знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь. Захотеть
или не захотеть раз навсегда не дано никому. Суждения непостоянны, каж-
дое что ни день сменяется противоположным, и большинство людей живет как
будто шутя. А ты будь упорен в том, что начал, и тогда, быть может, дос-
тигнешь вершин или тех мест, про которые ты один будешь знать, что это
еще не вершины. - (7) "А что будет, - спросишь ты, - со всей толпой моих
присных?" - Толпа эта, когда перестанет кормиться за твой счет, сама те-
бя прокормит - или же благодаря бедности ты узнаешь то, чего не мог уз-
нать благодаря себе. Она удержит при тебе лишь истинных, надежных дру-
зей, любой, кто тянулся не к тебе, а к чему-то еще, уйдет. Так не должно
ли любить бедность за то одно, что она ясно показывает, кто нас любит?
Наступит ли, наконец, день, когда никто не будет лгать в твою честь? (8)
К одному пусть будут устремлены твои мысли, об одном заботься, одного
желай, предоставив все прочие мольбы на усмотренье богу: чтобы ты мог
довольствоваться самим собой и порожденными тобою благами. Какое еще
счастье можем мы найти так близко? Ограничься немногим, чего нельзя от-
нять! А чтобы ты сделал это охотнее, я немедля выплачу причитающуюся те-
бе в этом письме дань, ибо она будет относиться сюда же. (9) Ты можешь
сердиться, но за меня и сегодня охотно рассчитается Эпикур. "Поверь мне,
твои слова, сказанные в рубище, с убогого ложа, покажутся величавее, ибо
тогда они будут не только произнесены, но и доказаны". Я, например, сов-
сем по-иному слушаю нашего Деметрия1 с тех пор, как увидел его ничем не
покрытого и лежащего даже не на подстилке. Вот он - не проповедник исти-
ны, а ее свидетель. - (10) "Что же выходит? Разве нельзя презирать бо-
гатство и тогда, когда оно у тебя в руках?" - Почему же нельзя? Велик
духом и тот, кто, видя вокруг богатства, немало удивлен тем, как они к
нему попали, смеется и не столько чувствует себя их владельцем, сколько
знает об этом понаслышке. Это очень много - не развратиться, живя под
одной кровлей с богатством. Велик тот, кто и в богатстве беден2. - (11)
"Но я не знаю, - скажешь ты, - как он будет, обеднев, выносить бед-
ность". - И я не знаю, сумеет ли этот Эпикуров бедняк, разбогатев, пре-
зирать богатство. Значит, о них обоих нужно судить по тому, каков их
дух, и смотреть, будет ли первый предан бедности, а второй не будет ли
предан богатству. И убогое ложе, и рубище - слабые свидетельства доброй
воли, если не будет ясно, что человек терпит их не из нужды, но по свое-
му выбору. (12) Даже тот, кто не спешит к нищете как к лучшему уделу, а
лишь решит готовиться к ней как к уделу легкому, наделен от природы ве-
ликой душой. А бедность, Луцилий, не только легка, но и приятна, если
прийти к ней после долгих раздумий. Ведь она несет с собою то, без чего
нет никакой приятности: чувство безопасности. (13) Вот почему и считаю я
необходимым делать то же, что нередко делали, как я тебе писал, великие
люди: выбрать несколько дней и упражняться в воображаемой бедности, го-
товясь к настоящей. Это следует делать тем более, что мы изнежились в
удовольствиях и все нам кажется тяжелым и трудным. Душу нужно пробудить
от сна, встряхнуть ее и напомнить ей, что природа отпустила нам очень
мало. Никто не рождается богатым. Кто бы ни появился на свет, любой по
ее велению довольствуется молоком и лоскутом. Так мы начинаем - а потом
нам и царства тесны. Будь здоров.
Письмо ХXl
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты полагаешь, что у тебя так много хлопот из-за тех людей, о ко-
торых ты пишешь? Больше всего хлопот ты доставляешь себе сам, ты сам се-
бе в тягость: чего хочешь - не ведаешь, все честное хвалишь, но к нему
не стремишься, видишь, где счастье, но дойти до конца не решаешься. А
так как ты сам не очень-то различаешь, что тебе мешает, я назову причи-
ну: ты думаешь, будто отказываешься от многого, и блеск той жизни, кото-
рую придется покинуть, удерживает тебя, словно тебе предстоит не давно
задуманный переход к безмятежности, а падение в нищету и безвестность.
