вельхом.
Кетарн ответствовал подобающим образом:
- По воле Трехрогого, урожай ныне хорош и дичь изобильна, а табуны
принесли хороший приплод. Мой род просит тебя изведать нашего достатка и
радости, о благородная бан-риона.
Елень Глуздовна наклонила голову под серебристой шелковой сеткой -
вежливая гостья, заехавшая на праздник:
- Воистину не откажусь я изведать веселья под кровом твоего рода,
Кетарн, ибо путь мой далек, а кони устали.
Тут вельх мальчишески улыбнулся:
- Если твою славную кобылицу утомила дорога, прошу, госпожа, взойди
на мою колесницу, а я стану править конями.
- И от этого не откажусь, - ответила кнесинка. Пришлось Волкодаву
смотреть, как чужой человек снимает кнесинку с седла, а потом
почтительно подсаживает на колесницу. Если бы Елень Глуздовна спросила
его мнения, он бы попросил ее остеречься бесшабашной лихости, сквозившей
в повадке сына старейшины. И уж точно отсоветовал бы ехать с таким
возницей да на незнакомых конях. Но кнесинка в его советах отнюдь не
нуждалась. Ему показалось даже, она была не прочь за что-то досадить ему
и близнецам, в основном, конечно, ему. Только вот за что бы?.. Мысленно
он перебрал истекшую седмицу, когда он и братья Лихие день-деньской не
спускали с нее глаз, а ночами по очереди дремали у колес возка или под
свесом шатра. Волкодав не нашел, к чему она могла бы придраться. Да и
сказала бы, если бы вправду была чем недовольна...
Венн даже вспомнил их прошлые поездки на реку. И как она все изводила
его расспросами и разговорами. Со времени выезда из Галирада она не
заговорила с ним ни единого разу. Может, негоже просватанной невесте
болтать с телохранителями, да на глазах у посла?..
Рыженькая девушка тем временем уступила свое место Кетарну и проворно
забралась в другую колесницу, устроившись под ногами у седока. Волкодав,
привыкший за всем наблюдать, видел, как Лучезар проводил ее взглядом.
Кетарн тронул с места караковых, и венн с большим облегчением понял,
что можно было и не молиться Богам, испрашивая достаточной резвости для
Серка. Или, наоборот, Боги его как раз и услышали, но поступили, как это
у них водится, по-своему. Отлично обученные вельхские кони горделиво
выгнули шеи и пошли чуть ли не шагом, разом выбрасывая покрашенные белой
краской копыта.
Двести лет назад пределы населенной земли потрясла война, которую до
сих пор называли Последней. Не потому, что с тех пор больше не было
войн. Просто творилось тогда такое, что люди уже решили - настали
последние времена, близится скончание света.
Началось же с того, что в Вечной Степи, лежавшей за Халисуном и
Саккаремом, появился некий народ. Отчаянный, озлобленный и готовый
переесть горло всякому, кто вздумает оспаривать его место под солнцем.
Народ назывался меорэ и появился безо всякого предупреждения и небесных
знамений. Просто однажды вечером к известняковым утесам, которыми от
рождения мира обрывалась в море Вечная Степь, причалили несчитанные тучи
тростниковых лодок под парусами, сплетенными из жестких жилистых
листьев. На глазах у изумленных степняков с них тотчас полезли вверх
тысячи мужчин, женщин и ребятишек. С местными жителями никогда не
виданные ими пришельцы обращались так, как бедный, но решительный
человек обращается с соседом-богатеем, обнаружив, что тот всю жизнь
присваивал себе его долю.
Если сегванов медленно, но верно выживали с родных островов ползучие
ледники, то меорэ, как выяснилось, в одночасье выкурили из дому
извержения огненных гор. Что, конечно, объяснялось кознями более
благополучных соседей. Которые по недосмотру Небес и так наслаждались
совершенно неумеренными благами!
Меорэ не плавили руды и понятия не имели о колесе. Но безоглядная
ярость не столь многочисленного племени на другой же день стронула с
места степных скотоводов. Им пришлось искать новых пастбищ и водопоев
для своих стад, но оказалось, что у каждого мало-мальски пригодного
источника уже жили люди. Так разбегаются круги от камня, упавшего в
пруд. Племя за племенем стало нарушать освященные столетиями рубежи.
