к нему сразу же после беседы с Везичем. - Передайте радистам, чтобы они
были Очень осторожны. За мной сейчас могут смотреть, значит, и вы попадете
в поле зрения. А вы можете привести их к рации.
- Мы работаем через цепь. Я не знаю, где наша рация.
- Что вы такой желтый?
- Печень.
- Лечитесь?
- На какие шиши? Лекарство золото стоит.
- Из Москвы денег не могут прислать?
- Я работаю не за деньги, господин Штирлиц, - произнес Родыгин чуть
не по слогам. - Не надо мерить всех людей на свой аршин...
- Вы знаете машину Везича? - чуть помедлив, спросил Штирлиц.
- "Линкольн" черного цвета.
- Именно.
- Их в Загребе всего несколько штук, таких "линкольнов".
- Так вот у меня к вам просьба. Очень большая просьба. Пожалуйста,
часа в три-четыре выезжайте к Песченецу, на Белградскую дорогу, и там, у
поворота, где повешен знак "стоп", остановите "линкольн" Везича.
- Везич в тюрьме, господин Штирлиц. Мы это выяснили через товарищей.
- Я только что отправил Везича в Белград. Днем, а может быть, к
вечеру, он должен вернуться. Словом, начиная с трех часов вам надо его
ждать там. И остановить. Перегородите дорогу своим мощным велосипедом, -
усмехнулся Штирлиц. - Сшибать он вас не станет. Он сочтет вас, вероятно,
германским агентом.
- Я б на его месте сшиб агента.
- Разведка, как и хирургия, суть профессия, Василий Платонович. А
профессия подвластна законам. По законам разведки агент интересует службу,
если он живой. Если он ценен, его холят и нежат, а если он пень и
бестолочь, от его услуг отказываются. Дурак и бестолочь умирает в постели,
окруженный сонмом внуков, а умницу, если он надумает шалить, прикончат -
вполне могут сшибить на пустынном шоссе.
- Порой мне кажется, что говорю с соплеменником, только по-немецки.
- Почему? - насторожился Штирлиц (ему часто снился один и тот же сон:
Шелленберг говорил кому-то, кто стоял к нему спиной: "Я хочу узнать все
связи Штирлица, а уж потом будем его брать. Пусть ему кажется, что я
ничего не подозреваю, пусть считает, что водит меня за нос. Он же русский,
он не может понять нашу логику").
- Немцы рубят мысль, - ответил Родыгин, - хотя очень дотошны в
доказательствах. Вы говорите образно, как русский.
- А вы, случаем, не панславист?
- Панславизмом грешили сторонники самодержавия. Как идеология
панславизм умер в начале века. Его теперь будет усиленно воскрешать Гитлер
для оправдания расистского пангерманизма.
- Любопытно. - Штирлиц еще раз подумал, что надо последить за собой:
действительно, все его коллеги в РСХА говорили иначе, а Шелленбергу как
раз нравилась манера Штирлица, но ведь может появиться кто-то еще, кому в
отличие от бригаденфюрера его манера не понравится, а если еще к тому же
этот некто будет знать русский, то последствия окажутся пагубными. - Я
хотел вас спросить, Василий Платонович...
- Пожалуйста.
- Почему вы поселились именно в Загребе? Это была ваша воля или...
- Я хотел этого сам. Вам ничего не говорит имя Юрая Крижанича?
Штирлиц мгновение раздумывал, что ответить. Двадцать лет назад,
работая в пресс-группе Колчака, он жил в Тобольске в том доме, где, по
преданиям, был поселен Юрай Крижанич.
- Пожалуй, нет, - ответил Штирлиц. - Это имя связывается у меня в
памяти с семнадцатым веком всего лишь.
Родыгин внимательно посмотрел на Штирлица.
- А с именем русского царя Алексея Михайловича это имя у вас не
связывается?
- Не связывается, - ответил Штирлиц. - Я ведь не славист.
- Глупо чувствуешь себя, когда говоришь человеку про то, что ему
известно.
