писавшего одному из своих товарищей по ученым занятиям: "Это я говорю
для тебя, а не для толпы: ведь каждый из нас для другого стоит битком
набитого театра". (12) Вот что, мой Луцилий, нужно сберечь в душе, чтобы
пренебречь удовольствием, доставляемым похвалами большинства. Многие те-
бя одобряют. Так есть ли у тебя причины быть довольным собой, если мно-
гим ты понятен? Вовнутрь должны быть обращены твои достоинства! Будь
здоров.
Письмо VIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) "Ты приказываешь мне избегать толпы, - пишешь ты, - уединиться и
довольствоваться собственной совестью. А как же ваши наставления, пове-
левающие трудиться до самой смерти?" - Но то, к чему я тебя склоняю -
скрыться и запереть двери, - я сам сделал, чтобы многим принести пользу.
Ни одного дня я не теряю в праздности, даже часть ночи отдаю занятиям. Я
не иду спать, освободившись: нет, сон одолевает меня, а я сижу, уставив-
шись в свою работу усталыми от бодрствования, слипающимися глазами. (2)
Я удалился не только от людей, но и от дел, прежде всего - моих
собственных, и занялся делами потомков. Для них я записываю то, что мо-
жет помочь им. Как составляют полезные лекарства, так я заношу на листы
спасительные наставления, в целительности которых я убедился на
собственных ранах: хотя мои язвы не закрылись совсем, но расползаться
вширь перестали. (3) Я указываю другим тот правильный путь, который сам
нашел так поздно, устав от блужданий. Я кричу: "Избегайте всего, что лю-
бит толпа, что подбросил вам случай! С подозрением и страхом останови-
тесь перед всяким случайным благом! Ведь и рыбы, и звери ловятся на при-
манку сладкой надежды! Вы думаете, это дары фортуны? Нет, это ее козни.
Кто из вас хочет прожить жизнь насколько возможно безопаснее, тот пусть
бежит от этих вымазанных птичьим клеем благодеяний, обманывающих нас,
несчастных, еще и тем, что мы, возомнив, будто добыча наша, сами стано-
вимся добычей. Погоня за ними ведет в пропасть. (4) Исход высоко вознес-
шейся жизни один - паденье. К тому же нельзя и сопротивляться, когда
счастье начинает водить нас вкривь и вкось. Или уж плыть прямо, или ра-
зом ко дну! Но фортуна не сбивает с пути - она опрокидывает и кидает на
скалы.
(5) Угождайте же телу лишь настолько, насколько нужно для поддержания
его крепости, и такой образ жизни считайте единственно здоровым и целеб-
ным. Держите тело в строгости, чтобы оно не перестало повиноваться душе:
пусть пища лишь утоляет голод, питье - жажду, пусть одежда защищает тело
от холода, а жилище - от всего ему грозящего. А возведено ли жилище из
дерна или из пестрого заморского камня, разницы нет: знайте, под соло-
менной кровлей человеку не хуже, чем под золотой. Презирайте все, что
ненужный труд создает ради украшения или напоказ. Помните: ничто, кроме
души, недостойно восхищения, а для великой души все меньше нее".
(6) И когда я беседую так с самим собою, беседую с потомками, неуже-
ли, по-твоему, я приношу меньше пользы, чем отправляясь в суд ходатаем,
или припечатывая перстнем таблички с завещанием, или в сенате1 отдавая
руку и голос соискателю должности? Поверь мне, кто кажется бездельником,
тот занят самыми важными делами, и божественными и человеческими вместе.
(7) Однако пора кончать и, по моему правилу, чем-нибудь расквитаться с
тобой и в этом письме. Уплачу я не из собственных запасов; я до сих пор
все просматриваю Эпикура и сегодня вычитал у него такие слова: "Стань
рабом философии, чтобы добыть подлинную свободу". И если ты предался и
подчинился ей, твое дело не будет откладываться со дня на день: сразу же
ты получишь вольную. Потому что само рабство у философии есть свобода.
