вслепую. Поэтому всегда недостает последних десяти минут.
- Семьи дипломатов предписано вывезти из города... В Белграде нашим
посольским предложено покинуть столицу в срочном порядке. Видимо, Загреб
не будут бомбить. Здесь слишком много людей, которые могут оказаться
союзниками...
- Неопределенность больше всего вредит делу. Говоришь с человеком и
не знаешь, на что ставить: а вдруг договоримся?
- Исключено.
Штирлиц пожал плечами.
- В политике нельзя исключать даже пустяковую возможность.
- Мы можем пойти на компромисс только в том случае, если Симович
передаст власть Цветковичу, а Цветкович пропустит наши войска в Грецию и
займет недвусмысленную позицию по отношению к Англии. А это невозможно - в
Сербии, Боснии и Черногории на улицах орут: "Лучше война, чем пакт с
Гитлером!" Да и потом, когда это было, чтобы победитель добровольно
отдавал победу?
"Ну что ж, - подумал Штирлиц. - Можно сослаться на этот разговор и
передать в Москву, что удара ждут со дня на день. Возможность компромисса,
по мнению консула, исключается. Видимо, так и надо поступить. Он не играл,
он говорил правду. Нужно, конечно, предупредить: "Дополнительные сведения
передам позже".
- Нет, - сказал Веезенмайер, выслушав Штирлица, - Везич меня не
интересует. И напрасно вы пришли ко мне напрямую. Я же просил поддерживать
контакты через Фохта.
- Фохта у себя нет, а дело заманчивое, редкостное, я бы сказал, дело:
начальник германской референтуры секретной полиции не каждый день торгует
гвоздиками на углах скверов.
- Милый Штирлиц, пожалуйста, занимайтесь впредь только тем, о чем я
прошу вас. Я ценю чужую инициативу до той поры, пока она не начинает мне
мешать.
- А скандал, который может устроить Везич, не помешает вам?
- Он не устроит скандала.
- Я провел с ним минут сорок, это сильный парень.
- А я провел час с доктором Мачеком, он из "парней", которые
посильнее. Я поставил его в известность об этом инциденте. Успокоились?
Вас больше не тревожит то, что моим замыслам будет нанесен урон?
- Я привык относиться к замыслам не как к своей собственности, а как
к нашему общему достоянию, штандартенфюрер. Если Везич может стать, до
конца нашим, то Мачек вряд ли. А я предпочитаю надежность.
- Мудро. Руководствуйтесь этим принципом и впредь. Благодарю вас за
внимание, Штирлиц.
"Вот я тебя и накрыл, - спокойно подумал Штирлиц. - Теперь я хозяин
положения. Думаешь, что связи спасут тебя? Ничто уже тебя не спасет,
потому что ты решил стать фюрером вместо того, чтобы продолжать быть
штандартенфюрером. Аппарат СД сломит тебя, Веезенмайер, там не любят тех,
кто работает на себя. Там любят тех, кто работает на прямого начальника,
не высовывается и "движется" лишь в том случае, если "растет" его
руководитель. А Розенбергу некуда расти. Он рейхслейтер. И Риббентропу
тоже. Исчезнет Веезенмайер, придет следующий. А Гейдриха и Шелленберга не
может не раздражать, когда их подчиненный лезет прямо к Розенбергу, в то
время как он" сами вынуждены звонить в секретариат рейхслейтера и просить
назначить им время приема. Такого не прощают. Веезенмайер отказался
встретиться с Везичем, который, по моим словам, готов для беседы.
Полковник королевской жандармерии вместе со всеми его связями мог бы стать
нашим человеком. А Веезенмайера, видите ли, не интересуют такие "мелочи".
Он хочет стяжать лавры победителя в сфере чистой политики. Для этого ему
надо стать лидером. А он штандартенфюрер, он всего-навсего подчиненный
Риббентропа, Розенберга и Гейдриха, который поручил Шелленбергу дать
указание ему, Штирлицу, оберштурмбанфюреру, то есть подполковнику,
проявлять инициативу, когда дело касается практической политической
разведки СД, в том случае, конечно, если Веезенмайер не поймет важности
той или иной "мелочи" с высоты положения, на которое он сам себя решил
поставить".