- Иногда это целесообразно: человек точнее всего открывается, когда
слушает то, что ему хорошо известно. Дурак перебьет, а честолюбец начнет
поправлять в мелочах. Я, например, часто рассказываю людям, которые меня
интересуют, старые анекдоты.
- Сейчас вы говорили не как русский, а как римлянин, а еще точнее,
как член ордена доминиканцев... Я ведь не сбежал из России. Я уехал на
Запад смотреть, сопоставлять, углублять образование. Но поначалу и здесь,
и дома меня считали чуть ли не шпионом, я уж изменником во всяком случае.
Я же просто хотел больше понять, а поняв, служить. Наверно, я путано
говорю, да?
- По-моему, нет. Я, во всяком случае, вас понимаю вполне.
- Так вот Крижанич. Славянин. Полукровец - хорватская и сербская
родня. Католик. Патриот России как матери славянства. Посему
правонарушитель: и для католического Ватикана, и для православной
Московии. Изгнанник и по приказу далекой конгрегации, и по ведению
патриаршего Кремля. А на самом деле? Кем он был на самом деле?
- Кем?
- С одной стороны, католик Крижанич совершает высший грек, отрицая
примат духовной власти над светской. С другой, он, славянин, не считает
православных еретиками, а всего лишь заблудшими, которых обманули греки. С
одной стороны, он, как славянин, обуреваем идеей объединения всех славян
вокруг Московии. С другой, как католик, выступает против объединения,
которое бы свершилось под эгидой православного патриарха. И этот
несчастный странник борется за унию, которая формально бы примирила
церкви, а фактически объединила славянский мир. О нем писали в России
по-разному, но особенно точно писали некрасовцы. Они про него писали, что,
мол, невежество вооружилось против умного и честного человека, обвинило
его в злонамеренных покушениях на православную веру, на монархическую
власть царя, на спокойствие народа; ему поставили в вину и то, что он был
иноземец, хотя он горячо восставал против этого определения, и уделом его
стала ссылка. Задаром пропали все его стремления и ревнивое желание дать
силу и славу народу, которому он не был даже своим. А доминиканцы
посчитали своего сербскохорватского сводного брата изменником делу ордена
и подвергли унижению недоверием. И там измордовали, и здесь. Обидно ведь.
Из теплых краев тайком, обманув братьев, бежал в Россию, славянскую
матерь, а там его в ссылку упекли. Вернулся чудом, а его в монастырь
заточили. Каково? Сюжет шекспировский, милостивый государь, шекспировский.
Нашим что не понравилось? Отчего царь Алексей оскорбился? Оттого, что
Крижанич против теории "третьего Рима" выступил. А ведь правильно
выступил. Пророк-то Даниил предсказывал разрушение римского государства, а
потому тот, кто мечтает наречь Москву "третьим Римом", тот погибели ее
желает. Москва - она и есть Москва, и того хватит, слава богу! А
доминиканцы его мордовали потому, что он их за схоластику и догматизм
поносил, не считал нужным молчать, когда был не согласен. Вот и разберись:
можно ли служить двум идеям? Или это прямехонький путь на голгофу?
Разбираюсь.
- И как?
- Не печатают меня. Ни те, ни эти не печатают. "Те" - я имею в виду
загребских католиков, "эти" - белградских православных. И те и эти требуют
точности: либо он католик и хорват, так вознеси его и восславь, и докажи,
что в Московию он ездил затем лишь, чтобы обратить заблудших славян в лоно
ватиканской истины; либо он истинный серб и надел тогу католика, чтобы
служить славянскому делу, которое было, есть и будет православным. А вот
чтобы напечатать про ч е л о в е к а Крижанича во всей его мятущейся
разности, нет, не хотят. Не требуется разность, однолинейность потребна.
Не наука пошла нынче и не искусство, а сплошная внешняя политика.
- Много уже написали?
- Два шкафа.
- Домой оправить не хотите?
- Боюсь, что наши наивные атеисты посчитают мою работу апологетикой
церкви.