Кто-то, потеснившись, решал спор полюбовно. Кто-то хватался за оружие и
потом уже остановиться не мог, ведь изгнанного захватчика непременно
надо покарать и ограбить. А боевые победы, как всем известно, веселят
кровь и заставляют жаждать новых сражений.
Последняя война разорвала и перемешала народы так, что нарочно не
выдумаешь. С той самой поры и жили в Ключинке западные вельхи и даже
успели разделиться пополам, на два клана, луговой и лесной. Луговые
жители владели поймой реки Сивур, впадавшей в Светынь, и там, в заливных
лугах, паслись их знаменитые кони. Лесных вельхов в шутку еще называли
болотными: их предки, убоявшись новых нашествий врагов, предпочли
удалиться с открытых пространств в глухую крепь леса. Да и там жили в
основном по торфяным болотам, ставя жилища на искусно укрепленных
каменных островах, если не вовсе на сваях. Они добывали болотное железо
и слыли мастеровитыми кузнецами и тележниками. Луговые вельхи исстари
считали лесных трусоватыми домоседами, а те луговых - горлопанами и
пустобрехами. Отношения нередко выяснялись в молодецких сшибках. Но,
когда пять лет назад государь Глузд прислал в Ключинку боевую стрелу,
считаться обидами и поминать былое вельхи не стали. Выставили единый
отряд и домой вернулись со славой.
Ежегодную дань галирадскому кнесу гордые ключинцы считали не
унизительным побором, а скорее залогом преданности и защиты. Так тому и
должно водиться между подданными и вождем.
Оттого-то кнесинка Елень знала по именам и Кесана, рига, и его жену,
и все их потомство. Здесь она была среди старых друзей.
Ключинка стояла близ большого круглого озера, которым разливался на
низменной равнине полноводный Сивур. С южной стороны разлива в луга
длинным языком вдавался высокий, обрывистый останец. Вот на этом
останце, породнившись с сольвеннами, жившими здесь испокон веку, и
обосновались когда-то пришлые вельхи.
Едва впереди открылось озеро и деревня, как с колесниц снова подали
голос медные боевые трубы. Скоро долетел отклик, и навстречу с криком и
радостным шумом побежал народ. Первыми мчались собаки и ребятня, за ними
выступали взрослые женщины и мужчины, а посередине толпы торжественно
катилась колесница самого рига.
Кони Кетарна навострили уши и прянули было вперед, но сын старейшины
тотчас смирил их легким движением рук.
- Велико твое искусство, потомок доброго рода, - похвалила ею
приметливая кнесинка. Подумала и добавила: - Но та, что занимала твое
место прежде тебя, управляла конями столь же умело. Не случится ли мне
узнать, кто она?
Польщенный Кетарн ответил с готовностью:
- Это Ане из болотной деревни, дочь Фахтны и Ледне.
Его лицо и шея были темны от загара, но Волкодав рассмотрел
проступивший румянец и понял: кнесинка, ехавшая на свою свадьбу, чуть не
оказалась в гостях на чужой и, пожалуй, куда более радостной. У вельхов
было принято вводить в дом невест, "когда пегий жеребец-трехлетка
проломит копытом на луже лед".
Старейшина Кесан оказался рослым кудрявым середовичем. Как все
вельхи, он наголо брил подбородок, и только пышные усы спадали до самой
груди. Он был очень похож на Кетарна, каким тот будет, когда сам
обзаведется матерыми сыновьями. Рядом с Кесаном на колеснице стояла
супруга, а по бокам шагали двое мужчин в полном вооружении, с копьями и
длинными боевыми щитами. Наследники. Гордость матери, опора отца.
Риг приветствовал кнесинку и ее свиту почти теми же словами, что и
Кетарн прежде него. И тоже не стал, как это было заведено у сольвеннов,
виниться перед владетельными гостями за свою мнимую скудость. В этом
вельхи и венны были близки. Те и другие считали, что вошедшему под кров
важна хозяйская честь, а не богатство, а значит, и прощения просить не
за что.
