Зато теперь...
Отчаянно визжа, Ниилит мчалась через поляну к костру. Ее глаза были
двумя белыми кругами. А за ней...
За Ниилит шел Людоед. Именно шел, тяжело и вроде бы неторопливо
переставляя плохо гнувшиеся ноги. Но Волкодав сразу понял, что Ниилит от
него не убежать.
Значит, еще раз, Людоед...
Венн додумывал эту мысль, уже летя полуторасаженными прыжками вперед.
Нет, шедшая навстречу тварь не была живым Людоедом, сумевшим как-то
выбраться из горящих развалин и чудесно исцелиться от раны. Людоед был
мертв. Мертвым, стеклянным взглядом глядели его глаза, в неподвижном
оскале блестели сквозь бороду зубы, а низ рубахи, сапоги и штаны сплошь
покрывала черная слизь. Убивший нечист, и его нечистота притягивает души
убитых, помогает им обрести подобие плоти.
Мертвый пришел за живыми...
Силы и разум одновременно покинули Ниилит - упав, она осталась лежать
неподвижно. Волкодав перелетел через нее и сшибся с чудовищем.
Руки и ноги все сделали сами. Венну понадобилось три быстрых
движения, чтобы скрутить Людоеда и вжать его в землю, удерживая за
вывернутую руку. Теперь отрезать голову и...
Людоед начал подниматься.
Живой человек не мог бы этого сделать. Мертвый смог.
Под пальцами венна затрещали сухожилия и суставы:
Людоед равнодушно ломал собственное тело. Вот когда Волкодаву стало
страшно. По-настоящему страшно. Содрогаясь от отвращения, он принялся
кромсать ножом холодную, тронутую тлением плоть. Успеть бы! По вере
сегванов, ожившему мертвецу следовало отсечь голову и приложить ее к
заду. По вере веннов...
Очнувшаяся Ниилит опять завизжала. И тут Волкодав расслышал
неожиданно громкий окрик Тилорна;
- Колом его, девочка! Осиновым!..
Нож не извлекал крови, просто полосовал мертвечину. Людоед продолжал
неотвратимо подниматься. Сил у него не убавится, пока голову связывает с
телом хотя бы лоскут.
Кажется, Тилорн кричал еще, но Волкодав от напряжения и страха не
слышал уже ничего.
Потом что-то скользнуло мимо его левого плеча и воткнулось в
мертвеца. Осиновый кол!.. Людоед забился, пытаясь избавиться от
страшного кола, но Волкодав бросил нож и, перехватив осиновую жердь,
вгонял ее глубже и глубже, пока она не коснулась земли.
И тогда... Венну показалось, будто измятая трава расступилась, а труп
внезапно прирос к земле и не мог больше оторвать от нее ни руки, ни
ноги. А потом земля начала втягивать силившегося вырваться Людоеда,
всасывая его все глубже, смыкаясь над его локтями, над коленями, над
лицом...
Волкодав выпустил кол только тогда, когда на поверхности не осталось
ничего, кроме распрямившейся травы. Кол, однако, продолжал уходить в
землю и наконец скрылся целиком.
Вот теперь все. Больше Людоед не вернется.
Волкодав подобрал испоганенный нож и старательно вытер. Руки ощутимо
дрожали. Надо будет не забыть обжечь лезвие на огне, сгоняя остатки
скверны. Ниилит отчаянно рыдала, закрыв руками лицо.
- Господин... - пыталась выговорить девочка - Господин. Волкодав
нагнулся и взял ее на руки. Казалось, в помятом боку сидело разом
несколько стрел. Ниилит судорожно обхватила его шею, рубаха на груди
мгновенно промокла от слез.
- Эх ты, котенок, - сказал он негромко, со всей лаской, на какую был
способен. И понес Ниилит обратно к костру.
Когда Волкодав кинулся навстречу страшному гостю, Нелетучий Мыш,
конечно, без промедления пустился следом. Одна беда - короткие лапки
едва донесли его до черты нарушенного круга. Он мигом вскарабкался
вернувшемуся Волкодаву на плечо и укусил его за ухо, досадуя, что не
привелось вместе побороться с напастью.
Тилорн ждал их, приподнявшись на локте. Слабые пальцы ученого сжимали
ореховое копьецо. Что ж, и оно могло бы помочь, подумалось Волкодаву.
