поясняли буквы "н", "т", "э" и "з", а на букве "м" сидел, вылизывая
крыло, крохотный Мыш. Дальше начинались разные слова: сперва совсем
короткие, потом длиннее...
Волкодав подхватил Ниилит, оторвав ее от пола, и крепко расцеловал в
обе щеки. И вот теперь, когда выдавалось время, забирался в тихое место
и водил пальцем по строчкам, шевеля губами и напряженно морща лоб. В
середину книжки он пока намеренно не заглядывал. Он положил себе сперва
научиться бегло читать все, что было написано на первой странице, не
ошибаясь и не подглядывая в вирунту.
Там-то, в садике кнесинки, и накатил на него однажды приступ странной
сонливости, природы которой он и сам поначалу не понял. Собственно, он
по-прежнему ясно воспринимал окружающее и, наверное, смог бы даже
сражаться, если бы на него кто напал. Но какая-то часть его разума
необъяснимо унеслась прочь, и он с не меньшей ясностью увидел себя
большой серой собакой, бегущей по сосновому лесу. Волкодав долго
размышлял, было ли на самом деле то, что произошло потом. Или, может,
примерещилось?.. Ответа не было, и он наказал себе спросить Оленюшку.
Лет этак через пять, когда она уже по-настоящему войдет в возраст
невесты и будет выбирать жениха.
Он вспомнил схожий сон, посетивший его летом. Тогда это был
действительно сон. А теперь все совершалось вроде как наяву.
Самый первый мой предок был собакой, дошло до него наконец. Я -
последний в роду. Даже если я женюсь, мои дети уже не будут Серыми
Псами. Что, если Хозяйка Судеб начертала мне, последнему, снова
сделаться зверем?.. Что, если, убив Людоеда, я уже выполнил все, что мне
было на земле уготовано? И скоро стану все чаще и чаще видеть себя
собакой, а человеческая моя жизнь начнет, подергиваться дымкой, делаясь
похожей на сновидение и постепенно забываясь совсем?..
Волкодав даже посмотрел на свои руки - уж не начала ли покрывать их
густая гладкая шерсть. Нет, волос на руках было пока не больше обычного.
Пока?..
Палец Волкодава добрался уже до предпоследней строки на странице,
когда его слуха достиг шорох шагов. Венн поднял голову. На дорожке стоял
светловолосый юноша, почти мальчик, - лет пятнадцати, не больше, -
одетый так, как одевались старшие сыновья знатных морских сегванов. Было
видно, что он намеревался подойти к Волкодаву незаметно и очень
обиделся, когда из этого ничего не получилось.
Венн уже видел паренька раньше и знал, кто он такой. В том бою, когда
пала мать нынешней кнесинки, ее воины все-таки одержали победу. Гибель
вождя - весьма дурное знамение и чаще всего отнимает у воинов мужество;
смерть кнесинки, однако, лишь всколыхнула в них безумную ярость и
желание отомстить. И потом, у них ведь был еще кнес. Вражеского вождя
они едва ли не единственного взяли в плен и живым привезли в Галирад.
Тогда-то Глузд Несмеянович и показал, что Разумником его прозывали не
зря. У безутешного вдовца хватило выдержки не бросить пленного кунса на
погребальный костер любимой жены. Больше того. Он договорился с храбрым
врагом о мире на вечные времена, велел присылать торговых гостей. И
всего через год отпустил пленника восвояси. А у себя по уговору оставил
жить его маленького сынишку. С тех пор пробежало больше десяти лет.
Волкодаву приходилось видеть таких вот заложников, волею судеб
оторванных и от семьи, и от своего племени. Одни привыкали жить на
чужбине и, чем могли, старались служить народу, среди которого выпало
коротать век. Завоевав его уважение, они тем прочнее примиряли его со
своим. Другие озлобленно замыкались в себе, предпочитая нянчиться с
постигшим несчастьем, копить обиды и всюду усматривать подвох. Именно
таков, к великому сожалению, удался юный сегван Атталик, медленно шедший
к Волкодаву по садовой дорожке. И, что самое скверное, мальчишка был
влюблен в кнесинку. Влюблен со всем отчаянным пылом первой юношеской
страсти. А кнесинка в его сторону лишний раз не оглядывалась, О чем
Волкодав, стремившийся все разузнать про каждого жителя крома, тоже был
доподлинно осведомлен.
