задавать любые вопросы>. - <Тогда ответьте, почему вы брюнет?> Это было
расценено как неуважение к должностному лицу, и Горенкова отправили в
медвытрезвитель на анализ по поводу алкогольного опьянения. После того как
его привезли из вытрезвителя с заключением, что следов алкоголя в
организме нет, Горенков был отправлен в камеру, где провел ночь вместе с
двумя жуликами, Сидоровым и Ратманом. Ночью произошла драка. Сидоров
показывал, что Горенков якобы согнал Ратмана с нар, потому что их в камере
было только двое. Поэтому он якобы был вынужден заступиться за друга. Той
же версии придерживался и Ратман. Однако в дальнейшем, получив очную
ставку, Сидоров и Ратман путались в показаниях, давали объяснения,
исключающие одно другое, словом, лгали. Начальник городского управления
милиции, который лично проводил расследование после того, как разыгралась
трагедия, сообщил, что Сидоров и Ратман решили <поучить интеллигента>, но
когда тот дал им отпор, стали кричать, что их убивают. После этого
Горенкова посадили в подвал, где он и пробыл до утра. Вызванный утром на
допрос, он потребовал разрешения позвонить первому секретарю обкома в
Загряжск. В этом ему было отказано. Выслушав его показания о том, что он
смотрел на своих детей, начальник отделения пообещал разобраться во всем
этом деле в течение семидесяти двух часов. В требовании вызвать
представителя прокуратуры Горенкову было отказано, причем, кивнув на его
туфли, из которых снова вытащили тюремные веревочки, заменявшие шнурки,
дежурный заметил: <Права качать умеешь, птицу видно по полету>. Лишь после
того как Горенков потерял сознание - с остановкой пульса, - была вызвана
<скорая помощь>, которая и увезла его в больницу, в отделение реанимации.
После первой медицинской помощи Горенков обратился к врачу Умновой и
продиктовал ей телеграмму Каримову, попросив копию отправить мне, в
Москву. А рано утром, во время пересменки, из больницы ушел; мы смотрели
его кардиограмму: сердце измотано, предынфарктное состояние.
Мне очень страшно рассказывать о той сцене, которая разыгралась на
работе гр-ки К., бывшей жены Василия Пантелеевича. Он вызвал ее на
проходную; вахтер Дибичев показал, что он протянул ей цветы, но она выбила
их у него из рук и чуть не силой вытолкала его на улицу, повторяя все
время: <Ты не смеешь, уходи, уходи, зачем ты здесь, гадина?!> Дворник НИИ,
в котором работает гр-ка К., слышал, как Горенков увещевал бывшую жену,
говорил, что он ни в чем не виноват, что она не имеет права лишать его
мальчиков, что он ни в чем ее не упрекает, но просит разрешения повидаться
с ними. Невольный очевидец этого трагического разговора запомнил его
молящие слова: <Скажешь мальчикам, что я их дядя, я согласен, не надо их
травмировать, если они твоего мужа называют папой, но ты не вправе лишать
детей отца>. - <Какой ты отец? Отцы отдают себя семье! А ты?! Дон Кихот
прибабашенный! Сколько я тебя молила?! Как я упрашивала тебя быть тише и
незаметней?! Славы захотел?! Вот и получил славу! Мало еще тебе досталось!
Мало!> Горенков просил К. не кричать так, говорил, что это ее же позорит,
но она сказала, что если он посмеет пойти в детский сад, она сейчас же
обратится в милицию...
...Неизвестная машина сбила его неподалеку от детского сада - пустой
переулок, очень тихий, обсажен двумя рядами лип, окна домов закрыты
листвой, звука тормозов - пронзительного в таких случаях - никто не
слышал.
