справедливо. Волкодаву оставалось только надеяться, что крики и шум не
помешают ему распознать, скажем, шепот извлекаемого из ножен кинжала.
Или негромкое гудение натягиваемой тетивы...
Боги, однако, ныне с улыбкой взирали на Галирад. И посольство, и
встречавшие добрались до крома безо всякой помехи.
В крепости кнес сразу же затворился в гриднице со старшей дружиной и
помощницей-дочерью. Были, похоже, какие-то дела, которые требовалось
безотлагательно обсудить. Волкодав повел Серка в конюшню, рассуждая про
себя о том, что у веннов подобного не бывало. Там человека, вернувшегося
из дальнего странствия, денька три продержали бы в отдельной клети, не
больно допуская в общую жизнь дома. А вдруг он, шастая по неведомым
краям, набрался какой-нибудь скверны?.. А вдруг он - и не он вовсе, а
злой дух, похитивший человеческое обличье?..
Наверное, все же прав был старик, с которым ему довелось
разговаривать тогда на берегу. Какова жизнь, таков и обычай. Что
станется с большим купеческим городом, если по всей строгости чтить
домашний порог, а с приехавшим кнесом поступать как с чужаком?..
Волкодаву хотелось вернуться в дом к Вароху, как следует поесть и,
пожалуй, поспать в тепле, но было нельзя. После полудня кнес собирался
говорить с горожанами на торгу, держать ответ, как съездил и что обратно
привез. Не сделай этого - и к вечеру уже поползут по городу слухи.
Негоже получится.
Когда Волкодав ввел Серка внутрь конюшни, конюх Спел как раз принимал
гостя, мятельника Зычка Живляковича. Уютно устроившись на куче соломы,
двое слуг разложили угощение и помаленьку отмечали благополучный приезд
славного кнеса. Вот что бывает, подумал Волкодав, когда привыкаешь
входить не стучась. И сам не хотел, а получается, будто незваным
подоспел к угощению.
- Хлеб да соль, - сказал он, ведя коня мимо. Он не удивился и не
обиделся бы, ответь они ему: "Едим, да свой". Однако соломенноголовый
Спел обрадованно замахал руками, показывая венну оплетенную глиняную
бутылочку:
- Подсаживайся, Волкодав! За здравие кнеса и кнесинки...
Как это на первый взгляд ни странно, нелюдимый телохранитель ему
нравился. Наверное, за то, что на славу холил Серка, не переваливал на
холопов заботу.
- Спасибо, - поблагодарил Волкодав. - От закуски не откажусь, а чашку
не пачкай. Мне государыню еще на площадь сопровождать...
Он вооружился жесткой щеткой и принялся чистить уткнувшегося в
кормушку коня.
- Ишь, красная девица, родниковой капельки забоялся, - достиг его
слуха негромкий смешок мятельника Зычка.
- Красная девица и есть, - согласился Спел. - Даром что при усах. - И
позвал: - Эй, венн, не надумал?
Волкодав улыбнулся. На такие беззлобные подначки он не обижался, еще
не хватало. Серко оборачивался, вздыхал, терся о его плечо носом.
- За госпожу нашу, - долетел из угла голос Зычка. Послышалось
бульканье вина, перетекавшего из бутылочки в кружку. - И жаль, да что
поделаешь, - продолжал старый слуга. - Жизнь жить пора, всему срок...
Ну точно: просватал доченьку кнес! - сейчас же сообразил Волкодав.
Все как положено. Когда еще объявят народу, а верные слуги обо всем уже
доподлинно сведали.
Вино полилось в другую кружку, и Спел подтвердил догадку
телохранителя:
- За то, чтобы голубушке нашей новое гнездо теплей старого
показалось.
- Ишь замахнулся, - проворчал старик. - Чтобы в чужом дому слаще
было, чем при отце-матери? Да разве ж бывает?..
Они выпили. На крепких зубах Спела хрустнул огурчик знаменитой
веннской засолки. Волкодав подавил в себе желание побыстрее кончить
работу и продолжал орудовать щеткой.
- А что, за добрым-то мужем! - принялся рассуждать молодой конюх. -
Одно слово, велиморец! Небось на другой день золотым жуковиньям счет
потеряет. А уж как обнимет, к устам устами прильнет...
Он хохотнул.