Штирлиц ждал Везича в клубе "Олень" до половины девятого. Полковник
так и не пришел. Штирлиц понял: что-то случилось. Он не ошибся, Везич
действительно собирался прийти. Он заехал в управление, уничтожил
донесения филеров, которые "водили" друга Августа Цесарца, декана
исторического факультета профессора Мандича, и связных компартии, потом,
заскочив в кафе, позвонил самому профессору и, чуть изменив голос (хотя, в
общем-то, он знал, что телефон этот пока не прослушивается), предложил ему
оповестить товарищей, чтобы те немедленно сменили квартиры.
Потом Везич снова зашел к себе в кабинет и долго сидел за столом,
обхватив голову крепкими костистыми пальцами. Он видел свое отражение в
полуоткрытом окне и вспомнил художника, у которого Лада снимала ателье.
Тот говорил, что по форме пальцев может определить характер человека, как,
впрочем, и по походке. "Человек, - говорил он, - ставящий ступни косолапо,
скрытен, а тот, который расставляет мыски, словно солдат по стойке
"смирно", обычно рубаха-парень. Тот, у кого ногти плоские и короткие,
склонен к уголовщине, а человек, у которого ногти красивой, удлиненной
формы, как правило, относится к людям с врожденным благородством".
Везич краем глаза поглядел на свои ногти, а потом глаза его
остановились на стрелках часов.
"Наверно, пора, - подумал он. - Иво должен закончить репортаж хотя бы
вчерне. Мы поедем с ним к Взику, и тот прикажет этот репортаж напечатать,
а потом я поеду в клуб "Олень".
Он позвонил в "специальный сектор" и попросил подготовить в клубе
"Олень" столик для беседы.
- На две персоны? - спросили его.
- Именно, - ответил Везич. - Только подальше от оркестра.
Приехав к Иво - парень точно объяснил ему дорогу, - Везич отворил
скрипучую калитку и прошел к маленькому флигелю. Хотя дверь не была
заперта, он нажал кнопку звонка и заметил, что звонок самодельный,
привезенный с гор. Там вешают именно такие медные колокольчики возле
двери, потому что каждый гость в радость и приветствовать его надо легким
медным торжественным перезвоном.
Никто не ответил Везичу, и он решил, что Иво заработался. Приоткрыв
дверь, он спросил:
- Можно?
Везич вошел в маленькую темную переднюю, постоял мгновенье, привыкая
к темноте, потом разглядел клеенчатую дверь, которая, видимо, вела в
комнаты, распахнул ее и сразу же почувствовал на шее и на запястьях
хваткие, сильные руки. Но не это потрясло его - он увидел лужу крови на
полу и лежащего в этой луже Иво; молодую женщину, как видно, жену его, на
залитой кровью кровати; а на столе, завалившись на спину, странно, будто
переломанный, громоздился труп старухи. Потом ему бросились в глаза
торчащие из корытца желто-синие ноги младенца, и Везич почувствовал, как к
горлу подступила тошнота.
- Господин полковник! - услышал он недоумевающий голос капитана
криминальной полиции. - Почему вы здесь?!
Незнакомый Везичу человек в штатском укоризненно посмотрел на
капитана.
- Тише, пожалуйста, возможен еще один гость.
...Через два часа Везича отвезли в тюрьму. Капитан извиняющимся
голосом пояснил, что таков приказ - убийство молодого журналиста
объясняется, видимо, политическими мотивами. На вопрос Везича, почему
капитан так убежден в этом, ответа не последовало.
- Обычная формальность, господин полковник, - сказал человек в
штатском, - дело об убийствах должно быть соответствующим образом
оформлено. Прокуратура снимет с нас голову, если мы не доставим вас в
тюрьму для первичного допроса, туда уже вызван следователь.
Следователя в тюрьме не оказалось. В кабинете, куда привели Везича,
сидел майор Ковалич.