...А теперь я должен рассказать, чем жил этот человек накануне
гибели. Я приведу записи его мыслей, которые я сделал в блокноте после
того, как проводил Горенкова на Курский вокзал, посадив в седьмой вагон
скорого поезда <Москва - Симферополь>. Причем это были мысли не досужего
фантазера; первый секретарь обкома партии Каримов официально пригласил его
занять пост министра строительства автономной республики с правом на самый
широкий эксперимент! <Как правило, - сказал он Каримову, - наши
эксперименты идут сверху вниз. Это началось в двадцать девятом году, с
коллективизации, когда Сталин предложил провести <революцию сверху>. А
давайте-ка поэкспериментируем в обратном направлении. Время этого требует.
В известное выражение о том, что верхи не могут по-новому, а низы не хотят
по-старому, приходится вносить коррективу: верхи очень хотят по-новому,
низы не намерены жить по-старому, но середина не умеет работать так, как
этого требует новое мышление>.
Горенков - мы проговорили почти всю ночь - мыслил законченными,
выстраданными формулировками, шутил: <В тюрьме у меня было много
свободного времени>.
- Сколько лет мы говорим о <чувстве хозяина>?! - горестно спрашивал
он. - А что сделано для того, чтобы эти слова превратились в реальность?
Ничего. Ответьте мне: что такое <акция>? Ладно, вы человек относительно
подготовленный, но я проводил опрос среди многих рабочих, инженеров, и
каждый отвечал: <Капитализм, что ж еще!> Но ведь <акция> - это значит
<действие>. Разумное действие сулит выгоду. Что такое - по Владимиру Далю
- <выгода>? Это <польза>, <прибыль>, <барыш>. Меня, как всякого русского,
первые два понятия устроили, а <барыш>, понятно, насторожил. Посмотрел у
Даля и это слово. А вот оно: <прибыль>, <польза>, <прибыток>, <нажива>...
Правда, - Горенков тогда улыбнулся своей неожиданной улыбкой, - пословицы
о <барыше> у Даля грустные: <Продал на рубль, пропил полтину, пробуянил
другую, - только и барыш, что голова болит>... Так что ж будет
антисоциалистического в том, если мы введем на предприятиях акции?
Приобрел акцию своего завода или совхоза, вкалываешь как следует - вот
тебе и барыш! Тогда и винить будет некого, если мало получаешь, - значит,
сам плохо работаешь... Не считайте же деньги в чужих карманах! Хватит!
Сколько можно растить соглядатаев! Трудись хорошо - получишь много! У нас
в республике есть пара небольших кирпичных заводов, работают на своем
сырье, вот я там начну выпускать акции... Кирпича трагически не хватает -
заключу договор со стройкооперативом, возьму ссуду в банке и выпущу акции
под договоры с сельским хозяйством: всем совхозам потребен кирпич, плати
мне аванс и планируй впрок свое строительство! Если пытаться косметически
подправлять существующее - погубим перестройку, начинать надо заново,
думать не об отчете, а о выгоде, живом деле; прямые связи -
промышленность, строительство, сельское хозяйство, рынок... И никаких
промежуточных держиморд, полная самостоятельность, инициатива и
хозрасчет...
Я спросил его про миллион ведомственных барьеров: Госкомтруд,
Госкомцен, Госплан, Минфин, Госстандарт, Госконтроль... Они же все
потребуют согласовании, подгонки под нормативы, увязки не со здравым
смыслом, а с бумажками - ныне действующими законоположениями,
постановлениями, решениями, инструкциями...
Горенков досадливо махнул рукой:
- Если идти по этому пути, не сдвинемся с места. Мы вязнем, постоянно
вязнем в традиционно-привычном! Завод заключает договор с совхозами - что
противозаконного? Что важнее: соблюсти привычную бумажную проформу или
построить во всех совхозах красивые коттеджи, уютные кафе,
асфальтированные дороги и теплые коровники?!
(Я тогда отметил, что слово <красивые> он вынес на первое место; он
умел видеть будущее; почему порою в слово <мечтатель> мы вкладываем
несколько презрительный и уж, во всяком случае, снисходительный смысл?)
