Пусть только душа твоя будет благой, - и ты вместишь, сколько хочешь.
Чем больше душа принимает в себя, тем она становится шире. (3) Этому,
помню, поучал нас Аттал, когда мы осаждали его уроки, приходили первыми,
а уходили последними, и даже на прогулках вызывали его на разговор, меж-
ду тем как он не только с готовностью, но и с радостью шел навстречу
ученикам. "И для учащего, и для учащегося, - говорил он, - цель должна
быть одна: польза, которую один желает принести, другой - получить". (4)
Кто пришел к философу, тот пусть каждый день уносит с собою что-нибудь
хорошее и возвращается домой или здоровее, или излечимее. Впрочем, так
оно и будет: в том и сила философии, что она помогает не только привер-
женным ей, но и всем, кто имеет с нею дело. Если выйдешь на солнце - за-
горишь, даже если выйдешь не ради этого; если посидишь у торговца прити-
раньями и замешкаешься немного дольше, унесешь с собою запах; побыв ря-
дом с философией, люди, даже не стараясь, непременно извлекут нечто по-
лезное. Обрати вниманье, что я сказал "даже не стараясь", а не "даже
сопротивляясь".
- (5) "Как так? Разве мы не знаем таких, кто много лет просидел у фи-
лософов - и ничуть даже не загорел?" - Знаем, конечно, и столь постоян-
ных и упорных, что я называю их не учениками, а жильцами философов. (6)
Но многие приходят слушать, а не учиться, - так нас приводит в театр
удовольствие, доставляемое слуху либо речью, либо голосом, либо действи-
ем. Ты увидишь немалую часть слушателей, для которых уроки философа -
приют на время досуга. Они и не думают избавиться там от пороков, усво-
ить какое-нибудь правило жизни, чтобы проверять свои нравы, но желают
только услаждения слуха. А ведь некоторые приходят даже с письменными
дощечками, - затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести
их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя. Дру-
гих возбуждают благородные изречения, и они, подвижные и лицом и душой,
преисполнятся тех же чувств, что и говорящий, - (7) точно так же, как
под звуки флейты приходят в возбуждение фригийские полумужи1, беснующие-
ся по приказу. Этих подстегивает и увлекает красота предмета, а не звук
пустых слов. Если мужественно говорят о смерти или с непокорностью - о
судьбе, им хочется тут же сделать все, о чем они слышали. Они поддались,
они стали такими, как им велено, - если бы только душа их сохранила этот
строй, если бы народ, умеющий отговорить от всего честного, сейчас же не
отнял бы у них прекрасного порыва. Немногие способны донести до дому те
намеренья, которыми исполнились. (8) Нетрудно пробудить у слушателя жаж-
ду жить правильно: природа во всех заложила основанья добра и семена
добродетели; все мы для нее рождены, и когда придет подстрекатель, доб-
ро, как бы уснувшее в нашей душе, пробуждается. Разве ты не видел, каким
криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны и
о чем нашим единодушием свидетельствуем, что это истина?
(9)
Нужда во многом бедным, жадным нужда во всем.
Скупец ко всем недобр, но злей всего - к себе.2
Этим стихам рукоплещет последний скряга, радуясь обличенью своих по-
роков. Но разве такое действие не было бы, по-твоему, еще сильнее, если
бы спасительные наставления исходили из уст философа, если бы они были
вложены в стихи, благодаря которым те же самые мысли легче проникают в
души невежд? (10) "Ибо, - говорил Клеанф, - как наше дыханье, пропущен-
ное сквозь длинный и тесный ход трубы, с большей силой вырывается с дру-
гого ее конца и производит отчетливый звук, так и наши чувства становят-
ся отчетливее благодаря сжатой непреложности стихов". Сказанное прозой
слушается не так внимательно и задевает меньше, а если в дело вступает
размер, если благородный смысл закреплен его стопами, то же самое изре-
ченье вонзается, будто брошенное с размаху копье. (11) Много говорено о
презрении к деньгам, произносились в поученье людям длинные речи о том,
что богатство - не в наследственном достоянье, а в душе, что богат тот,
кто приспособился к своей бедности,. кто, имея мало, считает себя зажи-
точным. Но куда сильнее поражают душу изречения вроде этих:
Кто хочет меньше, меньше и нуждается.