(8) Может статься, ты спросишь меня, отчего я беру столь много прекрас-
ных изречений у Эпикура, а не у наших. Но почему ты думаешь, что подоб-
ные слова принадлежат одному Эпикуру, а не всем людям? Ведь как много
поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философа-
ми! Я не беру ни трагедии, ни нашей тогаты2, которая тоже не лишена
серьезности и стоит посре дине между трагедией и комедией; но и в мимах
столько есть красноречивых строк! Сколько стихов Публилия3 надо бы про-
износить не обутым в сандалии, но выступающим на котурнах!4 (9) Я приве-
ду один его стих, имеющий касательство к философии, и как раз к той ее
части, которой мы только что занимались; в нем поэт утверждает, что слу-
чайно доставшееся нельзя считать своим:
Чужое, что по вашему хотенью вдруг Свалилось нам.
(10) Но ты, я помню, говорил другой стих, намного лучше и короче:
Не наше то, что нам дано фортуною.
А это твое изречение (я не пропущу и его) даже еще лучше:
Все, что дано нам, может быть и отнято.
Но этого я не зачту в погашение долга: я лишь отдал тебе твое же Будь
здоров.
Письмо IX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты хочешь знать, справедливо ли Эпикур в одном из писем порицал
тех, кто утверждает, будто мудрецу никто, кроме него самого, не нужен и
потому ничьей дружбы не требуется. Этот упрек Эпикур бросает Стильпону1
и тем, кто думает, что высшее благо - когда душа ничего не терпит. (2)
Впрочем, мы неизбежно впадаем в двусмысленность, если для краткости пе-
реводим слово awa&eia2, прибегая к слову "терпеть". Ведь можно подумать,
будто смысл тут противоположен тому, что мы имеем в виду. Мы хотели ска-
зать: "душа, которой безразлична любая боль", а понять можно так: "душа,
которая не может вытерпеть никакой боли". Погляди же сам, не лучше ли
будет сказать "неуязвимая душа" или "душа, недоступная для любого стра-
дания"? (3) В том и разница между ними и нами: наш мудрец побеждает все
неприятное, но чувствует его, а их мудрец даже и не чувствует. Общее же
и у нас и у них вот что: мудрому никто, кроме него самого, не нужен. Но
хоть с него и довольно самого себя, ему все же хочется иметь и друга, и
соседа, и товарища. (4) Сам посуди, до какой степени довольствуется сам
собой тот, кто порой довольствуется и частью самого себя. Если болезнь
или враг лишат его руки, если случай отнимет у него глаз3, мудрецу хва-
тает того, что осталось, он и с искалеченным телом будет так же весел,
как был до увечий. Но хоть он и не тоскует о потерянном, однако предпо-
чел бы обойтись без потерь. (5) Так же точно никто, кроме него самого,
не нужен мудрецу не потому, что он хочет жить без друзей, а потому, что
может. Говоря "может", я имею в виду вот что: со спокойной душой перене-
сет он потерю. Ведь без друзей он не останется никогда, и в его власти
решать, сколь быстро найти замену. Фидий, если бы потерял статую, сразу
сделал бы другую. Так же и он - мастер завязывать дружбу - заместил бы
утраченного друга новым. (6) Ты спросишь, как можно быстро приобрести
чью-нибудь дружбу; я отвечу, если мы договоримся, что я сейчас отдам те-
бе долг и по этому письму мы будем в расчете. Гекатон говорит: "Я укажу
приворотное средство без всяких снадобий, без трав, без заклинаний зна-
харки. Если хочешь, чтоб тебя любили, - люби". Не только старая, испы-
танная дружба приносит нам великое наслаждение, но и начало новой,
только лишь приобретаемой. (7) Между приобретшим друга и приобретающим
его та же разница, что между жнецом и сеятелем. Философ Аттал4 не раз
говорил, что приятнее добиваться дружбы, чем добиться ее, как художнику
приятнее писать картину, чем ее окончить. Кто занимается своим произве-
дением с душевным беспокойством, тот в самом занятии находит великую ус-
ладу. Выпуская из рук законченное произведение, он уже не будет так нас-
лаждаться: теперь он радуется плодам своего искусства, а пока он писал,
его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но
их младенчество нам милее.