А еще он сказал:
- У Мао Цзедуна, когда он начал свой <культурно-революционный>
термидор, был лозунг: <Огонь по штабам!> У нас те, кто ныне алчет
термидора, ненавидит перестройку и саботирует ее, пытаются провести в
жизнь свою стратегию: <Огонь по светлым головам!> Я, когда вернусь на
работу, - он замер на мгновенье, потом засмеялся, - верно сказал, хотя
боюсь впрок задумывать, - начну борьбу за то, чтобы немедленно
пересмотрели дела восьми директоров фабрик и совхозов, с которыми я
сидел... Золотые головы, а они лес валят. Завистники написали доносы, а в
любом деле - при нашем-то море запрещающих параграфов - нельзя не
отступить от буквы во имя блага державы... Вот тебе и тюрьма.. Только во
вред державе бюрократия держится зубами за все нормативы и утвержденные
параграфы: самому спокойно, а страна - лети себе в тартарары, Россия
велика, лететь будет долго, на мой век хватит, а после нас хоть потоп...
...Об индивидуальном труде:
- Идет саботаж. Повсеместно. Исполкомы спускают жесткую разнарядку:
сколько, где и чего можно открыть <проклятому частнику>. Да какая же это,
к черту, инициатива? Дураку ясно: вместо десятков различных министерств
надо сделать центры координации, где кооператоры смогут получить реальную
помощь в фондах, заказах и протекцию от зажима бюрократии. Ведь бюрократия
может лишиться права на поборы, которые раньше получала от всех директоров
Домов быта, кафе, ресторанов, гостиниц, - как же ей разрешить труд
индивидуалов?! Это ж подписать самому себе приговор... Сервис
государственным быть не может - это для меня азбука... Сервис может быть
только кооперативным или индивидуальным... Дома быта уже давно стали
частными предприятиями, но вместо того, чтобы они платили налог,
государство им начисляет зарплату... Отдать все Дома быта под
индивидуальную деятельность, рекламировать это, поощрять, а всех тамошних
директоров, заместителей, бухгалтеров перевести на договор: <Бюро услуг по
организации труда>. Пусть им не оклад платят, а процент с прибыли
кооператоров и широкого индивидуального сервиса... Почему телевидение до
сих пор не провело серьезную консультацию для индивидуалов? Хоть раз
газета воспела труд индивидуала? Кооператора? Да нет же! Вот люди и
боятся! Идет скрежещущая драка между теми, кто в каждом зарабатывающем
человеке видит, стяжателя, кулака, и сторонниками свободы кооперативного и
индивидуального труда... История этого противостояния тенденций у нас
старая, вековая... Это трагедия нашей истории. А разве об этом говорят?
Исследуют? Проводят дискуссии на телевидении? Поют, как соловьи, о
традициях, а ведь они у нас разные... Мы в республике договорились:
вернусь - сделаем такую передачу... <Открытая трибуна, вопросы и ответы>.
- А не попросит телевидение записать вопросы и ответы на монитор,
чтобы потом подредактировать?
- Тогда они будут делать такую передачу с кем-то другим.
На вокзале уже, возле вагона, он сказал:
- За какие-то три года в стране - при всех перекосах - проблема
гражданских прав близка к решению... Да, да, несмотря на то, что я в
тюрьме отбарабанил... Но ведь сейчас можно говорить обо всем, что болит!
На повестку дня стал самый главный вопрос... Если мы его не решим, нас
ждут страшные беды: необходимо в корне изменить отношение к личности...
Да, да, именно так. Именно личность была и будет первоосновой государства.
От того, сколь высок престиж личности, от того, как закон гарантирует ей
право на поступок, то есть инициативу, зависит будущее... Или наших детей
ждут годы пострашнее тридцать седьмого, или же они будут так счастливы,
как мы и мечтать не смеем...
Я сказал ему, что это - слишком общее соображение, попросил раскрыть
скобки.
- Все просто! Сейчас любой поступок обязан быть утвержден вертикалью
инстанций. Ожидание разрешения убивает желание. Рождается пассивность и
неверие в собственные силы. Где закон, который гарантирует мое право -
Иванова, Петренко, Гогоберидзе - на то, чтобы выдвинуть свою кандидатуру
