Волкодав не ответил и не пошевелился, и разочарованные зрители
поняли, что вставать он не намеревался.
- Ты, должно быть, ни шиша не умеешь, - продолжал сегван, но уже не
напряженно, как поначалу, а с отчетливо различимым презрением. Вытащив
из ножен меч, он стремительно закрутил его в воздухе, ловко перехватывая
и кидая из руки в руку.
- А вот так можешь? А так?!
- Могу, - безразлично сказал Волкодав. Он прекрасно понимал, чем был
занят непрошеный гость. Так часто ведут себя перед поединком, стараясь
смутить соперника, а себя раскалить самое меньшее докрасна. Смущаться
Волкодав ни в коем случае не собирался. Драться - тоже. Этот парень,
наверное, был куда как неплох в схватке, коли оставался до сих пор жив,
с его-то норовом. Неплох, но не умен. Иначе повнимательней слушал бы,
что говорили в городе о кнесинке и ее телохранителях, да и пришел
знакомиться по-хорошему. Во всяком случае, не считал бы, что кнесинка
рада будет нанять его вместо человека, только что спасшего ей жизнь.
Нет, подумал Волкодав. Когда я сам занимался примерно тем же, чем ты
сейчас, я вел себя по-другому. И еще я понимал, что дочь правителя
города - это не купчиха, боящаяся ворья.
"Сперва Побей" между тем со стуком вогнал меч назад в ножны и
выхватил сияющий боевой нож чуть не в три пяди длиной. Волкодав знал,
что островные и береговые сегваны порою предпочитали их даже мечам. И уж
владели ими...
- А так можешь?!..
Парень ловко кинул нож себе за спину, и тот взвился над левым плечом,
чтобы точно лечь рукоятью в подставленную ладонь.
- Не пробовал, - сказал Волкодав. - А зачем?
- А вот зачем!..
Он вдруг скакнул на полшага вперед, низко пригибаясь, и Волкодав
успел подумать: нож, верно, свистнет сейчас в него, кабы резьбу на стене
маронговой, красивой, не попортил... но что именно собирался делать
сегван, узнать ему не довелось. Потому что Мыш, и без того обозленный,
окончательно убедился: на них с Волкодавом собирались напасть. Он
яростно закричал и бесстрашно ринулся на обидчика, в очередной раз
позабыв, что кнут надсмотрщика Волка когда-то отнял у него способность
летать. Равно как и то, что волшебник Тилорн ему эту способность вернул.
Мыш попросту взмахнул крыльями и бросился сегвану в лицо...
И полетел.
И вдруг сообразил, что ЛЕТИТ.
Он метил укусить человека за нос, но от неожиданности промахнулся и
оцарапал ему щеку. Боевой клич сменился воплями ужаса. Бестолково
кувырнувшись в воздухе, зверек пушистым комочком метнулся обратно к
Волкодаву и юркнул за пазуху.
Весь полет занял мгновение. Сегван, которому вдруг понеслось в лицо
что-то черное, истошно орущее и злобно щелкающее зубами, выронил нож и
отшатнулся, запоздало вскидывая ладони. Споткнувшись, он потерял
равновесие, взмахнул руками и неловко сел наземь.
Отроки и молодые витязи, собравшиеся у крыльца, дружно грянули
хохотом. Тому, кто явился славы искать, такой хохот хуже боевых стрел.
Сегван вскочил, бешено озираясь. Волкодав надеялся, что у него хватит
ума пересилить себя и посмеяться вместе со всеми. Не хватило. Парень
сгреб оброненный нож и со всех ног кинулся за ворота. Не бывать ему
телохранителем кнесинки, не бывать.
Волкодав вытянул из-за пазухи взъерошенного, скалящегося Мыша и
высоко подбросил его на ладони. Мыш по привычке жалобно завизжал, но
потом развернул крылья и приземлился с достоинством.
- Ну вот, давно бы так, - сказал ему Волкодав. - Все, хватит
придуриваться!
Они снова стояли на прибрежной поляне, только теперь рядом с
кнесинкой был не один Волкодав, а все трое телохранителей. Венн
взялся-таки учить молодую правительницу давать отпор, а заодно
натаскивал и братьев Лихих. Опять же было кому посмотреть вокруг, пока
двое других катали друг друга по высохшим сосновым иголкам и больно
впивавшимся шишкам...
