Лебедев сидел белый, как полотно, откинув голову на желтый атлас
кресла, и пытался что-то сказать, но не мог произнести ни слова -
оттого-то в горле у него и булькало.
Костенко протянул ему листы;
- Хотите убедиться? Я подожду, пока вы сходите за очками...
Лебедев покачал головой, прошептал, наконец:
- Погодите...
- Это можно, - согласился Костенко. - Валидола не изволите?
- Дайте.
Он долго выковыривал бугристыми пальцами таблетку, достал, наконец,
положил под язык, закрыл глаза, лицо его расслабилось, снова появились
морщины, до этого оно было словно бы налитым воском, как мумия, гладким,
вот-вот лопнет.
- Кротов лютует, - сказал Костенко. - За ним три убийства, он
свидетелей убирает. Вы - на очереди, если только он знает, что вы живы.
Лебедев покачал головой:
- Не знает, - выдохнул он. - Я ж не думал, что он здесь...
- Он был тщательным человеком?
- Да. Аккуратист. Его за это Луиг особенно любил...
- Значит, он мог - в принципе - обратиться в справочное бюро за вашим
адресом?
Подумав, Лебедев спросил:
- Он тоже отсидел?
- Нет.
- Значит, таился? Тогда ни за что в бюро справок обращаться не
станет. Надо ж давать свои данные, пусть даже фальшивые, а зачем ему
следить лишний раз?
<Врет или нет? - думал Костенко, разглядывая Лебедева. - Ни в каком
лагере для пленных он не был, сам немцу сдался, свидетели подтвердили. Или
он верит своей версии? Многие преступники начинают верить своей версии,
только б убежать от истины, - полнейшее раздвоение личности. Конечно, всей
правды я от него не дождусь, но он - трус, весь его наигрыш идет от
глубоко запрятанной трусости, надо бить на это, тогда я смогу получить от
него хоть что-нибудь>.
Костенко положил на колени свой <дипломат>, щелкнув латунными
замками, открыл, достал папку с фотографиями расчлененных трупов Милинко,
Минчакова и Петровой, застреленной Кротовой, подвинул Лебедеву:
- Вот. Его работа. Женщина, которая лежит на улице, его родственница.
Не прямая, правда, по дядьке, но тем не менее, когда почувствовал
опасность, - п о ч у в с т в о в а л, подчеркиваю я, - убрал ее. Меня
интересует следующее: если я допущу мысль, что он, Кротов, решил уйти за
кордон, как он это будет делать - по воздуху или водою?
Лебедев долго, п р о ф е с с и о н а л ь н о, разглядывал фотографии,
потом задумчиво сказал:
- Да разве нашу границу перейдешь?
- Вы хорошо ответили, Лебедев. Границу нашу не перейдешь, но кровью
наследить при такого рода попытке можно...
- Наверное, пошел бы водою, - сказал, наконец, Лебедев. - Он
великолепно плавал, мог долго держаться под водою, курил в редких случаях,
только перед началом д е л а и после, а так здоровье берег. Нам выдавали
жилеты, надул - на воде хоть неделю продержишься...
- Сколько сейчас градусов в море?
- Шестнадцать. Это для него как парное молоко...
- А вот вы грим в школе Гелена учили... Каждый обучался индивидуально
или все вместе?
- Не помню уж... Кажется, все скопом.
- Вы под кого гримировались?
- Мне преподаватели советовали краской особенно не пользоваться,
лучше, говорили, не бриться или усы отпустить - казацкие, книзу, очень
меняет лицо; парик наладили, черный как смоль, не узнаешь, даже если мимо
пройдешь...
- А Кротов?
- Он наголо брился и отпускал бороду. Если времени нет, чтобы
отпустить бороду, даже небольшую - ее легко оформить, надо всего дней пять
не побриться, - разрешали клеить грим, с проседью, он тогда значительно
старше своих лет выглядел. И еще его научили делать шрамы на лице,
становился совершенно неузнаваем.
- А как он себя вел в критических ситуациях?
- Реакция моментальная: удар ножом или выстрел.
- Очень был сильный?
- Невероятно.
- Какие-то специфические, ему одному присущие приемы помните?