- Баловник, - проворчал Зычко, но по голосу чувствовалось, что старик
улыбался. Волкодав приласкал Серка, хлопнул по гладкому крупу и вышел из
денника. Он нимало не сомневался, что слуги все как есть вызнали о
женихе. И какого роду-племени, и как звать, и ровня ли государыне по
молодости и красоте. А вызнали, стало быть, скажут сейчас и ему.
Заметив телохранителя, Спел прибил ладонью солому рядом с собой:
- Давай, венн, закуска кончается!
Нежные огурчики в палец длиной, однако, еще плавали в мисочке с
пахучим рассолом. Рот мгновенно наполнился набежавшей слюной. Волкодав
сел, взял один, поблагодарил и стал есть.
- Хорош, значит, жених? - спросил он, неторопливо жуя.
- Куда лучше! - отозвался Зычко. - Родом, правда, сегван, а так
вельможа вельможей. Страж Северных Врат!
Все знали, что среди Стражей Врат Велимора случались люди безродные.
Зато скверные или хотя бы средние воины - никогда. Волкодав очень не
любил расспрашивать, но дело касалось кнесинки, и он не сдержался,
подтолкнул:
- Небось старый, лысый, беззубый...
- Стал бы государь за такого дитя свое выдавать! - возмутился чуточку
захмелевший Спел, а Волкодав подумал: еще как выдал бы, встань тому
ценой Галирад. Конюх же запальчиво продолжал: - Стремянный кнесов сам
его видел и нам сказывал. Годами молод, да только дел его, бают, на
семерых стариков хватит и еще останется. Горлуша, стремянный, божился...
стать молодецкая, волосы чище золота, усы - во, а глаза, куда там
халисунским сапфирам...
Только что жалевший просватанную госпожу, он уже готов был защищать
ее жениха, словно Волкодав его хаял.
- И рода хорошего, даром что сегван. Сам кунс и сын кунса, и имя,
какое вождю не стыд носить: Винитар!
Никто не заподозрил бы по лицу Волкодава, чтобы это имя для него
кое-что значило. Он кивнул, медленно дожевывая огурец и ожидая, не
скажет ли Спел еще чего занятного. Потом неторопливо заметил:
- Я слышал, был когда-то неподалеку отсюда кунс Винитарий...
- Ну да, так это и есть сын его, - радостно пояснил Спел. - Батюшка,
вишь, на аррантский лад имечко перекроил, а сын не хочет, да и правильно
делает.
...Сын, думал Волкодав. Винитар, сын Винитария. Совсем скоро ему
повезут кнесинку в жены. Он, Волкодав, всего скорее, и повезет. Сыну
Людоеда на ложе. За что? Ее-то за что?..
- Плохо ешь, малый. - Зычко Живлякович протягивал ему кусок свежего
ржаного хлеба, увенчанный изрядным ломтем ветчины с хреном. - О чем
призадумался? Тебя-то кнесинка как пить дать в свиту возьмет да там,
глядишь, при себе оставит. А не оставит, все Велимор посмотришь:
диковинная земля, говорят...
Волкодав кивал головой, слушал его и не слышал, с отчаянием чувствуя,
как возникает и разрастается в груди знакомая боль. Полных четыре
седмицы с ним этого не бывало, и он, дурень, уже понадеялся - оставило,
вновь изгнанное умелыми лекарями... Как же. Он попытался противиться, но
это было не в человеческих силах. Кашель хлынул, словно поток из
запруды. Хлеб с ветчиной упал в солому: Волкодав беспомощно скорчился,
пытаясь выбросить из себя охваченные пламенем легкие. Мыш, что-то
вынюхивавший на стропилах, с жалобным криком упал ему на плечо...
...Иногда в каменоломни для услады надсмотрщиков привозили рабынь.
Каторжане, давно позабывшие, как выглядят настоящие живые женщины,
подолгу обсуждали каждое такое событие. Один Серый Пес с мрачным
остервенением крутил свой ворот, громыхая по камням кандалами и
отказываясь понимать, почему не разверзается земля, почему не падает
небо, сокрушая под своими обломками Самолетные горы...
