притягивал лишние взгляды, так разве что красавица Ниилит, боязливо
державшаяся за руку Волкодава и одетая - тьфу, стыдобища! - в мужскую
рубаху.
Волкодав остановился перед воротами гостиного двора. Над ними,
колеблемая ветром, качалась и поскрипывала вывеска: могучий конь,
влекущий сани с поклажей. Коня когда-то выкрасили белым, и краска не
совсем еще с него облупилась.
- "Белый Конь"! - без запинки прочла Ниилит. Волкодав покосился на
нее. Волшебник и прехорошенькая девчонка, умеющая читать. Очень даже
неплохо.
Двор за воротами оказался почти пуст, если не считать нескольких
рослых бронзовых халисунцев, которые, оживленно переговариваясь,
укладывали какие-то тюки в крепкую, на высоких колесах повозку. Волкодав
кивнул им, как подобает вежливому гостю. Халисунцы на миг прервали
болтовню и кивнули в ответ.
Дверь стояла гостеприимно распахнутой. Волкодав откинул пеструю
занавеску и вошел внутрь.
Было около полудня, и корчма не могла похвастаться многолюдьем.
Служанка протирала столы, а на усыпанном соломой полу расположился
молодой работник. Бережно подтесывая, он приспосабливал новую ножку к
длинной скамье.
Волкодав спустил с плеч корзину, вынул из нее Тилорна и усадил на
лавку возле двери. Ниилит тотчас села рядом, обхватила клонившееся тело,
подперла. Тилорну, точно младенцу, еще предстояло учиться сидеть самому.
Мудрец улыбнулся Ниилит и виновато вздохнул.
Волкодав подошел к стойке. Корчмарь, протиравший глиняные кружки
вышитым полотенцем, сейчас же оставил свое занятие и подался вперед,
всем видом изображая радушие. Он был из восточных вельхов: Волкодав
понял это по вышитой повязке на лбу.
- Благо тебе, добрый хозяин, под кровом этого дома, - обратился он к
вельху на его родном языке. - Хорошо ли бродит нынче пиво в твоих
котлах?
- Благодарение Богам, в нашем доме все хорошо, - откликнулся тот и
опустил ладонь на деревянную стойку, защищаясь от возможного сглаза. -
Урожай ячменя, по воле Трехрогого, был отменный, и по его же воле не
переводится у нас солод... - тут он окинул рослого Волкодава оценивающим
взглядом, - ...в чем господин мой может убедиться и сам, если пожелает
освежиться с дороги. Кроме того, у нас есть славные жареные поросята,
пища воинов. Есть каша, молоко и творог для больного и сладости для
красавицы. Что господин мой прикажет подать?
Волкодав с усмешкой похлопал рукой по тощему кошелю, висевшему на
ремне. Звяканье раздалось далеко не сразу: трем медным грошам
понадобилось время, чтобы собраться в одном углу.
- Моя удача, - сказал Волкодав, - нынче такова, что я ищу не жареных
поросят, а работы. Может, подскажешь, почтенный, не пригодился бы
охранник кому-нибудь из купцов, едущих в Галирад?
- Сегодня, боюсь, я тебя ничем не обрадую, - ответствовал вельх. -
Впрочем, завтра должен прибыть досточтимый Фитела: он всегда
останавливается у меня, чем я по праву горжусь. Попытай счастья. Только,
сказать тебе правду, его обозы всегда очень хорошо охраняются. Если
желаешь, у меня наверху есть комнаты для ночлега...
- В жилище достойного мужа мы вошли. - Волкодав церемонно поклонился.
- Мы заночуем у озера. А утром, если не возражаешь, снова заглянем к
тебе.
И он повернулся идти, но хозяин перегнулся через стойку и осторожно
придержал его за рукав. Он сказал;
- Нет нужды ночевать у озера, если можно остановиться под крышей. Я
ничего не возьму с тебя за постой.
По совести говоря, комната оказалась не слишком роскошной. Тем не
менее в ней была кровать - самая настоящая деревянная кровать с одеялом,
подушкой и чистыми, пускай небелеными, полотняными простынями.