Храбрая кнесинка привезла на дне седельной сумки мужские порты,
облачилась в них за кустом и потребовала, чтобы ее не щадили:
- Взаправду жалеть ведь не станут...
- А синец вскочит, госпожа? - спросил Лихослав. Вот именно, подумал
Волкодав.
- Нянька увидит, расшумится... - сказал Лихобор.
- Да знает она! - снимая с головы серебряный венчик и по примеру
Волкодава повязывая лоб широкой тесьмой, сообщила им кнесинка.
Венн смотрел на нее, нежную, домашнюю, полнотелую, стоявшую в нелепых
мужских штанах между двумя крепкими, поджарыми, злыми в драке парнями, и
было ему невесело. Почему, в сотый раз спросил он себя, сильный
присваивает себе какие-то права только потому, что силен? У силы есть
одно святое право - защищать тою, кто слабей. Женщину, ребенка,
калеку... Ответь, справедливое Око Богов, что же это за мир, где мудрым
и добрым приходится учиться жестокости? Где женщина, созданная ласкать и
рожать, готовится убивать и калечить? Просто потому, что без этого самой
недолго пропасть?..
Волкодав успел уже обучить всех троих хитрому навыку падать в любую
сторону, не расшибаясь и не ломая себе руки-ноги, а потом сразу
вскакивать, не охая и не держась за отбитые бока. Настал черед самого
простого приема.
- Держи меня за руку, госпожа, - сказал он. - Нет, не этой, другой.
Крепче держи, ты нападаешь. Или у меня нож, а ты поймала. Вот так.
Кнесинка ухватила его повыше запястья и стала держать. Волкодав
отшагнул вбок, слегка довернул кисть, присел, нырнул, и рука кнесинки
оказалась невозможным образом выкручена. Все это венн, науки ради,
проделал очень медленно и осторожно, но "нападавшей" только и
оставалось, что ахнуть и неуклюже завалиться. Это называлось
"Благодарность Земле". Кнесинка поднялась на ноги, кусая губы и хмурясь.
- Теперь ты меня роняй, госпожа, - сказал Волкодав. Братья Лихие,
стоявшие рядом, пробовали повторять их движения.
Елень Глуздовна пошевелила рукой, зажатой в ею ладони, и смущенно
пробормотала:
- Да я же тебя с места не сдвину...
- Сдвинешь, государыня, - пообещал Волкодав. И добавил: - Ты меньше
меня, тебе еще и удобней.
Как и в какую сторону отступать, кнесинка уяснила с третьего или с
четвертого раза. Потом пустила в ход вторую руку, но просунула ее не
сверху, как полагалось, а снизу. Волкодав поправил и посоветовал не
спешить, следить разом за руками и ногами. Кнесинка попробовала нырнуть,
но слишком рано, и он легко удержал ее:
- С этим погоди, не то опрокинут.
В конце концов она все сделала правильно и от души выломала ему руку,
укладывая на землю. Близнецы, привычные к потасовкам, постигли прием
гораздо раньше нее и уже вовсю валяли один другого по поляне, только
знай отряхивали сухие иголки, липнувшие к потным лоснящимся спинам.
Волкодав еще несколько раз дал кнесинке себя повалить, потом подозвал
Лихобора, а девушку поручил Лихославу. И почти сразу понял, что
поспешил. Первый блин вышел комом. Взрослый парень был намного сильней
кнесинки, вот только соразмерять силенку не научился: молодая
правительница зашипела сквозь зубы и принялась яростно тереть помятую
кисть. Лихослав испугался, бросился ее поднимать. Кнесинка села, и из
глаз сами собой хлынули слезы. Она вытирала их о штанину и сердито
шмыгала носом. Сама рада была бы остановиться, но не могла. Волкодав
отлично помнил себя мальчишкой и знал, что это такое. Обида тела, ни за
что ни про что наказанного неожиданной болью. Так бывает, когда моешь
пол, хочешь выпрямиться и с маху бьешься головой о Божью Ладонь. Еще он
знал, что пуще всего сейчас кнесинке хотелось все бросить, сесть на
лошадь и ускакать домой. Туда, где ждет лавка, застланная пуховой
периной. И мисочка с финиками и мытым изюмом для услаждения души. И
руки-ноги никто оторвать не норовит... Зачем муки принимать, пусть бы
мужики друг друга ломали. Ей - себя холить, ей - по садику с цветами
заморскими неспешно гулять...
