком удачное время для толкования снов, - твердо
заявил Делиамбр. - Для одной ночи у Коронала видений было более чем
достаточно. Если он сейчас выпьет сонного вина, то это не пойдет ему на
пользу. Полагаю, время терпит...
- Мы можем обойтись без вина, - перебила Тисана. - Этот сон может
растолковать и ребенок. Землетрясение? Раскол мира? Что ж, вам надо
готовиться к тяжким временам, мой лорд.
- О чем ты говоришь?
- Близится война, мой лорд, - ответил вместо Тисаны Слит.
Валентин повернулся и устремил взгляд на коротышку.
- Война! - вскричал он. - Война? Неужели мне вновь придется
сражаться? За восемь тысяч лет я был первым Короналом, которому пришлось
выводить войска на поле битвы: неужели мне предстоит сделать это во второй
раз?
- Вам наверняка известно, мой лорд, - сказал Слит, - что война за
реставрацию была лишь первой схваткой истинной войны, которую придется
вести; войны, которая назревала на протяжении столетий; войны, которой,
как я надеюсь, вы знаете, невозможно избежать.
- Нет таких войн, которых нельзя избежать.
- Вы так думаете, мой лорд?
Коронал бросил на Слита недобрый взгляд, но ничего не ответил. Они
все твердили о том, что он уже и так понял, хотя не хотел об этом слышать;
но все же, услышав, почувствовал, как его душу охватывает страшное
беспокойство. Мгновение спустя он встал и принялся молча расхаживать по
комнате. В дальнем конце ее стояла громадная жутковатая скульптура,
вырезанная из кости морских драконов - переплетенные пальцы двух
сплетенных ладоней, или, может быть, смыкающиеся клыки какой-то
колоссальной, демонической пасти. Валентин долго простоял у изваяния,
бесцельно поглаживая блестящую, отполированную поверхность. "Незавершенное
дело, сказала Тисана. Да-да. Изменяющие форму, метаморфы, пьюривары -
называй их любым именем на выбор - аборигены Маджипура, у которых
четырнадцать тысячелетий назад переселенцы со звезд отняли этот дивный
мир. Восемь лет ушло на то, чтобы понять потребности этого народа, а я так
ничего и не узнал".
Он повернулся и сказал:
- Когда я поднялся, чтобы произнести речь, то вспомнил слова главного
представителя Понтифекса: "Коронал - это мир, а мир - это Коронал". И
внезапно я стал Маджипуром. Все происходившее в любом уголке мира
проходило через мою душу.
- У вас и раньше такое бывало, - сказала Тисана. - В снах, которые я
толковала: когда вы говорили, что видели вырастающие из земли двадцать
миллиардов золотых нитей, и держали их все в правой руке. И еще один сон,
когда вы широко раскинули руки и обняли весь мир, и...
- То другое, - перебил Валентин. - А на этот раз мир распадался на
части.
- То есть как?
- Буквально. Разваливался на куски. Не осталось ничего, кроме моря
тьмы... в нее-то я и упал...
- Хорнкаст говорил правду, - тихо промолвила Тисана. - Вы и есть мир,
ваша светлость. Темное знание ищет к вам путь и собирается со всего света
вокруг вас. Это послание, мой лорд, не от Леди, не от Короля Снов, а от
самого мира.
Валентин повернулся к вроону.
- Что скажешь, Делиамбр?
- Тисану я знаю, кажется, лет пятьдесят и ни разу не слышал, чтобы с
ее уст срывались глупые речи.
- Значит, будет война?
- Думаю, что война, уже началась, - ответил Делиамбр.
2
Хиссуне корил себя за опоздание на пир. Первая официальная церемония,
на которой он присутствовал с тех пор, как очутился в кругу приближенных
Лорда Валентина, - и на тебе, опоздать на нее. Возмутительная небрежность!
Часть вины лежала на его сестре Эйлимур. Все то время, что он пытался
облачиться в красивые парадные одежды, она приставала к нему, суетилась,
поправляла наплечную цепь, переживала по поводу длины и покроя камзола,
отыскивала на начищенных до зеркального блеска башмаках пятнышки, видимые
только ей. Эйлимур было пятнадцать лет, нелегкая пора для девушки -
впрочем, Хиссуне иногда казалось, что у девушек любой возраст труден, - и
она старалась держаться властно, своевольно, вникая во все домашние дела.
Так что, своим стремлением подготовить его надлежащим образом к
банкету у Коронала, она помогла ему опоздать. Эйлимур потратила минут
двадцать, как ему показалось, просто вертя в руках эмблему его звания,
небольшой золотой эполет в виде звездного огня, который он намеревался
носить на левом плече в образуемой цепью петле. Девушка бесконечно долго
передвигала этот эполет то в одну, то в другую сторону, чтобы разместить
его как можно точнее по центру, вымеряя доли дюйма, пока, наконец, не
сказала:
- Отлично. Все. Вот так, посмотри. Нравится?
Она схватила свое старое зеркало, облезлое и потускневшее с обратной
стороны, и сунула ему под нос. Хиссуне увидел мутное, искаженное отражение
- этакий незнакомец в пышных одеждах, будто собравшийся на маскарад. Наряд
имел картинный, театральный, неправдоподобный вид. И все же он осознал то
новое ощущение величавости и властности, пришедшее к нему благодаря
одеянию. Как странно, подумал он, что торопливо подогнанное у модного
портного из Дворца Масок облачение смогло произвести столь разительную
перемену: теперь он больше не Хиссуне - суетливый уличный оборвыш, не
беспокойный и неуверенный в себе молодой человек, но Хиссуне-щеголь,
Хиссуне-павлин, гордый собой соратник Коронала.