- Бил по темени рукоятью пистолета, очень любил парабеллум, но нам
запрещали, снабжали ТТ.
- Какие-нибудь особые слова, запоминающиеся, ему одному присущие,
употреблял?
- Да что-то не помню... Вроде бы нет, он старался быть неприметным,
серым, чтоб, кто мимо прошел, на нем и глаза не остановил... Простите, а
вы намерены меня привлечь в связи с вновь открывшимися обстоятельствами?
- Как свидетеля привлечем...
- Но судить его будут не здесь?
- Так мы ж его еще не поймали, - усмехнулся Костенко.
Лебедев долго смотрел на полковника немигающими главами, а потом
ответил - с тяжелой, безысходной угрюмостью:
- Поймаете.
6
...Минут через десять после взлета Кротов поднялся со своего места
первый раз. Бортпроводница вскинулась с кресла в хвосте самолета:
- Гражданин, просили ж со своих мест не подниматься!
- Девочке дует, - сказал Кротов просяще, - ребенку холодно.
- Местами поменяйтесь, дуть не будет.
- Я легочник, - ответил Кротов, - но не во мне дело, дайте дочке в
окно смотреть, а то плакать начнет, пассажиров нервировать...
Бортпроводница покачала головой, но все-таки открыла занавеску.
Кротов вошел в багажное отделение, чувствуя на себе взгляд девушки; открыл
чемодан женщины так, чтобы из-за спины было видно его содержимое (<ну,
кулемы бабы, ничего и сложить не могут толком>), достал теплую кофточку,
обернулся.
- Спасибо вам, - сказал он и вернулся на свое место.
Укрыв девочку, спросил:
- Ну теперь тепло?
- А мне не-е было хо-олодно, - протянула девочка, - мне хорошо было.
- А вот смотри, какая гора, - сказал Кротов. - Видишь, какая высокая?
- А кто на ней живет?
- Бараны пасутся.
- Там волшебник живет, - сказала девочка. - На высоких горах живут
волшебники.
- А чего им там делать? - спросил Кротов, не спуская девочку с рук. -
Волшебники на море живут, там, где пальмы растут.
- И на горах тоже, оттуда видней.
- Ты давай спи, волшебница, - сказал Кротов.
- Ой, она такая беспокойная, - сказала мать. - Не могу ее приучить
днем спать, а в консультации была, врачи упреждали, что детям надо днем
спать, не то нервы расшатаются.
- Спи не спи, все одно расшатаются, - усмехнулся Кротов.
Самолет вошел в облака, начало болтать, и Кротов подумал, что это
тоже в его пользу. Пусть бы девка начала блевать, хоть тут зеленые пакеты
воткнуты, все равно хороший будет повод встать, одежонку, мол, надо
поменять, а то мучается доченька - сердце-то у вас есть?
Он глянул на часы, спросил соседку:
- Горшок везете?
- Так здесь же туалет.
- В туалете дребезжит все, испугается дочка...
- В сумке банка есть...
- Я принесу...
Женщина улыбнулась:
- Да как же в банку-то? Неудобно, люди кругом...
<Я уж ей не человек, - отметил Кротов. - Со мной уж как со своим.
Ишь, кошки, все одним миром мазаны. Представляю, как орать обе будут,
когда я н а ч н у. Это, между прочим, хорошо. Когда истерика и вопль -
это делу помогает, это только слабонервных пугает, мне, наоборот, сил
придает, спокойствия. Не зря батя учил: <Когда кругом шум, ты в себе
спокойствие ищи. Особенно если бабы голосят. Ты тогда и начинай то, что
задумал, мне их крик силы придает, я ж - ледокол, мне ли на вопли да сопли
внимание обращать, мне идти вперед, по своему курсу. И тебе - тоже>.
Интересно, отчего ж я детей не люблю? Не злодей же я, нормальный человек,
значит, о потомстве должен думать, чтоб помирать было не страшно... Это,
наверно, мне в голову засело, когда батя велел матери в больницу идти. А
мне потом сказал: <Пеленки воняют, корыто на кухне, бока все набьешь...