Орешник - священен. Но в таком деле осиновый кол все-таки надежней.
- Что это было?.. - шепотом спросил Тилорн, когда Волкодав кое-как
разжал на своей шее руки Ниилит и заставил ее забраться под плащ. Венн
вынул из мешка молот, возобновил круг, сел по другую сторону Ниилит и
сказал:
- Это идут те, кого я убил три дня назад. Тут ему померещилась в
правой ноздре знакомая сырость, и он торопливо провел рукой по усам: не
течет ли кровь. С тех пор, как ему сломали на каторге нос, подобное
приключалось нередко. Нет, кажется, на сей раз миновало.
- Господин... - Ниилит снова заплакала, прижавшись к его колену.
- Ладно, я тоже хорош, - проворчал Волкодав и неуклюже погладил ее по
голове. Волосы были мягкими и пышными, как густой шелк. Если высыпать на
них меток лесных яблок, подумалось Волкодаву, до земли не докатится ни
одно. - Зря пугать не хотел. Если бы круг... - Он махнул рукой,
отчаявшись объяснить что-нибудь толком. Слишком долго рассказывать, что
воин, убивший врага, должен самое малое три дня париться в бане, строго
постясь, не ступая на землю, не показываясь солнцу и, уж конечно, не
разговаривая ни с кем. И все это ради того, чтобы мстительные души не
сумели отыскать погубителя.
Но рассказывать Волкодав не умел. И не любил.
- Может, еще кто явится, - проговорил он наконец. - Ничего, не
достанут.
Немного попозже пришел палач - уродливо вспухший и оттого казавшийся
еще толще, чем был при жизни. Голова, покрытая капюшоном, моталась на
сломанной шее. Тогда, в подвале, Волкодав так и не увидел его лица.
Разглядывать эту рожу теперь ему хотелось еще меньше.
Наткнувшись на круг, палач поднял руки, ощупывая невидимую преграду.
Потом, переступая боком, двинулся вдоль черты - не найдется ли где
слабого места. Шагнул было под сень дуба, но тут же отскочил обратно -
ни дать ни взять сунулся в огонь.
Ниилит тихонько заскулила и заползла под плащ с головой. По мнению
Волкодава, вполне можно было укладываться и преспокойно спать до утра:
мертвый палач и иные, кого еще там принесет, будут бессильно болтаться у
священной черты, точно куски дерьма, попавшие в прорубь, а на рассвете
пропадут сами собой. Но Ниилит, придавленная ужасом, дрожала между ним и
Тилорном. Шорох шагов из-за круга грозил свести ее с ума. Тилорн молчал,
однако Волкодаву хватило одного взгляда на горе-чародея - тому тоже было
очень не по себе. Ворча сквозь зубы, Волкодав поднялся, снова вытащил
молот и, повернувшись к мертвецу, начертал в воздухе Знак Грома: шесть
остроконечных лепестков, заключенных в круг-колесо.
- Во имя Грозы! - сказал он палачу. - Пошел вон! Струя лилового
пламени бесшумно упала то ли с дубовых ветвей, то ли с самого неба и
обтекла труп. Палач начал корчиться так, словно его вздергивали на дыбу.
Милосердная земля схватила его за ноги и быстро втянула в себя.
Мать-Земля всегда жалеет детей, даже самых негодных.
Волкодав вернулся под дуб и улегся, безуспешно стараясь поберечь
больной бок. Тилорн гладил по голове лежавшую между ними Ниилит,
повторяя:
- Не плачь, маленькая... все хорошо... Не плачь... Волкодав вспомнил
тяжелый шелк ее волос под своими пальцами... и как она жалась к нему те
несколько мгновений, что он нес ее на руках... Нелетучий Мыш посверкивал
светящимися зрачками, вися вверх тормашками на деревянной распорке.
Постепенно Ниилит пригрелась, перестала всхлипывать и уснула,
свернувшись калачиком.
Перед самым рассветом Волкодава разбудило негромкое, но полное
кровожадной ярости шипение Мыша. Волкодав открыл глаза и увидел, что у
черты, безмозгло тычась в запретную пустоту, переминалось еще двое. У
одного вместо правого глаза зияла бесформенная дыра, другой пришлец был
покрыт копотью и почти гол, если не считать клоков сгоревшей одежды.