Впрочем, достаток в погосте определенно водился. Кнесинке отвели
целый просторный двор с большим домом, круглым амбаром, поднятым на
столбики от мышей, и баней под берегом, у самой воды. Все это выглядело
только что выстроенным, новеньким, добротным и чистым, и солома на крыше
еще не успела потерять свежего блеска, - сияла, как золото.
- В день, когда ты, бан-риона, из дому выехала, последние охапки
вязали, - улыбаясь, пояснил риг. - А вчера утром только обжили. Первой
вселишься, Глуздовна, так сделай милость, благослови, чтобы и другие
после тебя горя не знали.
- Кто же будет здесь жить после сестры? - поинтересовался Лучезар.
- У нас в деревне как осень, так свадьбы, воевода, - ответил Кесан и
сразу перевел разговор на другое, а в голосе его Волкодаву послышалась
некая сдержанная осторожность и даже опаска.
Что нужно путнику после дальней дороги? Отдых, еда и питье, но прежде
всего, конечно, доброе омовение. Слуги взялись таскать вещи в дом, а
старая нянька с доверенной девушкой повели кнесинку в баню - веселить
тело душистыми вениками, распаренными над квасом.
Телохранители устроились поодаль, но так, что мимо них к бане было не
подойти.
Ратники и Лучезаровы воины распрягали коней, натягивали за внешним
тыном палатки, стаскивали несвежие рубахи, с руганью и хохотом поливали
друг дружку стылой, уже осенней водой, от которой на коже разгорались
жаркие пятна. Подростки-вельхи ходили за статными воинами след в след,
охотно помогали устраиваться, просили подержать кольчугу, со знанием
дела рассматривали и ласкали коней. Взрослые парни не без ревности
косились на пришлых. Малышня и девушки угощали мужчин пивом и домашними
пирожками, те отдаривали нарочно сбереженными галирадскими пряниками.
Кое у кого - особенно, конечно, у вельхов, - здесь были друзья и даже
родня, так что вельхский отряд попросту разобрали ночевать по домам.
Кнесинка еще мылась, когда Волкодав увидел на тропинке шедшего к ним
Кетарна.
- Хорошо вам здесь сидеть, мужи бан-рионы, - сказал сын рига и сел
рядом, ловко поджав скрещенные ноги.
Вельхи не очень-то признавали лавки и скамьи, с малолетства привыкая
сидеть на полу, на подстилках и шкурах. Братья Лихие сразу присмотрелись
к кинжалу на поясе молодца. Позолоченная рукоять была сделана в виде
фигурки человека с руками, воздетыми над головой. Человечек словно бы
сидел на торце лезвия, как на древесном пеньке. Кетарн явно гордился и
красовался добрым оружием. Признав в Волкодаве старшего из троих, он
обратился к нему:
- Ты, наверное, великий воин и из хорошего рода, раз не отходишь от
госпожи. Прости, если я ни разу не видел тебя в покоях, где пируют ваши
витязи. Как зовут тебя люди?
Венн спокойно ответил:
- Люди зовут меня Волкодавом, и я не витязь. Государыне было угодно
сделать меня своим телохранителем, и только потому я все время при ней.
- Твое лицо украшено шрамами, - продолжал Кетарн. - Много ли голов
привез ты с поля у Трех Холмов?
- Я не сражался там, сын рига, - сказал Волкодав. Судя по выражению
лица молодого вельха, он делил людей на две части, между которыми ни в
чем не было равенства: на тех, кто бился в знаменитом сражении, и на
тех, кто там не был. И этим последним незачем было даже пытаться
заслужить его уважение.
- А я думал, ты герой, - вырвалось у него.
- Не всем быть героями, - по-прежнему спокойно проговорил венн. -
Хватит и того, что ты по-геройски вернулся с добычей и головами. Разве у
вас не принято, чтобы младший сын оставался хранить дом?
Кетарн кивнул:
- Это так. Но мой отец сказал, что для мужей нашего рода позор
оставаться в живых, когда может погибнуть страна и лучшие в ней. А ты,