Мыш, гонявшийся над садиком за какими-то жуками, при виде Атталика на
всякий случай вернулся и сел Волкодаву на плечо. На берестяную страницу
упало крапчатое жесткое крылышко, выплюнутое зверьком.
- Вот ведь мерзкая тварь, - остановившись в двух шагах, брезгливо
сморщил нос юный сегван. - Ты сам провонял летучими мышами, венн! Может,
ты тоже вниз головой свисаешь, когда спишь?
Волкодав ничего не ответил. Когда ему было пятнадцать лет, его как
раз приковали к рудничному вороту вдвоем со слабогрудым аррантом, бывшим
столичным учителем. Аррант еле таскал отягощенные кандалами ноги и
быстро выбивался из сил. Он не помогал напарнику, а больше мешал. Спустя
какое-то время молодой венн стал просто сажать его на бревно ворота и
возить круг за кругом, один делая всю работу. А благодарный учитель,
превозмогая кашель, знай нараспев декламировал классические поэмы,
наставляя смышленого варвара в божественном языке философов и поэтов...
А мерзкие твари, прикормленные аррантом, были их единственными
друзьями...
Атталик, если бы поставить его к тому вороту, отдал бы своим Богам
душу самое большее через полдня. Да. Если кого не били как следует,
любой шлепок кажется смертельным ударом. Атталик обещал стать рослым и
красивым мужчиной, но покамест это был всего лишь костлявый юнец с едва
проклюнувшимися усами, вечной обидой в глазах и вполне бредовыми
понятиями о чести и мужестве.
Вот он рассмотрел книжечку у Волкодава на коленях:
- Эй, венн, вверх ногами читаешь...
Он, наверное, ждал, чтобы Волкодав покосился вниз, но тот ему такого
удовольствия не доставил. Мальчишка вызывающе продолжал:
- На что тебе грамота, телохранитель? Может, звездочетом стать
хочешь? Звезды считать, когда они у тебя из глаз полетят?
Он даже и съязвить как следует не умел. Волкодаву надоело выслушивать
дерзости сопляка, он убрал книжку в футляр, поднялся и молча пошел
прочь. Атталик тотчас догнал его и схватил за рукав, поворачивая к себе.
Схватил тоже неумело - надумай Волкодав освободиться, у него только
хрустнули бы пальцы. Венн остановился, а Мыш растопырил крылья и
кровожадно зашипел. Волкодав накрыл зверька ладонью: расцарапает
мальчишке нос, объясняйся потом.
- Кто-то из нас лишний на этом свете, телохранитель, - тихо и зловеще
выговорил Атталик. - Почему кнесинка ездила кататься на лошади с тобой,
а не со мной? Почему ты, худородный венн, повезешь ее к жениху и будешь
спать возле ее порога, а я останусь здесь? Пусть длиннобородый Храмн
судит, кто из нас двоих достойней служить...
Волкодав мог без запинки перечислить свой род на шестьсот лет назад,
до самого Пса. Он хотел сказать об этом сегвану, но неожиданно подумал:
Моему меньшому братишке сейчас было бы столько же. И он сказал только:
- Земля велика, сын кунса. Хватит на ней места и мне, и тебе.
- Ты трус! - полетело в ответ. - Ты боишься! Волкодав выдернул у него
рукав и ушел, не оглянувшись.
Охрана кнесинки должна была, не считая велиморцев, состоять из двух
стягов. Один - дружинные витязи со знатным боярином во главе. Другой -
городская рать, сиречь стражники, придирчиво отобранные думными
старцами. Так велел старинный обычай. Он хранил память о тех временах,
когда кнесы еще не были правителями - просто вождями боевых дружин,
приглашенных в город ради защиты от неприятеля. А стало быть, нынче не
только отец выдавал замуж дочь: весь Галирад старался в том
поучаствовать !
