прения - просто игра для тех, кто старается половчее поймать друг друга.
(21) Лучше скажи о том, что согласно природе наш дух должен стремиться в
бескрайнюю ширь, ибо душа человека - вещь великая и благородная и не до-
пускает, чтобы ей ставили иные, нежели богам, пределы. Во-первых, она не
согласна, чтобы родиной ее были ничтожный Эфес или тесная Александрия
или другое место, еще обильней населенное и гуще застроенное. Ее граница
- все то, что опоясывается последним и всеобъемлющим кругом, внутри ко-
торого лежат земли и моря, внутри которого воздух соединяет и вместе
разделяет божественное и человеческое, внутри которого расставлено по
местам столько божеств, чтобы каждое делало свое дело. (22) Во-вторых,
она не принимает отпущенного ей короткого срока: "Мне принадлежат, - го-
ворит она, - все годы, ни один век не заперт для великого ума, и все
времена доступны мысли. Когда придет последний день и разделит божест-
венное и человеческое, перемешанные сейчас, я оставлю это тело там, где
нашла его, а сама вернусь к богам. Я и теперь не чужда им, хоть и держит
меня тяжкая земная темница". (23) Этот медлительный смертный век -
только пролог к лучшей и долгой жизни. Как девять месяцев прячет нас ма-
теринская утроба, приготовляя, однако, жить не в ней, а в другом месте,
куда мы выходим, по-видимости способные уже и дышать и существовать без
прежней оболочки, так за весь срок, что простирается от младенчества до
старости, мы зреем для нового рождения. Нас ждет новое появленье на свет
и новый порядок вещей. А без такого промежутка нам не выдержать неба.
(24) Так не страшись, прозревая впереди этот решительный час: он пос-
ледний не для души, а для тела. Сколько ни есть вокруг вещей, ты должен
видеть в них поклажу на постоялом дворе, где ты задержался мимоездом.
(25) Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести
больше, чем принес; да и немалую часть того, что ты взял с собою в
жизнь, придется оставить. Ты сбросишь верхний из одевающих тебя покровов
- кожу, ты лишишься плоти и разливающейся по всему телу крови, лишишься
костей и жил, скрепляющих все текучее и непрочное.
(26) Тот день, которого ты боишься как последнего, будет днем рожде-
ния к вечной жизни. Сбрось груз! Что ты медлишь, как будто уже однажды
не покинул прятавшего тебя тела? Ты мешкаешь, упираешься, - но и тогда
тебя вытолкнуло величайшее усилие матери. Ты стонешь, плачешь; плакать -
дело новорожденного, но тогда тебя можно было простить: ты появился не-
разумным и ничего не ведающим, тебя, едва покинувшего мягкое тепло мате-
ринской утробы, овеял вольный воздух, а потом испугало грубое прикосно-
вение жестких рук, и ты, нежный, ничего не понимающий, оторопел перед
неведомым. (27) Теперь для тебя уже не внове отделяться от того, частью
чего ты был; так равнодушно расставайся с ненужными уже членами и сбра-
сывай это давно обжитое тело. Его рассекут, закопают, уничтожат. А ты
что печалишься? Это дело обычное! Ведь оболочка новорожденных чаще всего
гибнет. Зачем ты любишь как свое то, что тебя одевает? Придет день, ко-
торый сдернет покровы и выведет тебя на свет из мерзкой зловонной утро-
бы.