А еще - Хиссуне-опаздывающий. Хотя, если поторопиться, можно было бы
добраться вовремя до большого зала Понтифекса.
Но тут вернулась с работы его мать Эльсинома, что стало причиной
дальнейшей задержки. Она вошла в комнату, хрупкая, темноволосая, бледная и
усталая женщина, и посмотрела на него с таким благоговением и удивлением,
будто кто-то поймал комету и запустил в свободный полет по ее убогой
квартире. Глаза Эльсиномы горели, от лица исходил свет, невиданный им
раньше.
- Ты потрясающе выглядишь, Хиссуне! Какая роскошь!
Усмехнувшись, он развернулся, чтобы продемонстрировать свое
великолепие.
- Просто глазам не верится, да? У меня прямо вид рыцаря с Замковой
Горы!
- У тебя вид принца! Коронала!
- Ну да, конечно. Лорд Хиссуне. Короналу, насколько я знаю, подобает
горностаевая мантия, чудесный зеленый дублет и еще, пожалуй, огромная
затейливая подвеска в виде звездного огня на груди. Однако я и так хорош,
правда, мама?
Они посмеялись, и, несмотря на усталость, мать обняла его и даже
протанцевала вместе с ним по комнате, а затем, отпустив, сказала:
- Время поджимает. Пора идти.
- Да, пора. - Он направился к двери. - Как все странно... Я
отправляюсь на ужин к столу самого Коронала, буду сидеть рядом,
сопровождать его в поездке, поселюсь на Замковой Горе...
- Да, это очень странно, - тихо сказала Эльсинома.
Все они - Эльсинома, Эйлимур, его младшая сестра Марона - встали в
ряд, и Хиссуне торжественно, друг за дружкой поцеловал их, пожал руки и
отстранился, испугавшись за свои одежды, как только женщины попытались
заключить его в объятия. Он видел, что мать и сестры взирают на него, как
на богоподобное существо или, в крайнем случае, на Коронала, будто он
утратил всякое отношение к своей семье, спустился с небес, чтобы сегодня
вечером величаво пройтись по этим безрадостным комнатушкам. Ему мнилось,
что вовсе не он провел восемнадцать лет жизни в этих закопченных
комнатушках на первом уровне Лабиринта; он есть и всегда был Хиссуне из
Замка, кандидатом в рыцари, завсегдатаем королевского двора, знающим толк
во всех его удовольствиях.
Глупость, безумие. Ты не должен забывать, кто ты такой, и с чего
начинал, говорил он себе.
Но как трудно не вспоминать все время о перемене, происшедшей в их
жизни, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу. Так
много перемен. Когда-то они с матерью работали на улицах Лабиринта: она
выпрашивала кроны у проходящей знати, а он бегал за путешественниками,
настойчиво предлагая им свои услуги в качестве гида за полрояла или около
того, чтобы провести их по живописным диковинам подземного города. А
сейчас он пользуется покровительством Коронала, и мать за счет его новых
связей стала буфетчицей в кафе во Дворе Шаров. И все это - за счет удачи,
сверхъестественной и невероятной удачи.
А только ли в удаче дело? Когда ему было всего десять лет, он
предложил свои услуги высокому светловолосому человеку, даже не
подозревая, что этот незнакомец был не кем иным, как Короналом Лордом
Валентином, свергнутым и оказавшимся в Лабиринте, чтобы добиться поддержки
Понтифекса в борьбе за утраченный престол.
Но само по себе это событие могло и не иметь никаких последствий.
Хиссуне часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся Лорду Валентину,
что заставило Коронала вспомнить о нем, отыскать после реставрации,
забрать для работы в Доме Записей, а теперь призвать в святая святых
государственного управления. Вероятно, причиной тому его непочтительность,
саркастические замечания, холодная, небрежная манера держаться, отсутствие
благоговения перед Короналами и Понтифексами, и его самостоятельность,
проявившаяся уже в десять лет. Должно быть, это и произвело впечатление на
Лорда Валентина. А эти рыцари из Замка, подумал Хиссуне, все такие
вежливые, изысканные: наверное, в глазах Коронала я выглядел чужаком,
почище какого-нибудь хайрога. А ведь в Лабиринте полно всяких мальчишек.
Любой из них мог бы уцепиться за его рукав. Но удача улыбнулась именно
мне.
Он вышел к небольшой пыльной площади, на которой стоял его дом. Узкие
кривые улочки района Двора Гваделумы, где прошла его жизнь, разбегались в
разные стороны, а по бокам виднелись скособочившиеся от возраста
тысячелетние ветхие здания, составляющие границу мира. При резком, слишком
ярком свете - таким светом, столь не похожим на мягкое золотисто-зеленое
солнце, лучи которого никогда не достигали подземелья, был залит весь этот
уровень Лабиринта - выщербленная серая кладка старых зданий просто кричала
о страшной усталости, об изношенности камня. Хиссуне попробовал вспомнить,
замечал ли он когда-нибудь раньше, насколько тут убого и уныло.
На площади было полно народу. Мало кто из обитателей Двора Гваделумы