(2) Ты ошибаешься, Луцилий: путь от прежней жизни к новой ведет наверх.
Между прежней и новой жизнью та же разница, что между блеском и светом:
свет имеет определенный источник и ярок сам по себе, блеск сверкает за-
емными лучами. Прежняя жизнь отражает приходящее извне сверканье и, едва
кто-нибудь его заслонит, погружается в плотную тень, а новая сияет
собственным светом. Твои занятия сделают тебя именитым и славным. Приве-
ду тебе пример из Эпикура. (3) Идоменею1, вершившему на службе у суровой
власти важные дела, он писал, призывая его от жизни, блистательной на
вид, к надежной и стойкой славе:
"Если тебя волнует слава, то мои письма дадут тебе больше известнос-
ти, чем все, чему ты служишь и что ставят тебе в заслугу". (4) Разве он
солгал? Кто знал бы Идоменея, если бы Эпикур не начертал его имени своим
резцом? Все вельможи и сатрапы и сам царь, от которого Идоменей получил
свой титул, поглощены глубоким забвением. Имени Аттика2 не дают погиб-
нуть письма Цицерона. Тут не помогло бы ни то, что зятем его был Агрип-
па, ни то, что внучка его была замужем за Тиберием и Цезарь Друз3 прихо-
дился ему правнуком: среди столь громких имен об Аттике и помину бы не
было, если бы Цицерон не связал его имя со своим. (5) Всех нас скроет
глубокая пучина времени, лишь немногие самые одаренные вынырнут из нее
и, хотя когда-нибудь их поглотит то же самое молчание, будут сопротив-
ляться забвению и надолго себя отстоят. То же, что мог обещать другу
Эпикур, обещаю и я тебе, Луцилий. Я буду дорог потомкам и могу увекове-
чить имена тех, кого приведу с собою. Наш Вергилий и обещал двоим нав-
сегда упрочить их память, и упрочил ее:
Счастье вам, други!
Коль есть в этой песне некая сила,
Слава о вас никогда не сотрется из памяти века,
Капитолийским доколь нерушимым утесом владеет
Род Энея и власть вручена родителю римлян.4
(6) Кого фортуна выносит наверх, кто причастен чужой власти как ее
орудие, тот дорог другим, покуда сам в силе; дом у таких полон людьми
при их жизни, но память о них умирает скоро по их смерти. А великие да-
рования ценят чем дальше, тем выше, и чтят не только их, но и все, что
причастно их памяти. (7) А чтобы Идоменей проник в мое письмо не зада-
ром, пусть заплатит тебе выкуп из своих средств. Это ему написал Эпикур
превосходное изречение, убеждая его умножить богатство Пифокла5, но не
обычным сомнительным путем: "Если ты хочешь сделать Пифокла богатым,
нужно не прибавлять ему денег, а убавлять его желания". (8) В этом изре-
чении все сказано слишком ясно для того, чтобы его толковать, и слишком
прекрасно для того, чтобы его подкреплять. Только об одном тебя предуп-
реждаю: не думай, будто это говорится лишь о богатстве; к чему ты ни от-
несешь эти слова, они не потеряют силы. Если ты хочешь сделать Пифокла
честным, надо не прибавлять ему новых почестей, а убавить его желания;
если ты хочешь, чтобы Пифокл жил, не переставая наслаждаться, надо не
прибавлять ему наслаждений, а убавить его желания; если ты хочешь, чтобы
Пифокл достиг старости, прожив весь срок, надо не прибавлять ему годов,
а убавить его желания. (9) Тебе нет причин полагать, будто слова эти
принадлежат лишь Эпикуру: они - общее достоянье. Я считаю, что в филосо-
фии надо делать то же, что в сенате; когда чье-нибудь предложение мне
нравится только отчасти, я прошу разделить его и присоединяюсь лишь к
тому, что одобряю. Я так охотно вспоминаю замечательные слова Эпикура,
ибо всем, кто обращается к нему с дурным умыслом, в надежде найти завесу
для собственных пороков, хочу доказать, что нужно жить честно, куда бы
они ни шли. (10) Когда они подойдут к его садам и увидят над садами над-
пись: "Гость, здесь тебе будет хорошо, здесь наслаждение считается выс-
шим благом", - их с готовностью примет радушный и человеколюбивый храни-
тель этого убежища, и угостит ячменной похлебкой, и щедро нальет воды, и
скажет: "Плохо ли тебя приняли? Эти сады не разжигают голод, а утоляют,
и напитки здесь не распаляют жажду - нет, ее утоляет лекарство естест-
венное и даровое. Среди таких наслаждений я состарился".