(28) И теперь взлети отсюда, насколько можешь; привязывайся к самым
дорогим и близким не больше, чем чужой человек3; уже здесь помышляй о
более высоком и величавом. Когда-нибудь перед тобою откроются тайны при-
роды, рассеется этот туман и отовсюду ударит в глаза яркий свет. Предс-
тавь себе, каково будет это сиянье, в котором сольется блеск бессчетных
звезд. Ни одна тень не омрачит ясности, каждая сторона не бес будет
сверкать одинаково ослепительно, - ведь чередованье дня и ночи есть удел
нижнего воздуха. И вот, когда ты всем существом воспримешь весь этот
свет, который теперь смутно доходит слишком тесными для него путями зре-
ния и все же издали восхищает тебя, - тогда ты скажешь, что прожил жизнь
в темноте. Чем покажется тебе божественный свет, когда ты его увидишь в
его области? (29) Мысль о нем не допускает, чтобы в душе угнездились
грязь, и низость, и жестокость. Она твердит, что боги - свидетели всех
наших дел, приказывает искать их одобрения, готовиться к будущей встрече
с ними, видеть перед собою вечность. А тот, кто постиг ее разумом, не
устрашится никакого войска, не испугается трубы, не побоится ничьих уг-
роз. (30) Да и откуда страх у того, кто надеется умереть? Ведь и утверж-
дающий, будто душа существует лишь до тех пор, покуда удерживается в
оковах плоти, а отделившись, тотчас рассеивается, все же старается 4 и
после смерти быть полезным. Пусть он сам исчезнет с глаз, однако
Мужество мужа в душе вспоминают и древнюю славу Рода его...6
Подумай сам, до чего нам полезны добрые примеры, - и ты поймешь, что
память о великих людях не менее благотворна, чем их присутствие. Будь
здоров.
Письмо СIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Зачем ты опасаешься беды, что может произойти с. тобою, а может и
не произойти? Я имею в виду пожар, обвал дома и прочее, что на нас обру-
шивается, но не подстерегает нас. Лучше смотри и старайся избежать того,
что следит за нами и хочет поймать. Потерпеть крушение, упасть с повозки
- все это случаи тяжкие, но редкие; а вот человек человеку грозит ежед-
невно. Против этой опасности снаряжайся, ее выслеживай внимательным
взглядом: нет беды чаще, нет упорней, нет вкрадчивей. (2) Буря, прежде
чем разразиться, грозит нам, здания, прежде чем рухнуть, дают трещину,
дым предупреждает о пожаре, - гибель от руки человека внезапна и чем
ближе подступает, тем усерднее прячется. Ты заблуждаешься, если веришь
лицам встречных: обличье у них человеческое, душа звериная; или нет, со
зверьми только первое столкновение опасно, а кого они минуют, тех не
ищут больше, потому что только необходимость толкает их чинить вред.
Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить че-
ловека приятно.
(3) Думай, однако, о грозящей от человека опасности так, чтобы не за-
бывать и о долге человека. На одного гляди, чтоб он тебе не повредил, на
другого - чтобы ему не повредить. Радуйся чужим удачам, огорчайся неуда-
чам, помни, что ты должен дать другим и чего остерегаться. (4) Чего ты
достигнешь, живя так? Повредить тебе смогут все равно, а вот обмануть не
смогут. Укройся, насколько сможешь, в философии: она тебя спрячет в
объятиях, в ее святилище ты будешь или в полной, или в большей безопас-
ности. Сталкиваются только те, кто гуляет по одной дороге. (5) Однако и
самой философией нельзя похваляться: для многих, кто хвастался ею и ки-
чился, она стала причиной опасности. Пусть она избавит от пороков тебя,
а не обличает чужие пороки; пусть не чурается общепринятых обычаев;
пусть постарается не внушать мненья, будто она осуждает то, от чего воз-
держивается. Можно быть мудрым, и не выставляясь напоказ, не вызывая
неприязни. Будь здоров.
Письмо СIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я убежал к себе в Номентанскую усадьбу, - от чего, по-твоему? От
города? - Нет, от лихорадки, - той, что подкрадывается исподволь. Она
уже наложила на меня руку, но я сразу велел закладывать повозку, хоть
Паулина1 меня и удерживала. Врач говорил, что это только начало, потому
что биение жил неспокойно и неровно, его обычная мера нарушена. Я наста-
ивал на отъезде. На устах у меня были слова господина моего Галлиона2,
который, захворав лихорадкой в Ахайе, тотчас поднялся на корабль, воск-
лицая, что болезнь обитает не у него в теле, а в тамошней местности. (2)
Это я и сказал Паулине, ради которой мне приходится думать о здоровье.