- Может быть, Ниилит... - нерешительно начал Тилорн, но Волкодав
молча уложил его и накрыл одеялом. - С ума сойти... - прошептал ученый,
гладя мягкую, хорошо выделанную овчину. - С ума сойти... Я уже и забыл,
как все это выглядит...
Я тоже, подумал Волкодав, но вслух, конечно, ничего не сказал. Медяки
снова стукнулись один о другой, случайно встретившись в кошеле, и его
вдруг посетила шальная мысль: а что, если в самом деле сладостей для
Ниилит?.. Нет, чепуха. Уж лучше чашку молока да кусок белого хлеба
Тилорну...
В это время в дверь постучали. Волкодав кивнул, и Ниилит, стоявшая у
входа, открыла.
Через порог шагнул корчмарь с плетеным подносом в руках. Была на том
подносе деревянная плошка с хорошим ломтем жареной свинины, большая
миска пшенной каши на молоке, кружка пива, хлеб и несколько пряников.
Корчмарь улыбался, глядя на Волкодава.
- Я решил, - сказал он, - что подкрепиться вам все-таки не помешает.
Гость не должен оставаться голодным, раз уж вошел в дом.
- А не проторгуешься ты так, достойный хозяин? - не торопясь
принимать поднос, хмуро спросил Волкодав. - Никто ведь не знает, как
скоро я смогу возвратить тебе долг...
- ...и сможешь ли вообще, - подхватил тот и поставил еду на
подоконник. Отломил кусочек хлеба, макнул в жир и угостил Мыша. Черный
зверек сперва угрожающе распахнул крылья, но потом передумал, взял хлеб
и с аппетитом принялся есть. - Я не первый год живу и торгую в этих
местах, - продолжал корчмарь. - Я знаю твой народ и давно понял, что
венны никогда не забывают долгов... - Тут его взгляд как бы невзначай
скользнул по косам Волкодава, говорившим о недавно исполненной мести. -
А кроме того, господин мой, я усвоил, что люди куда как глазасты и
склонны все замечать. Стало быть, очень скоро вся округа прослышит о
том, что корчмарь Айр-Донн не отказал в ночлеге и пище храбрецу из
племени веннов, который совершил некое достойное дело и оттого временно
обеднел. Поживешь с мое на этаком перепутье...
Не договорив, он вновь улыбнулся, вышел за дверь и без стука
притворил ее за собой.
- Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, - запоздало подал голос Тилорн.
Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом, выпрашивая
добавку.
Вечером, выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелся на старую
яблоню, росшую подле крыльца. Раскрывшиеся цветы нежно-розовым облаком
окутывали ее до самой верхушки, но узловатый, исковерканный ствол и
корявые сучья говорили о трудно прожитом веке.
Так, бывает, немолодая женщина вынет из сундука красно-белое
свадебное платье, приложит к груди - и задумается и вновь станет похожа
на ту юную красавицу, которой когда-то была...
- Эгей!.. - В высоком окне дома появился мальчишка и, желая, как
видно, покрасоваться перед незнакомцем, махнул с подоконника прямо на
дерево. Взвились оборванные лепестки, жалобно охнули столетние ветви.
Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж
ним и стволом.
Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна:
- Живо неси вар и веревку...
- Да ну ее!.. - отбежав в сторонку, раздосадованно прокричал
сорванец. - Она уж и яблок-то не дает!
- Сказано тебе - неси, вот и неси, - строго заметил. Айр-Донн,
вышедший на крыльцо. - Слушай, что старшие говорят! - И, когда тот
убежал, пояснил смотревшему на него Волкодаву: - Это мой сын. Баловник,
сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет. Всякий год срубить
собираюсь, а погляжу, как цветет, и отступлюсь. Если бы еще и яблоки
были...
Мальчишка принес вар и лыковую веревку, и Айр-Донн увел его в дом:
сын собирал со столов пустые кружки, помогал мыть посуду. Оставшись
один, Волкодав надежно подвязал сук и замазал рану, чтобы не завелась
гниль. Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу.
По двору туда и сюда ходили люди, из корчмы доносился приглушенный
гул голосов. Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихо светясь в
предзакатном розовом небе...
Такие же яблони росли у него дома...