Ратники делились на три отряда, по числу городских землячеств:
сольвенны, вельхи, сегваны. Волкодав немало порадовался, увидев среди
них Аптахара. Опытный воин не первый раз приезжал сюда с Фителой и
всегда нанимался служить на целое лето, его здесь знали и уважали,
считали своим. И вот дождался почета: поставили возглавлять сегванский
отряд, торжественно опоясали старшинским поясом. Гордый оказанной
честью, Аптахар пошел даже на то, чтобы распроститься с купцом Фителой
аж до будущего года. Если получится, ближе к новой весне он разыщет его
на сегванском побережье, откуда они обычно начинали свой путь в земли
сольвеннов. А не получится - всяко встретятся потом в Галираде. Что
касалось заработка, поездка в Велимор золотых гор не сулила. Но, право
же, стоило потерять в деньгах, чтобы про тебя потом говорили: тот самый,
что сопровождал кнесинку к жениху!..
- Авдику тоже брали, да я не пустил, - поделился Аптахар с
Волкодавом. - Мало ли что, кто-то должен род продолжать! Ничего, его
дело молодое, еще успеют ему дальние края надоесть... Так что ты скажи
дружку-то своему, пускай глаз с девчонки не сводит...
Авдика, похоже, был не вполне согласен с отцом, но у сегванов не было
принято идти наперекор родительской воле. Парень только вздыхал,
рассматривая пригожие новенькие одежки, которые уже шили для поезжан
нарочно отряженные мастера.
А еще горожане несли своей кнесинке подарки. Волкодаву эти подношения
больше всего напоминали погребальные дары, которые, по вере его народа,
родичи и друзья складывали умершему на костер. Эта мысль не нравилась
Волкодаву. Одна беда: то, о чем совсем не хочется думать, знай упрямо
лезет на ум.
Каждая уважающая себя мастерская считала своим непременным долгом
поднести на память кнесинке произведение своего ремесла. Что-то
государыня в самом деле возьмет с собой на чужбину, что-то останется
здесь и пополнит сокровищницу крома, став потом, может быть, подарком
заморскому гостю. Какая разница? Главное, поспеть с приношением и
услышать из уст самого кнеса: "Моя дочь благодарит тебя, мастер".
Не говоря уж о том, что востроглазый и любопытный народ, конечно,
тоже решится заполучить к себе в дом нечто похожее. По крайней мере, с
того самого верстака!
Стекловар Остей сложил к ногам правителя бусы, игравшие живыми
радужными цветами, каких в Галираде никогда еще не видали, и
удивительную посуду: ковшик, миску, чашку и ложку - все стеклянное.
- Любо-дорого посмотреть на такую работу, мастер Остей, - сказал
кнес, восседавший в кресле-престоле посередине двора. - Вот только что с
нею делать, кроме как любоваться? От горячего треснет, а уронишь -
побьется...
Добрый Остей был готов отвечать за изделия своих рук. Он соступил с
ковра на твердые дубовые плахи, которыми был вымощен двор, поднял над
головой прозрачную ложечку и уронил ее на мостовую. Кнес, ожидая
жалобного дрызга, успел досадливо поморщиться, но брови тут же изумленно
взлетели. Ложечка упруго подпрыгнула и осталась лежать совсем целая и
невредимая.
- Я ее на камни ронял! - гордо заявил мастер.
- Колдовство!.. - немедля послышалось из глазевшей толпы.
Волхв, присутствовавший при дарении подарков как раз для такого
случая, взял ложечку в руки и во всеуслышание заявил:
- Нет здесь никакого колдовства.
- Наука! - воздел палец стекловар, и Волкодав окончательно убедился,
что здесь не обошлось без Тилорна. Остей же нагнулся за чашкой и
потребовал: - Кипятку мне!
Юный сын рабыни живой ногой слетал на поварню и притащил большой
черпак кипятку. Кипятка хватило наполнить и чашку, и миску, и ковшик.
Тонкое стекло запотело по краям, но лопаться и не подумало.
- Наука!.. - со значением повторил стекловар... Позже всех, в самый
последний день, явился со своим подарком мастер Крапива. Когда он
развернул мягкую замшу, толпившиеся люди, а пуще всех воины попросту
ахнули и подались вперед. На ковре у ног кнеса, отражая каждым колечком
синее небо, переливалась маленькая - как раз на девичье тело - кольчуга.