(8) Но вернемся к нашему предмету. Пусть мудрому никто, кроме него
самого, не нужен, он все-таки желает иметь друга, хотя бы ради дея-
тельной дружбы, чтобы не оставалась праздной столь великая добродетель,
и не ради того, чтобы, как говорит Эпикур в том же письме, "было кому
ухаживать за ним в болезни, помогать в оковах или в нужде", но чтобы са-
мому было за кем ухаживать в болезни, кого вызволять из-под вражеской
стражи. Плохи мысли того, кто подружился, видя лишь самого себя; как он
начал, так и кончит. Кто завел друга, чтобы тот выручал из цепей, тот
покинет его, едва загремят оковы. (9) Таковы дружеские союзы, которые
народ называет временными. С кем мы сошлись ради пользы, мил нам, лишь
покуда полезен. Вот почему вокруг того, чьи дела процветают, - толпа
друзей, а вокруг потерпевших крушение - пустыня. Друзья бегут оттуда,
где испытывается дружба. Вот почему видим мы так много постыдных приме-
ров, когда одни из страха бросают друзей, другие из страха предают их.
Каково начало, таков конец, иначе и быть не может. Кто подружился ради
выгоды, тому будет дорога награда за измену дружбе, коль скоро и в ней
было дорого ему что-нибудь, кроме нее самой. (10) Для чего приобретаю я
друга? Чтобы было за кого умереть, за кем пойти в изгнанье, за чью жизнь
бороться и отдать жизнь. А дружба, о которой ты пишешь, та, что заключа-
ется ради корысти и смотрит, что можно выгадать, - это не дружба, а
сделка. (11) Нет сомнения, страсть влюбленных имеет с дружбой нечто об-
щее, ее можно бы даже назвать безрассудной дружбой. Но разве любит
кто-нибудь ради прибыли? Ради честолюбия и славы? Любовь сама по себе,
пренебрегая всем остальным, зажигает души вожделением к красоте, не чуж-
дым надежды на ответную нежность. Как же так? Неужели причина более
честная родит постыдную страсть? - (12) Ты возразишь мне: "Не о том сей-
час речь, надо ли искать дружбы ради нее самой или ради иной цели". -
Наоборот, как раз это и надобно доказать5. Ведь если надо искать ее ради
нее самой, значит, и тот, кто ни в ком, кроме себя, не нуждается, может
искать ее. - "Как же он будет ее искать?" - Как ищут самое прекрасное,
не прельщаясь прибылью, не боясь переменчивости фортуны. Кто заводит
друзей на всякий случай,тот лишает дружбу ее величия.
(13) Мудрому никто, кроме него самого, не нужен. Многие, Луцилий,
толкуют эту мысль превратно: изгоняют мудреца отовсюду и заставляют его
замкнуться в своей скорлупе. Между тем следует разобраться, много ли
обещает это изречение и что обещает. Мудрому довольно самого себя для
того, чтобы жить блаженно, а не для того, чтобы жить. Для жизни ему мно-
гое потребно, а для блаженства только высокий и здоровый дух, презираю-
щий фортуну. (14) Я хочу сослаться на Хрисиппа6, какое он принимает раз-
деление7. Он говорит, что мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно
ему многое, глупому же ничего не требуется, потому что он ничем не умеет
пользоваться, зато нужду он терпит во всем. Мудрецу нужны и руки, и гла-
за, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды он
не терпит ни в чем. Ведь нужда - это необходимость, а для мудрого необ-
ходимости нет. (15) Значит, хотя мудрец и довольствуется самим собой, в
друзьях он все же имеет потребность и хочет иметь их как можно больше,
но не для блаженной жизни, - ведь жить блаженно может он и без друзей.
Высшее благо не ищет орудий вовне: оно создастся дома и возникает только
само из себя. Если же хоть какая-то часть его заимствуется извне, оно
уже зависит от фортуны. - (16) "А как будет жить мудрец, если он, взятый
под стражу, переселенный на чужбину, замешкавшийся в долгом плавании,
выброшенный на пустынный берег, останется без друзей?" - Как Юпитер в ту
пору, когда мир расточится8, боги сольются воедино, природа замрет в не-
подвижности, а сам он успокоится, предавшись думам. Нечто подобное дела-
ет и мудрый: он замыкается в себе, остается с самим собой. (17) Покуда,
однако, он может вершить дела по своему усмотрению, он, хоть ни в ком,