- А вы не бойтесь.
- Эмиграция приучает всего бояться, господин Штирлиц. А пуще всего
самого себя. Она комплексы порождает, эмиграция-то. Страшные, доложу я
вам, комплексы.
- Вы замечаете, что говорите по-немецки так, как говорят русские,
давно покинувшие родину?
- Мне рекомендовано продолжать говорить именно таким образом.
"Готовят к передислокации в Германию, - понял Штирлиц. - Видно, не
зря и наши так интересуются русской эмиграцией".
- Про Крижанича интересно. Обидно, если ваш материал останется втуне.
- Сделанное не пропадает.
- Как сказать. Написанное слово обязано быть напечатанным. Ничто так
не стареет, как слово или мысль, не отданная людям, Василий Платонович.
- Вы кто по образованию?
- Физик.
- Ого! И где обучались?
- В Германии. Ладно. Исповеди мы отнесем на свободное время. Итак, вы
остановите Везича...
- Если я остановлю Везича...
- Без "если", - отрезал Штирлиц, чувствуя, что говорит сейчас так,
как говорят немцы. - Вы дождетесь его, даже если он приедет в восемь
вечера, и остановите его, и откроетесь ему.
- Что?!
- Вы скажете, что связаны с русскими. И объясните, что готовы оказать
ему поддержку, если он согласится дать мне письменное согласие на
сотрудничество с РСХА. Обговорите детали с вашей здешней цепью. Везич
может потребовать доказательств, не моя ли вы "подставка". Если хотите,
пригласите кого-нибудь из своих здешних друзей.
Штирлиц, начав игру, уже сообщил Шелленбергу о согласии Везича на
сотрудничество, но он знал, что бюрократический аппарат требует
фактического подтверждения, дабы занести полковника в свою картотеку под
соответствующим номером и псевдонимом.
Не получи Штирлиц письменного согласия Везича - оно может быть
написано в любой форме, но обязано быть адресованным ему, - в Берлине
будут крупные неприятности: теперь в игру включен и Веезенмайер.
"Ц е н т р.
Настойчиво рекомендую найти возможность для ознакомления
итальянцев с работой группы Веезенмайера в Загребе. Это - я убежден -
вызовет серьезные трения между Берлином и Римом.
Ю с т а с".
"Из Белграда. Принято по телефону от собкора А. Потапенко в
21.40 (ТАСС).
Английские и американские газеты, пришедшие сегодня в столицу
Югославии, как всегда, пестрят броскими заголовками, однако на этот
раз жирным шрифтом набраны не британские или немецкие, а сербские и
хорватские имена, названия боснийских и далматинских городов. Главная
тема, обсуждаемая "китами" западной прессы, формулируется коротко и
ясно: "Будет война между Югославией и Германией или нет?" Единой
точки зрения нет. "Ньюс кроникл" и "Санди таймс" пророчествуют, что
война начнется в ближайшие недели, в то время как осмотрительная
"Файнэншл таймс" склонна считать, что Германия ограничится
демонстрацией силы на югославских границах и, таким образом, добьется
тех результатов, в которых заинтересован Берлин. На все лады
дискутируется вопрос о позиции "Кремля в создавшейся ситуации".
Корреспондент "Ивнинг стандарт" Дэйвид Кайнд в беседе со мной
утверждал, что Москва "не рискнет занять твердую позицию, поскольку
Югославия не имеет с Россией общих границ и удалена от Украины
значительно более, чем, например, Болгария, куда введены танки
Гитлера, не говоря уже о Румынии и Словакии". Однако корреспондент
"Вашингтон пост" Джордж Робертс судит иначе: "Трудно поверить, что
Кремль относится к ситуации на Балканах с тем же олимпийским
спокойствием, с каким советская пресса печатает сводки "последних
известий". Наркоминдел немедленно реагировал на акции Гитлера в
Болгарии и Румынии, направив ноты, беспрецедентные по своей резкости.
То, что Кремль хранит молчание в эти дни, свидетельствует о том, что
