убийц, но оказались до того беспечными, благодушными и наивными, что
нередко сами содействовали продвижению агентов иностранных государств на
те или иные ответственные посты... Неотъемлемым качеством каждого
большевика в настоящих условиях должно быть умение распознавать врага
партии, как бы хорошо он ни был замаскирован...> Очень похоже на то, чем
вы нас пугаете сейчас, требуя повсеместно распознавать масонов, которые
имеют свою организацию и пролезли вплоть до самого верха... А ну, если
раскачаете общество? А ну, пойдет заваруха? Представляете, сколько
десятков миллионов масонов и сионистов мы распознаем?! Я-то, например, вас
распознаю, обещаю вам заранее, ух как распознаю! И докажу, что вы, - я
засмеялся, - масон.
Бласенков откинулся на спинку кресла:
- Интересно, каким же образом?
- А очень просто. Масоны являются фашистами наших дней?
- Конечно.
- Они продолжают дело Гитлера?
- Бесспорно. Только потому мы с ними и боремся.
- Очень замечательно... <Мы боремся>... В таком случае отчего вы
зачитывали в клубе - под магнитофонную запись - чуть видоизмененный устав
всемирного антиеврейского фронта, созданного Юлиусом Штрайхером,
гитлеровским военным преступником, вздернутым по приговору суда народов в
Нюрнберге?
- Не было у немца такого <фронта>!
- Да неужели?! Вы же у Власова проходили основоположения этого
<фронта> на занятиях по <еврейскому вопросу>, неужели запамятовали?
- Я этих занятий не посещал.
- А как же получили зачет?
- Кто вам сказал, что я получил зачет?
- Архив. Я работал в архиве, Виталий Викентьевич... В том, где
собрана вся документация, связанная с вашей службой у Власова.
- Наш разговор записывается на пленку, - заметил Бласенков, резко
побледнев. - Вы знаете, что грозит клеветнику - в соответствии с советским
законодательством?
- Знаю. Вы получили срок за измену, но за клевету вы еще своего не
получили.
- Как прикажете понимать?
- Не понимаете?
- Совершенно не понимаю.
- История - штука многосложная... Многое, казалось бы, исчезает
навсегда, все вроде бы покрыто тайной, да и годы отстучали свое, ан - нет,
внезапно правда поднимается наверх, высвечивая всех тех, кто служил добру,
как, в равной мере, и злу...
Я достал из кармана фотографию отца, единственную сохранившуюся у
покойницы бабушки: в форме РОА, - рядом генерал Малышкин, полковник
Боярский и поручик Бласенков.
Я не торопился передать ее моему собеседнику, неторопливо
рассматривал, словно бы заново изучая лица людей, запечатленные
фотокорреспондентом фашистской газеты <Новая Русь>.
Лишь заметив, как снова налились веки поручика, я протянул ему
фотографию:
- Ну, как? Всех узнаете?
Он тяжело поднял голову - веки не мог уже, перенапрягся, - мгновение
изучал меня взглядом, полным усталой ненависти, потом снова углубился в
разглядывание фотографии.
- Да, я знаю всех, кто здесь изображен, - сказал наконец он, и
впервые за весь разговор я угадал в манере его ответа тюремность.
- Могу просить вас назвать людей поименно?
- Конечно... Изменник Родины Малышкин... Рядом - изменник Родины
полковник Боярский... Подле него изменник Родины капитан Снегирев... И
я... Сделано было это фото незадолго перед тем, как меня разоблачило
гестапо и бросило в застенок на Принцальбрехтштрассе...
- Не помните, как звали капитана Снегирева?
- Великолепнейшим образом помню... Игорь Иванович... Наймит гестапо,
мерзавец и тварь...
- Стареете, господин Бласенков, - сказал я, - память сдает... Ну-ка,
вспомните имя и отчество моего отца, я ж его называл в клубе...
И тут я увидел, как медленно потекло лицо Бласенкова. Оно менялось на
глазах, щеки обвисли, мгновенно пересохли губы, сделавшись бесцветными,
сероватыми какими-то, мочки ушей стали длиннее, они наливались желтоватой
синевой, и впервые за все время разговора я заметил, как у старика
затряслись руки...
- Вы же писали доносы на моего отца в нашей тюрьме, Виталий
Викентьевич? Вы работали по просьбе министра Абакумова, разве не так? Вам
же прекрасно было известно, кем был мой отец - <капитан Снегирев>... Он
ведь вас первым допрашивал, в сорок пятом, в конце мая, правда? Вот почему
я затронул вопрос о клевете. Вас судили за измену Родине, а вы в нашей
тюрьме клеветали на коммунистов, на чистых людей, чтобы подвести их под
расстрел... Но мой отец не был расстрелян... Он уцелел... А вы до сих пор
не ответили за клевету на него... Вот почему я говорил, что история -
штука многосложная... Подлинник этой фотографии там, где ей надлежит
находиться... Там, где уже лежат документы, как вы отдали гестапо
Извекова... Там, где есть свидетельские показания, как вы добровольно
перешли к немцам... Есть точная дата и название деревни, где вы лютовали,
а также свидетельства крестьян... И есть показания, как вы вместе с
немцами ломали несчастного четырнадцатилетнего мальчишку, делая из него
предателя, - Мишу Тихомирова... Трудная фамилия, правда? С трудом
запоминается... Никак она вам не дается, правда?
И тут я услышал, как по коридору кто-то пробежал; я снова стал
комком, я был готов мгновенно обернуться, отбросив кресло, вскочить на
ноги и занять позицию.