Трое мужчин сидели на корточках вокруг и на всякий случай
помалкивали, и о том, что телохранителям следовало еще и озираться по
сторонам, памятовал один Волкодав.
Кнесинка встала, решительно высморкалась и что было силы вцепилась
здоровой рукой в запястье Лихослава:
- Давай!
- Государыня... - струсил отрок. Волкодав вмешался:
- Давай, Лихослав, только... во всю силу - со мной одним.
Юнцу всегда охота скорей прихвастнуть едва добытым умением, скорее
пустить в ход науку, особенно воинскую... Волкодав был старше братьев
всего-то года, может, на три, но, думая так, чувствовал себя едва ли не
дедом мальчишкам. Лихослав с запозданием, но все же сообразил, что
здесь, как и на мечах, не сразу хватают острые боевые клинки, сперва
балуются деревянными. И в памяти затвердится, и не убьешь никого...
Он крутанулся, ринул кнесинку и уложил ее в колючую травку, но на сей
раз - с примерной осторожностью. Еще придет время жилы в схватке тянуть.
Потом они поменялись местами, кнесинка шмякнула оземь парня на голову
больше себя и топнула ногой:
- Не моги поддаваться!
Когда ехали домой, Волкодав приметил, что она берегла левую руку. Он
задумался, как обычно, с трудом подыскивая слова, и, только когда
впереди уже замаячила городская стена, наконец спросил:
- Надо ли трудить себя так, госпожа? Не ты нас, мы тебя хранить
уряжались...
Слова он нашел все же не самые разумные. Едва выговорив, сам понял
это и стал ждать: сейчас осердится и скажет - без тебя, дескать, знаю,
что надо мне, чего не надо. Кнесинка сдвинула брови и стала поправлять
серебряные обручья, хотя багровые пятна начавших проступать синяков и
так были надежно спрятаны рукавами.
- Я дочь вождя, - сказала девушка. - Если я взялась, я не должна
отступать.
Дочь вождя, подумал Волкодав. Самое печальное, что получалось у нее
на удивление хорошо. Верно же говорят: за что ни возьмутся вожди, все у
них спорится лучше, чем у обычных людей. Может, потому и спорится, что
помнит хороший вождь, на ком держится удача народа. Вот и дочерям вождей
нету равных ни в красоте, ни в ловкости, ни в уме. Ни в стойкости
душевной...
А еще говорили, будто лицом и телом кнесинка Елень была сущая мать.
Мать-воительница. Вот и думай: к добру это? Или не к добру?..
Лето близилось к исходу, и в городе все чаще поговаривали о том, что
государь Глузд, мол, совсем скоро вернется. Волкодав не очень
любопытствовал, куда он уехал, но все же узнал: кнес проводил лето в
большой и могущественной стране Велимор, договариваясь там о торговле и,
случись что, о военной подмоге. Нет, не то чтобы кто-нибудь угрожал
Галираду или, тем более, могучему Велимору. Просто сольвенны хотели
заручиться добрым расположением сильного и воинственного соседа. Что же
до Велимора, то и ему, верно, небезразлична была дружба крепкой северной
державы. Ибо, как всем было хорошо известно, Галирад никому себя доселе
в обиду не давал...
В Велиморе Волкодав не бывал и знал эту страну больше по слухам.
Лежала она, как говорили, в самом сердце Замковых гор, и вели туда
считанные дороги, все как одна проходившие извилистыми глухими ущельями.
И было у этих ущелий одно общее свойство. На некотором расстоянии от
входа скалы совсем перекрывали их, смыкаясь над головами. Все, кто бывал
в Велиморе, в один голос утверждали, что в этих каменных тоннелях было
удивительно неуютно. Гораздо хуже, чем в обычных теснинах или даже
пещерах. Стоило, однако, выйти из-под сплошного свода по ту или другую
сторону - и мерзкое ощущение пропадало бесследно...
Но тем не исчерпывались велиморские чудеса. Высоки и едва проходимы
были заснеженные кряжи Замковых гор - недаром сольвенны выводили это