Везич понял все в тот момент, когда его обыскали в доме Иво. Против
него велась операция, и он проиграл ее. Везич мог допустить всякое: и удар
в спину, и провокацию, и предательство в Белграде, но представить себе,
что его "возьмут" на убийстве семьи несчастного журналиста, который так
радовался, когда Взик поручил ему первый ответственный репортаж, он,
естественно, не мог.
- Ну как? - спросил Ковалич.
- Вы зря сунулись в это дело, - ответил Везич. - Вы сейчас не просто
рискуете. Вы сейчас нарушаете присягу.
- Не понял...
- Я задержан?
- Да.
- На каком основании?
- Вы задержаны по подозрению.
- В чем?
- Вы знали репортера Иво Илича?
- Знал.
- Где вы с ним познакомились?
- Знаете что, майор, целесообразно вести беседу в присутствии
адвоката.
- Вы крепко подзабыли процессуальный кодекс, Везич. Беседу нам
предстоит вести с глазу на глаз. Если бы я проводил допрос, тогда дело
другого рода.
- Я бы хотел, чтобы наша беседа оказалась допросом.
- Это завтра. Сегодня ничего не получится.
- Отчего так?
- Поздно. Рабочий день кончился в три часа. Прокуратура не планирует
убийств.
- А вы? Специально задержались?
- Нет. Приходится работать за двоих - начальник болен.
- Ковалич, лучше будет, если вы отпустите меня.
- Сейчас?
- Сейчас.
- Вы бы могли отпустить подозреваемого? На моем месте вы отпустили бы
человека, который пришел на квартиру, где было совершено преступление? А
когда я задаю вам вопросы, чтобы помочь делу, вы отказываетесь отвечать и
требуете адвоката.
- Поставьте в известность о случившемся начальника управления.
- Я знаю, что мне надлежит делать, Везич.
- Вы хотите сказать, что генерал уже в курсе?
- Вы, наверно, не раз говорили подопечным: "Здесь я задаю вопросы"?
Везич ощутил бессильный гнев.
"Только бы не сорваться, - подумал он. - Они выигрывают время. Они
уже выиграли время".
- Если я отвечу на ваши вопросы, вы отпустите меня?
- Это будет зависеть от вас.
"Он здорово работает на них, - подумал Везич. - Интересно, давно ли?
Сколько же людей они заставили служить себе?!"
- У вас, видимо, есть предложение для меня? - спросил Везич.
Ковалич перестал рисовать странные геометрические фигуры и, отложив
карандаш, внимательно и сострадающе посмотрел на Везича.
- Предложения нет. Есть вопрос: с кем бы вы хотели увидеться?
"Точно. Он работает по их сценарию, - понял Везич. - Но они чего-то
хотят от меня. Значит, еще не все потеряно. Надо соглашаться. Надо
соглашаться на все. А потом срочно в Белград. И напрямую к премьеру.
Должен же он думать о себе хотя бы?!"
- Вы можете устроить мне встречу с любым человеком?
- Допустим.
- Допуск - понятие растяжимое.
- Для вас могу устроить встречу с любым человеком.
- Даже с иностранцем?
- С иностранцем? - удивился Ковалич. - Это исключено.
- А найти моего приятеля в городе и сказать ему лишь одно слово
"согласен" можете?
- Кто этот человек?
- Ковалич, либо я прекращу разговор и попрошусь в камеру, либо вы
ответите мне "да" или "нет".
- Я отвечу вам иначе. Я отвечу вам: боюсь, что уже поздно.
Везич посмотрел на часы. Было семь часов сорок пять минут.
- Еще не поздно, - сказал он. - Еще есть время.
- Вы меня не так поняли. Я сегодня занят. Я не смогу выполнить вашу
просьбу сегодня. Но я выполню ее завтра, если вы сегодня изложите ее мне.
- Хорошо, - согласился Везич, чувствуя, как у него занемели кончики
пальцев. - Я изложу вам сегодня мою просьбу. Мне надо, чтобы вы сейчас, не
позже восьми часов, позвонили в клуб "Олень" и попросили к телефону
господина Штирлица...
- Кто он такой?
- Сотрудник доктора Веезенмайера.
- А кто такой доктор Веезенмайер?
- По-моему, это ответственный работник германской внешней торговли, -