(11) Я говорю с тобою о тех желаниях, которые нельзя утишить, которым
надобно что-нибудь поднести, чтобы они умолкли. А о чрезвычайных желани-
ях, с которыми можно повременить, которые можно подавить порицанием, я
скажу только одно: такое наслаждение естественно, но не необходимо 6.
Ему ты ничего не должен, а если что и уделишь ему, то лишь по доброй во-
ле. Желудок не слушает наставлений: он просит и требует своего, - и все
же не такой уж он докучливый заимодавец, ибо довольствуется малым, если
ты дашь ему, сколько должен, а не сколько можешь. Будь здоров.
Письмо XXII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты понял уже, что пора освободиться от всех этих на вид почетных,
на деле никчемных занятий, и спрашиваешь только, как этого достичь. Но
иные советы нельзя давать за глаза. Врач не может выбрать время для еды
или купания по письмам, он должен пощупать, как бьется жила. Старая пос-
ловица гласит: "Гладиатор принимает решение на арене"; здесь внима-
тельному взгляду что-то подскажет лицо противника, что-то - движение его
руки или даже наклон тела. (2) Что делается обычно, что подобает делать
- такие советы можно дать и через посредника, и в письме; общие настав-
ления даются не только отсутствующим, но и потомкам. Другое дело - ска-
зать, когда и как должно что-нибудь делать: тут нельзя убедить на расс-
тоянии и нужно решать смотря по обстоятельствам. (3) Только на месте, да
и то при неусыпном внимании, можно не упустить мимолетный случай. Так
высматривай его сам, а увидев, хватай и со всем пылом, изо всех сил ста-
райся избавиться от своих обязанностей. Выслушай же мой тебе приговор:
выбирай, уйти ли тебе от такой жизни или вообще из жизни. Но притом, я
полагаю, идти надо не спеша и то, что ты на горе себе запутал, - распу-
тать, а не разорвать, и только, если уж ничего нельзя будет распутать,
тогда все оборвать. Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, не-
жели все время висеть. (4) А покуда - самое главное! - не бери на себя
еще больше. Довольствуйся теми делами, до которых ты уже опустился, или,
как ты сам хочешь думать, в плену которых очутился. Незачем поднимать
все новые тяжести, не то ты лишишься этой отговорки и станет ясно, что
вовсе ты не в плену. Ведь неправда все, что говорится обычно: "Иначе я
не мог! Что с того, что я не хотел? Это было необходимо". Гнаться изо
всех сил за счастьем нет никакой необходимости. Пусть ты не противишься
фортуне, но даже остановиться и не мчаться с попутным ветром - уже нема-
лое дело.
(5) Ты не обидишься, если я не только сам приду к тебе с советом, но
и приведу тех, кто мудрее меня и к кому я обращаюсь, принимая любое ре-
шение? Прочти относящееся к нашему делу письмо Эпикура, обращенное к
Идоменею, которого он просит насколько возможно поспешить с бегством,
пока не вмешалась высшая сила и не отняла возможности уйти. (6) Впрочем,
он же добавляет, что, не выбрав подходящего для попытки времени, нечего
и пытаться, зато когда долгожданное время придет, нужно-сразу же вскаки-
вать. Замыслившему побег он запрещает дремать и надеется, что из самого
трудного положения есть спасительный выход, если не спешить прежде вре-
мени и не мешкать, когда время настанет. (7) Наверно, ты спросишь, како-
во на этот счет мнение стоиков. Ни у кого нет повода хулить их перед то-
бою за безрассудство: они скорее осторожны, чем храбры. Ты, быть может,
ожидаешь услышать: "Позорно отступать перед тяжелым грузом. Борись, что-
бы выполнить долг, раз уж взял его на себя. Нельзя назвать отважным и