И вот однажды мимо него прошагал Волк, таща на плече бьющуюся
девчонку. Тут-то Серый Пес и узнал, что даже цепи, бывает, иногда
рвутся, если налечь от души. Он, конечно, не проломил тогда голову Волку
и девушку не оборонил. Его живо сбили с ног, скрутили и потащили в
колодки. И отстегали - не в первый раз и не в последний - так, что кому
похлипче хватило бы помереть. Но хуже всего было то, что случилось
потом. Открыв глаза, Серый Пес увидел над собой Волка. И с ним рядом -
ту девушку. Веселую и довольную. Чему научили ее объятия Волка и было
ли, чему учить, этого он так и не узнал. Она улыбалась Волку и, хихикая,
заигрывала с кем-то еще, кого Серый Пес со своего места видеть не мог.
Потом она взяла у Волка кнут и...
Насколько венну было известно, с этим самым кнутом она редко
расставалась впоследствии. И равных ей по жестокости среди надсмотрщиков
было немного. Еще поговаривали, будто от Волка (а может, и не от Волка)
у нее родился младенец, которого она спровадила прямиком в рудничный
отвал. Она была красива, очень красива. Потом ее видели с кем-то из
хозяев, и холопы почтительно кланялись, величали ее госпожой...
Волкодаву показалось, будто внутри что-то до предела натянулось и
лопнуло, и сразу пришло облегчение.
- ...молодежь, - дошел до сознания ворчливый голос Зычка Живляковича.
- Думают, все нипочем. Даже, вишь, согреться не хотят после этакой-то
холодины. А сам вон как раскашлялся!
Старый мятельник перевернул бутылочку над чашкой, с надеждой
встряхнул. Из бутылочки вытекла одинокая капля.
- Я ничего, - сипло выговорил Волкодав. Конюх Спел уже подобрал хлеб
и счищал соломинки, прилипшие к сочной мякоти ветчины. Волкодав взял
хлеб и предложил кусочек Мышу, но тот угощаться не пожелал. Вцепившись
коготками в кожаный чехол, зверек пушистым комком висел у него на груди
и скулил, заглядывая в глаза. Волкодав вполне его понимал. Ему самому
вконец расхотелось есть, но отказываться было поздно. Он только утер рот
ладонью и при этом слегка ее послюнил. Во рту был очень знакомый
противный вкус, но верить не хотелось до последнего. Потом он улучил
момент незаметно скосить глаза и увидел на ладони красную кровь.
Кнесинка вышла из гридницы об руку с отцом. Она шла спокойно и молча,
но Волкодав посмотрел на нее и почему-то вспомнил, как идут на казнь
твердые духом. В чем дело?..
Мальчишка-конюх вывел Снежинку, Волкодав привычно подошел сажать
государыню в седло. Взяв девушку за пояс, он поднял ее и усадил на спину
кобылицы... и тут Елень Глуздовна вдруг схватилась за его руки,
схватилась так, будто тонула в беспросветном омуте и больше некому было
спасти. Волкодав вскинул глаза, наткнулся на умоляющий, полный отчаяния
взгляд и почувствовал, как стиснула сердце когтистая лапа. Но со всех
сторон смотрели воины, вельможи и слуги, не говоря уже о велиморцах, и
мгновение минуло, и кнесинка выпустила его руки, занявшись поводьями.
Волкодав нахмурился, вскочил на Серка и пристроился пока сзади, потому
что не знал, как поедет госпожа - справа от отца или слева.
Когда они выбрались из крома, ему показалось, что народ с утра не
расходился, так и торчал, запрудив улицы и ожидая своего кнеса. Волкодав
с привычной бдительностью озирался вокруг. Мысль о кнесинке и ее женихе
досаждала ему, мешая сосредоточиться, и он гнал ее прочь.
Вот потому-то, думал он, и не следует телохранителю откровенничать с
тем, кто его нанял, делиться своими переживаниями и вдаваться в чужие.
Если бы тогда на речном берегу я уступил ее любопытным расспросам и
кнесинка Елень узнала бы, КТО пришиб батюшку ее будущего нареченного. И
за что!..
Еще он все время чувствовал на своих руках ее пальцы и недоумевал
почему она шла как на смерть. Знала что-нибудь про Людоедова сына?..
Вряд ли. Город городом, а будь парень развратник или злодей, небось не
отдал бы ему кнес любимую дочь...
Волкодав видел: кнесинка вполне овладела собой, спокойно ехала подле
отца и даже махала людям рукой. Вот Глузд Несмеянович привлек ее к себе,