Но в комнату никто не вошел, хлопнула дверь, и я услышал, как
тараторяще прочечетил дробный сбег по лестнице.
- Колька, - жалобно, даже моляще простонал Бласенков. - Колька, сука!
Никто не ответил ему: Колька слышал все, что я говорил, Колька
убежал, что ж, наверное, ради этого я и пришел сюда, вот она, победа;
никогда не думал, что после нее тебя оставляют силы и тело кажется
резиновым, неуправляемым...
- Слушай, - прошептал Бласенков, - слушай меня... Не губи, Христа
ради... Хочешь, на колени стану? Сколько чего хочешь - возьми, у тебя ж
дите родится... Я отойду, уеду, пропади все пропадом. Дай пожить, пощади
седины, пощади... Все тебе скажу, про всех, только дай уйти добром...
И, обвалившись на пол, он заплакал, задирая голову так, словно хотел
сломать шею, вывернув ее назад в последнем задыхающемся хрусте...
XXXII Справка...
_____________________________________________________________________
<...По делу о преступной группе Тихомирова М. Н.
в составе Чурина А. К., Кузинцова Ф. Ф., Русанова В. Н.,
Завэра Э. И., Руминой Г. А., Антипкина С. В.
После показаний бывшего секретаря обкома Рахматова о том, что
он, наряду с другими руководящими работниками, получал взятки не
только деньгами, но бриллиантами и изумрудами, в результате
оперативных мероприятий нам удалось выйти на ювелира Завэра.
Наблюдение за ним вывело на ряд официальных лиц, и прежде всего на
старшего эксперта по ювелирным изделиям Румину.
После нападения неизвестных на художника Штыка в сферу
наблюдения вошли искусствовед Русанов, доцент Тихомиров, помощник
заместителя министра Чурин А. К., доктор технических наук Кузинцов и
тренер Антипкин. (Их связь с пенсионером Бласенковым пока что не дает
оснований к задержанию последнего, ибо факт его участия в преступных
сделках - на этой стадии - установить не удалось.) Такая же ситуация
сложилась и с <гадалкой>.
В результате наблюдения, а также изучения материалов удалось
выстроить приблизительную схему, по которой действовала преступная
группа.
Договоры на реставрацию, а также росписи новых зданий не могут
быть заключены напрямую между художником и руководителем учреждения.
Такого рода прямые соглашения запрещены еще с начала тридцатых годов.
В связи с этим любой бюрократ вправе отодвинуть неугодного художника
и передать дорогостоящий подряд тому лицу или лицам, которые
соответствующим образом отблагодарят тех, кто имеет право
санкционировать, утверждать и подписывать соответствующий договор.
Деятельность преступной группы Тихомирова свелась до минимума
осенью восемьдесят шестого года, когда на повестку дня стал вопрос о
реальной инициативности, предприимчивости и гласности.
Общественностью был подготовлен законопроект о праве художников
на прямые контакты с руководителями предприятий и учреждений.
Однако в начале восемьдесят седьмого года Чурин - с одной
стороны и Тихомиров - с другой смогли добиться пересмотра
разработанного законопроекта. По-прежнему без санкции многочисленных
художественных советов, финансовых, плановых и контролирующих
инстанций ни одна инициатива художника, заведующего детским садом,
директора клуба или школы, дома отдыха или начальника строительного
управления не может считаться законной.
Была искусственно сохранена ситуация, понуждающая смелых и
инициативных людей становиться <преступниками>, хотя эта <преступная
деятельность> не только приносит экономию государству, но и
гарантирует лучшее художественное качество.
Чурин <проработал> вопрос о сохранении запрета на поиск новых
талантов и творческую инициативу художников по своим каналам,
педалируя на то, что отмена прежних инструкций сделает
<бесконтрольными> не только художников, но и руководителей
строительств. Это якобы грозит как хищениями, так и <анархией>,
<неуправляемостью>, <возрождением частнособственнических инстинктов>.
Со своей стороны Тихомиров, используя Русанова, подбиравшего
<надежных> художников, готовых довольствоваться малой частью
гонорара, подготовил докладную записку в директорат общества
<Старина>. Он предложил создать объединенный художественный совет,
без рекомендации которого ни один договор на роспись или реставрацию
не может быть заключен. Более того, Тихомиров предложил вменить в
обязанность объединенного художественного совета разрабатывать
тематику росписей, низводя, таким образом, труд художников до уровня
бездумных исполнителей. Докладная записка Тихомирова была проведена
<опросом>, без широкого обсуждения директоратом, не говоря уж о
широкой общественности, выражающей глубокую озабоченность не только
продолжающимся и поныне разрушением исторических памятников
архитектуры, но и тем, как расписываются новостроящиеся объекты. Так
же <в рабочем порядке> председателем объединенного художественного
совета был утвержден доцент Тихомиров.
Нравственный климат директората общества <Старина>, созданный
Тихомировым, не в малой степени способствовал созданию такой
атмосферы, в которой обман коллег, эксплуатация труда художников,
поборы сделались явлением узаконенным.
Ни один творческий человек - известный художник, реставратор,
исследователь - к работе <узкого директората> не подпускался.
<Директорат> паразитировал на патриотических настроениях членов
общества, стараясь придать им шовинистический оттенок.
Из общественного фонда <Старины> Тихомиров уплатил тысячу сто
рублей переводчику Гинзбургу за то, что тот подготовил ему сто
страниц - выдержки из работ, посвященных <венскому периоду> Гитлера,
когда тот старался попасть в Академию живописи, но <по вине еврейских