Имеет все, кто хочет, сколько надобно.
(12) Слыша это или нечто подобное, мы не можем не признать истины. И
вот те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и прок-
линают деньги. И как заметишь у них такое настроенье, - донимай их, жми,
тесни, отбросив всяческие умозаключенья, и тонкости, и прочие забавы
бесполезного умствования. Говори против алчности, говори против роскоши,
а когда покажется, что польза есть, что души слушателей затронуты, насе-
дай еще сильнее. Трудно поверить, как бывает полезна речь имеющая в виду
исцеление, направленная целиком ко благу слушателей. Неокрепшим умам
легко внушить любовь ко всему правильному и честному; да и над не слиш-
ком испорченными и податливыми истина получает право собственности, если
найдет умелого ходатая. (13) Я сам, когда слушал, как Аттал держит речи
против пороков, против заблуждений, против всякого зла в жизни, часто
жалел род людской, а о нем думал, что он оставил внизу все вершины, дос-
тигаемые людьми. Сам он называл себя царем, но мне казалось, что выше
царской власть того, кто вправе вершить суд над царями. (14) А когда он
принимался восхвалять бедность и доказывать, что все ненужное есть
только лишний груз, обременительный для несущего, - часто хотелось выйти
с урока бедняком. Когда же он начинал осмеивать наши наслаждения, восх-
валять целомудренное тело, скромный стол, чистый ум, не помышляющий не
только о беззаконных, но и об излишних наслажденьях, - хотелось положить
предел прожорливости брюха. (15) Кое-что, Луцилий, я удержал с тех пор.
Приступал я ко всему с большим рвением, а потом, вынужденный вернуться к
государственной жизни, немногое сохранил от этих добрых начал. Все же с
тех пор я на всю жизнь отказался от устриц и грибов: ведь это не пища, а
лакомство, заставляющее насытившихся есть опять, легко извергаемое и
снизу, и сверху, - а это весьма по душе обжорам, запихивающим в себя
больше, чем могут вместить. (16) С тех пор я в жизни не брал притираний:
ведь лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет3. С тех пор мой
желудок забыл о винах. С тех пор всю жизнь я избегаю бани, сочтя, что
обваривать себе тело и истощать его потением - бесполезное баловство. К
прочему, оставленному тогда, я вернулся, но даже в том, от чего перестал
воздерживаться, сохраняю меру, которая и ближе к воздержанию и, может
быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем
сохранять умеренность.
(17) Если уж я сказал тебе начистоту, что в молодости взялся за фило-
софию с большим пылом, чем занимаюсь ею в старости, то не постыжусь
признаться, какую любовь внушил мне Пифагор. Сотион рассказывал, почему
тот отказывался есть животных и почему, позже, Секстий. У обоих причины
были разные, но благородные. (18) Один полагал, что человеку и бескров-
ной пищи хватит и что там, где резня служит удовольствию,. жестокость
переходит в привычку. И еще он говорил, что нужно ограничивать число
предметов, на которые зарится жажда роскоши, что разнообразная пища,
чуждая нашему телу, вредна для здоровья. (19) А Пифагор утверждал, что
есть родство всего со всем и взаимосвязь душ, переселяющихся из одного
обличья в другое. Ни одна душа, если верить ему, не погибает и не перес-
тает существовать иначе как на малое время, после которого переливается
в другое тело. Мы увидим, сколько временных кругов она пройдет и сколько
обиталищ сменит, прежде чем вернется в человека. А покуда она внушает
людям страх совершить злодейство и отцеубийство, невзначай напав на душу
родителя и железом или зубами уничтожив то, в чем нашел приют дух како-
го-нибудь родича. (20) Сотион не только излагал это, но и дополнял свои-
ми доводами: "Ты не веришь, что души распределяются по все новым и новым
телам? Что именуемое нами смертью есть только переселение? Не веришь,
что в теле этих скотов, этих зверей, этих подводных обитателей пребывает
душа, когда-то бывшая человеческой? Что все во вселенной не погибает, а
только меняет место? Не веришь, что не одни небесные тела совершают кру-
говые движения, но и живые существа исчезают и возвращаются, и души пе-
реходят по кругу? Но в это верили великие люди! (21) Так что воздержись
от суждения и оставь все как есть. Если это правда, то не есть животных
- значит быть без вины; если неправда - значит быть умеренным. Велик ли
будет урон твоей жестокости? Я только отнимаю у тебя пищу львов и коршу-
нов". (22) Под его влияньем я перестал есть животных, и по прошествии
года воздержанье от них стало для меня не только легким, но и приятным.