Как всегда, при мысли о доме слева в груди заныло глухо и тяжело.
Волкодав закрыл глаза и, откинув голову, прижался к дереву затылком.
Какие яблоки чуть не до нового урожая хранились в общинном подполе, в
больших плетеных корзинах, - румяные, сочные слитки благословенного
солнца... Какой дух всегда был в том подполе, войдешь - и точно мать в
щеку поцеловала... Ни один Серый Пес не дерзнул бы обидеть старую
яблоню. Это ведь все равно что обидеть женщину, которая с возрастом
утратила материнство и сменила рогатую бисерную кику на скромный
платок...
Кто теперь полными ведрами разбрасывал под яблонями навоз, кто
подпирал жердями тяжелые, клонящиеся ветви, кто благодарил за добро?
Старое, мудрое дерево с заботливой лаской смотрело на молодого
бестолкового парня...
Давно уже к Волкодаву никто не подходил незамеченным. А тут, поди же
ты, не услышал шагов. Потому, может, и не услышал, что не было в них ни
зла, ни угрозы. Мягонькие пальчики погладили его руку, и он мгновенно
вскинулся, открывая глаза. Перед ним стояла девчушка лет десяти. Стояла
и смотрела на него безо всякого страха: ведь рядом не было взрослых,
которые объяснили бы ей, что широкоплечие мужчины с поломанными носами и
семивершковыми ножами в ножнах бывают очень, очень опасны. Одета она
была в одну длинную, до пят, льняную рубашонку без пояса, перешитую из
родительской. Такие носят все веннские дети, пока не войдут в лета.
Реденькие светлые волосы свисали на плечи из-под тесемки на лбу. Только
и поймешь, что не мальчик, по одинокой бусине, висящей на нитке между
ключиц.
- Здравствуй, Серый Пес, - сказала девочка. - Что ты такой грустный
сидишь?
- И ты здравствуй, - медленно проговорил Волкодав, в самом деле
чувствуя себя громадным злым псом, которого ни с того ни с сего
облепили, кувыркаясь, глупые маленькие щенята. И, как тот пес, он замер,
не смея пошевелиться: не оттолкнуть бы, не испугать... А в сознании
билось неотвязное: и у меня был бы дом... была бы и доченька...
- Зря ходишь одна, - сказал он наконец. - Люди... всякие бывают...
Она склонила голову к плечику и застенчиво улыбнулась ему. Бывают,
мол, но я-то ведь знаю, что ты не из таких. Волкодав неумело улыбнулся в
ответ и сразу вспомнил о своих шрамах и о том, что во рту не хватало
переднего зуба: улыбка его вовсе не красила. Однако волшебное существо
смотрело ясными серыми глазами, упорно отказываясь бояться. Потом
подняло руки к шее:
- Хочешь, я тебе бусину подарю?
Тут Волкодав сообразил наконец, что уснул под яблоней и угодил в
сказку. Веннские женщины дарили бусы женихам и мужьям, и те нанизывали
их на ремешки, которыми стягивали косы. С гладкими ремешками
показывались на люди одни вдовцы и те, до кого женщина еще не
снисходила. Вмиг разучившись говорить, Волкодав сумел только молча
кивнуть головой. Девочка живо распутала нитку, надела граненую
хрустальную бусину на его ремешок, закрепила узелком. И засмеялась,
довольная удавшейся хитростью:
- А мне все говорили, у меня, у дурнушки, никто и бус не попросит...
- Ты подрастай поскорее, - прошептал Волкодав. - Там поглядим.
И горько пожалел про себя, что оставил объевшегося Мыша отсыпаться на
вколоченном в стену деревянном гвозде. То-то было бы радости - дай мышку
погладить...
- Где живешь-то? - спросил он, разгибая колени. - Давай провожу.
Мать, поди, с ума уже сходит.
И заметил, что девочка в самом деле была худенькая и маленькая для
десяти лет. Пока он сидел, они с ней смотрели друг Другу в глаза, но
стоило подняться, и она еле достала макушкой до его поясного ремня.
Волкодав осторожно взял теплую доверчивую ладошку и пошел с девочкой со
двора.
Оказывается, ее семья, как и Волкодав со своими, была здесь проездом.