Зная, что ее жизнь стала едина с моею, я начинаю щадить себя, так как
щажу ее, и, хотя старость сделала меня во многом храбрее, я теряю это
преимущество моего возраста. Мне приходит на ум, что моя старость вобра-
ла в себя чужую молодость, которую нужно беречь. И так как я не добива-
юсь от Паулины, чтобы она была мужественней в любви ко мне, то она доби-
вается, чтобы я был прилежнее в любви к себе. (3) Ведь высоким чувствам
нужно идти навстречу, и порой, вопреки напору обстоятельств, во имя
близких возвращаться к жизни даже и с мукой, зубами удерживая вылетающий
дух; ведь человеку добра нужно жить, сколько велит долг, а не сколько
приятно. Кто ни жены, ни друга не ценит настолько, чтобы ради них прод-
лить себе жизнь и не упорствовать в намеренье умереть, тот просто изба-
лован. Если польза близких требует, душа может даже приказать себе поло-
жить конец не только желанью смерти, но и самой смерти, когда она нача-
лась, - только бы угодить близким. (4) Вернуться к жизни ради других -
признак наибольшего величия души, и величайшие мужи часто так поступали.
Но и то, по-моему, свидетельствует о высочайшей человечности, что ты
оберегаешь свою старость, величайшее благодеянье которой - возможность
беспечнее относиться к себе и смелее пользоваться жизнью, и заботишься о
ней, зная, что кому-нибудь из твоих юна мила, полезна и дорога. (5) И за
это нам достается в награду немалая радость: разве не самое отрадное -
когда жена так тебя любит, что ты сам начинаешь любить себя больше? И
выходит, что Паулина может поставить мне в заслугу не только страх за
нее, но и за меня самого.
(6) Но ты спрашиваешь, чем кончился мой замысел уехать? Едва я выб-
рался из давящего города, от запаха дымящихся кухонь, которые, едва их
затопят, изрыгают вместе с пылью все таившиеся в них ядовитые пары, как
тотчас самочувствие мое изменилось. А как ты думаешь, сколько сил приба-
вилось у меня, когда я добрался до виноградников? Выпущенный на пастби-
ще, я накинулся на мой корм. Я снова нашел самого себя: не осталось сла-
бости в ненадежном, замышлявшем дурное теле, я опять всей душой предался
занятиям.
(7) Но место мало поможет в этом, если душа не будет принадлежать са-
ма себе, - а она, если захочет, найдет способ уединиться даже в гуще
дел. Напротив, кто выбирает то ту, то эту местность в погоне за досугом,
всюду найдет отвлеченья. Рассказывают, еще Сократ, когда кто-то жаловал-
ся на то, что не получил пользы от путешествий, ответил: "И недаром:
ведь ты путешествовал с тобою!" (8) Как хорошо было бы некоторым уехать
подальше от себя! А не то они сами себя теребят, портят, пугают. Что
пользы пересекать моря и менять города? Если хочешь бежать от того, что
не дает тебе покоя, другим должно быть не место а ты. Представь себе,
что ты приехал в Афины, приехал на Родос; выбирай какую угодно страну;
разве важно, какие в ней нравы? Ведь твои-то нравы - с тобою! (9) Ты
считаешь богатства благом; стало быть, тебе будет мучительна бедность и
- самое печальное! - бедность мнимая: ведь ты, хоть имеешь много, будешь
воображать, будто тебе не хватает ровно столько, яа сколько превзошел
тебя имеющий больше. Ты считаешь благом почести: так тебе будет плохо от
того, что такой-то стал консулом, а такой-то - даже во второй раз; ты
будешь завидовать всякому, чье имя чаще попадается в годовых списках3. И
честолюбие настолько лишит тебя разума, что при виде одного обогнавшего
ты забудешь обо всех, кого оставил позади. (10) Ты считаешь смерть вели-
чайшим злом, хотя если есть в ней что-то плохое, как только одно: ее бо-
ятся раньше, чем она приходит. Тебя будут пугать не то что опасности, а
подозрения, ты постоянно будешь мучиться пустыми страхами. Что пользы,
если
Путь меж врагов позади, позади твердыни аргивян? 4
Даже мир даст тебе поводы бояться; однажды пав духом, ты и самой бе-
зопасности не будешь верить. Привыкшая к слепому страху душа неспособна
будет заботиться о собственном спасенье: она ие избегает, а убегает, а
опасности легче ударить нас сзади. (11) Самым тяжким злом ты считаешь
потерю любимых, - а это так же глупо, как оплакивать листья, падающие с