Мне казалось, что душа моя стала подвижней; впрочем, сегодня я не взялся
бы утверждать, что это так. Ты спросишь, как я от этого отошел? Время
моей молодости пришлось на принципат Тиберия Цезаря: тогда изгонялись
обряды инородцев4, и неупотребление в пищу некоторых животных признава-
лось уликой суеверия. По просьбам отца, не опасавшегося клеветы, но
враждебного философии, я вернулся к прежним привычкам; впрочем, он без
труда убедил меня обедать лучше. (23) Аттал всегда хвалил тот матрас,
который сопротивляется телу; я и в старости пользуюсь таким, что на нем
не останется следов лежанья.
Я рассказал тебе об этом, чтобы ты убедился, как силен у новичков
первый порыв ко всему хорошему, если их кто-нибудь ободряет и подстеги-
вает. Но потом одно упускается по вине наставников, которые учат нас
рассуждать, а не жить, другое - по вине учеников, которые приходят к
учителям с намереньем совершенствовать не душу, а ум. Так то, что было
философией, становится филологией. (24) Ведь очень важно, с каким наме-
реньем ты к чему-либо подходишь. Кто изучает Вергилия как будущий грам-
матик, тот читает превосходную строку
Бежит невозвратное время 5
и не думает так: "Нельзя спать! Кто не спешит, тот отстанет. Торопли-
вый день торопит нас и мчится сам. Нас влечет все дальше незаметно .для
нас; а мы откладываем все на будущее и остаемся медлительными в быстри-
не". Нет, он заметит, что Вергилий всякий раз, говоря о быстротечности
времени, употребляет глагол "бежать".
Самые лучшие дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех; подойдут болезни, унылая старость,
Скорби, - а там унесет безжалостной смерти немилость.6
(25) Всякий, чей взгляд направлен к философии, и это сведет, к чему
следует, и скажет: "Никогда Вергилий не говорит "дни проходят", но всег-
да "убегают", - а это самый быстрый бег; самые же лучшие минуют первыми,
- почему же мы сами себя не подгоним, чтобы сравняться скоростью с самым
быстротечным из всего? Лучшее пролетает мимо, наступает худшее. (26) Как
из кувшина выливается сперва самое чистое вино, .а то, что тяжелее и
мутнее, оседает, так и на нашем веку лучшее идет сначала. А мы допуска-
ем, чтобы его вычерпали для других, оставив нам самим подонки. Так пусть
запечатлеются в душе наравне с изречением-оракула эти слова:
Лучшие самые дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех.
(27) Почему лучшие? Да потому, что остальные нам неведомы. Почему
лучшие? Потому что в молодости мы можем учиться, можем направить. к луч-
шему неокрепшую душу, покуда она податлива; потому что это самое подхо-
дящее время для трудов, подходящее для того, чтобы взбодрить дух учеными
занятьями, закалить тело работою. Остальные годы и ленивей, и расслаб-
леннее, и ближе к концу. Так оставим же всё, что нас отвлекает, и всей
душой будем стараться об одном: чтобы быстротечность неудержимо бегущего
времени не стала понятна нам, только когда оно уйдет. Каждый день будем
считать лучшим и завладеем им! Что убегает, то нужно захватывать".