Этим хватит немногого. Волкодав не стал ждать, пока Ниилит проснется и
опять испугается, увидав нежить. Он приподнял голову и шепотом произнес
несколько самых мерзких ругательств, которые знал. Мертвецы тотчас
поблекли и растаяли, смешавшись с густым холодным туманом...
Большой Погост - это были уже коренные земли сольвеннов.
Когда-то здесь стояла самая обычная деревня-весь, в которой, как и во
всякой веси, жил один-единственный род. На широкой поляне в лесу высился
большой общинный дом, окруженный домиками поменьше, а в домиках обитали
женщины и мужчины, называвшие себя Соловьями. Местное предание гласило,
что в самом начале времен прародительница племени заслушалась
соловьиного щекота и отдала свою любовь прекрасному юноше, которым
обернулся неказистый с виду певец. Другие соловьи запомнили и выучили
песню, спетую им для любимой, и по весне она до сих пор оглашала
благоухающие черемухой леса. А старухи и старики еще помнили, как
лунными ночами молодые девушки нагими уходили в чащу, мечтая понравиться
красавцу-оборотню, Что ж, после ночи, проведенной в лесу, у некоторых в
самом деле начинали расти животы...
Все это любопытный Тилорн мало-помалу, слово за слово вытянул из
неразговорчивого Волкодава в течение нескольких дней. Тот отвечал
урывками, односложно и неохотно. Когда же Тилорн пытался выспросить
что-нибудь о его собственном роде - вообще смолкал на полдня. Другое
дело, времени, как и терпения, у Тилорна было хоть отбавляй: к Большому
Погосту они шли еще четверо суток.
Шагая вперед. Волкодав поначалу все косился на Ниилит - выдержит ли
дорогу. Но девчонка неутомимо шлепала босыми пятками и даже умудрялась
по дороге нарвать кислицы или еще чего-нибудь вкусного для котелка.
После сражения с мертвецами у них разом протухла вся рыба, и Волкодав
уже было задумался, не ограбить ли позабытую беличью кладовую. Но
вечером они остановились у озерка, и Ниилит мигом наловила лягушек,
которых, оказывается, она умела удивительно вкусно поджаривать.
- Это лягушки, господин, - смущенно обратилась она к слепому. - У нас
их едят. Если твоя вера не воспрещает...
- Не воспрещает, - улыбнулся Тилорн. - Хотя, если честно, мой народ
давно уже не убивает живые существа ради того, чтобы насытить желудок.
Волкодава наконец отпустил жар, и он тоже протянул руку к еде. Вера
Тилорна показалась ему странноватой, но он видывал и похлеще. Да. На
каторге он ловил крыс, водившихся в подземельях. И ел их сырыми. А ведь
были среди рабов и такие, кто предпочитал умереть с голоду, но не
поступиться своей верой, осуждавшей нечистую пищу...
Волкодав прожевал хрустящую лягушачью лапку и потянулся за следующей.
За последние сто лет у Соловьев многое изменилось.
Род, безвылазно сидевший в непроходимом лесу и знать не знавший
никого, кроме ближайших соседей, нежданно-негаданно оказался на
оживленном торговом пути. Начали останавливаться заезжие гости, и
крохотная безымянная весь сбрела имя: Большой Погост. Иные птенцы
Соловья, виданное ли дело, спорхнули с насиженных поколениями мест,
унеслись неведомо куда вить новые гнезда. Зато близ старых гнезд начали
селиться чужие, пришлые люди. Появились даже такие, кто не охотился и не
пахал земли. Некоторые, с ума сойти, держали постоялые дворы, готовили
еду и варили пиво гостям, стелили им постели и тел жили с весны до
весны. И, самое удивительное, жили неплохо...
Скоро, того и гляди, явится во главе храброй дружины боевой
галирадский боярин и выстроит крепость-городок, начнет с купцов пошлину
собирать...
Словом, никто не оборачивался вслед Волкодаву, шедшему по улице со
своей корзиной и Нелетучим Мышом, примостившимся на плече. Большой
Погост успел утратить любопытство, насмотревшись на самых разных людей.
Здесь не особенно удивились бы даже чернокожему из Мономатаны, одетому в
набедренную повязку из пестрой шкуры питона. Подумаешь, бродяга-венн,
несущий на спине обросшего волосами калеку. Если кто из троих и