Писку сколько? А толк? Вон и ты: подрастешь, станешь своею жизнью жить; не
зря говорят - <отрезанный ломоть>; человек - животное, а каждое животное
рождено для того, чтобы свою судьбу прожить. И глаза-то не отводи: сейчас
ты для матери пуп земли, а родился б еще кто - по боку, нет тебя, все
младенцу, так что обиду не строй, тебе ж самому свободней жить, а то
ухаживай, слушай, как орет, не велика радость. Свободу цени, Николай: как
ветер должен жить; захотел - снялся, чего себя привязывать? Один раз в мир
пустили, так и пожить надо всласть>. - <А ты, - спросил он тогда отца. -
Ты-то привязанный, и я у тебя сын>. - <А ты думаешь, я тебя хотел? Не
сопи, не сопи носом, я правду говорю, сам знаешь, как отношусь к тебе;
бабы для меня нет, прими-подай-пшла вон, потому что отца твоего предала и
прощения ей моего никогда не будет. А ты решай - с нею ты или со мной.
Решай, я не люблю, когда нашим и вашим... Утрись! Как с мужиком говорю!
Цени! Говоришь - <привязанный> я... Были б деньги... Тебя будут учить:
<мол, труд, порыв> - это ты слушай и с силою не спорь, не перешибешь, но
себе на ус намотай: сила - это все, а сила - золото, любое другое тленно>.
Кротов глянул на часы.
<Нет, еще надо подождать, - размышлял он. - А может, нет? Может,
пора? Сейчас мой чемодан лежит сверху, открыть его - секунда, - не должна
теперь эта сука у меня за спиною стоять, я ж ее успокоил, она все
высмотрела. Пора>.
Он поднялся, и бортпроводница не закричала, чтоб он сел на место.
Проходя мимо девушки, Кротов заставил себя улыбнуться, хотя знал, что
улыбается он плохо, перед зеркалом не один час просидел, изучая лицо;
каждый мускул свой знал; сострадание умел играть, внимание получалось
отменно, грусть, радостное ожидание; никто, как он, не умел реагировать на
анекдоты, это очень располагает людей, а расположенного к тебе можно мять,
как пластилин, только без нажима, контролируя мышцы лица, чтобы ненароком
не о т п у с т и т ь себя, не выдать постоянную напряженность; людям,
которые напряжены, не очень-то верят, их побаиваются, хороши к тем, от
кого не надо ждать неожиданностей, а все это сокрыто в лице, изучи его - и
ты победитель; в школе абвера сколько раз отца вспоминал, тот постоянно
м а с к у держал - полуулыбка, полувнимание; и за ртом особенно следи,
Кротов, у тебя губы плохие, поджатые, прямые, пересохшие, и брови почаще
поднимай, словно удивляешься чему-то, вот так, верно держишь себя,
молодец, Кротик, молодец...
Он зашел за занавеску, стремительно открыл свой ящик, поднял полочку
с инструментом, достал пистолет, сунул за ремень, начал открывать чемодан
женщины и тут услыхал за спиной голос:
- Вы чего так долго, гражданин?
7
Костенко, выйдя от Лебедева, сразу же передал из машины по рации:
- Вниманию оперативных групп для передачи по Союзу: разыскиваемый
нами преступник владел навыками грима, чаще всего менял внешность на
старика - брил голову и отпускал бороду. Умел наводить на лицо шрамы.
Тадава немедленно передал эту информацию по всем аэропортам
Закавказья, откуда уходили самолеты на Батуми и Сухуми. Такого же рода
установка ушла в Среднюю Азию, Прибалтику, Карелию и в Калининградское
пароходство.
...Костенко ехал в Сухуми, вжавшись в сиденье <Волги>; норовил как-то
приладиться, чтобы хоть немного подремать; предстоял полет в Тбилиси,
оттуда, после очередного совещания с пограничниками, вылет вместе с Серго
Сухишвили в Адлер, должен подъехать Месроп и Юсуф-заде из Баку.
Костенко давно присматривался к Юсуф-заде, и чем больше он к нему
приглядывался, тем большей симпатией проникался.
Капитану только-только исполнилось тридцать, в милицию он пришел
юношей, закончил юридический заочно, сейчас кончает, тоже заочно,
философский факультет. Костенко норовил попасть на каждое совещание,
которое проводилось в Баку союзным министерством, потому что жил здесь
