меньшинство. Причем мы не будем писать, от чьих насилий мы ограждаем
венгерское меньшинство, видимо не от сербских, если правительство в
Белграде перестанет существовать. Видимо, мы должны будем защитить
венгров от насилий немецких! Во всяком случае, Барта сможет именно
так объяснить этот наш вынужденный шаг Черчиллю.
Х о р т и. По-моему, над таким предложением стоит серьезно
подумать. Мне кажется, это великолепное предложение, Пал. Я прошу
тебя разработать его к сегодняшнему вечеру.
Т е л е к и. Если Гитлер не согласится на такое предложение, мы
не вправе лезть в Югославию, ваше высочество. Я, во всяком случае,
такого приказа министру обороны не отдам.
Х о р т и. Гитлер примет это предложение. Я убежден. Оно
разумно. Оно достойно. Оно осторожно. Я напишу ему, он меня поймет,
он умный и добрый человек.
Т е л е к и. Если мы сейчас позволим ослепить себя видом
адриатических волн и ликования венгров в Суботице, не получив
гарантии на нашу, хотя бы внешнюю, добропорядочность, я выйду из
игры, ваше высочество.
Х о р т и (смеется). Главный бойскаут Венгрии всегда был склонен
к приступам меланхолии. Если об этом узнают сто тысяч твоих питомцев,
тебя освищут молодые, Пал. Я жду тебя вечером. Твой план будет
принят. Немцев в Венгрии никто не заметит. Мы не вступим в войну
первыми. Мы придем для спасения людей, живущих в условиях
несуществующего государства. Мы обмоем лица горькой водой зеленого
Средиземного моря. Спасибо тебе за все. Иди".
"Штаб ОКВ.
Генерал-полковнику Гальдеру.
Мой генерал!
Начальник генерального штаба Генрих Верст сообщил мне, что
Телеки дал окончательное согласие на проход германских войск через
венгерскую территорию, поставив условием "тайность" этой акции, ее
незаметность. Верст - по согласованию со мной - дал такого рода
заверения премьер-министру. Таким образом, начиная с сегодняшнего дня
можно осуществлять переброску войск к северным границам Югославии.
Карту предполагаемого размещения наших войск прилагаю.
С совершенным почтением
генерал-квартирмейстер
Ф. фон Паулюс.
Будапешт".
"Рейхсминистру иностранных дел Йоахиму фон Риббентропу.
Мой дорогой господин рейхсминистр!
Под нажимом Хорти премьер Телеки согласился с пропуском немецких
войск и дал согласие на вход Венгрии в войну. Его мотивировки я
переслал Вам утром, они наивны и легко поддаются нашим коррективам.
После ряда бесед с министрами его кабинета и с регентом я вынес
твердое убеждение, что Телеки, являющийся человеком, бесспорно,
талантливым, о чем свидетельствуют его книги "Традиция и революция",
"Европейская проблема", "Настоящий чиновник", относится к тому типу
политиков, которые "умеют совмещать занятия социальным дарвинизмом и
картографией с управлением делами государства". Телеки до сих пор не
сделал для себя окончательного выбора: либо - либо. Он отсиживался в
науке после ухода с поста премьера в 1921 году, когда он запятнал
себя двойственностью и метаниями между Хорти и Карлом IV Габсбургом;
он вернулся сейчас в политику, считая, что бойскауты (он их называет
элитой), созданию которых он отдал последние двадцать лет, достаточно
выросли для того, чтобы взять власть в свои руки под его,
естественно, водительством. Но политику определяют не бойскауты, даже
повзрослевшие; политику, по словам профессора Нимеди, авторитета в
здешних кругах теоретиков права, "делают политики, и только политики.
Остальные либо им рукоплещут, либо их проклинают". Считал бы
необходимым помочь Телеки обрести необходимую в настоящий момент
ясность. Для этого необходимо: а) немедленная организация в нашей
прессе статей о травле венгров в Югославии. Это вызовет сильный нажим
на Телеки в парламенте и со стороны Салаши; б) проход наших войск
через Венгрию необходимо организовать таким образом, чтобы это было
никак не "тайным" мероприятием, но демонстрацией нашей несокрушимой
мощи.
Эти два фактора, если Вы соблаговолите санкционировать
проведение их в жизнь, позволят мне сломить внутреннюю неуверенность
Телеки и подчинить его нашим интересам, ибо среди лидеров,
возглавляющих союзные нам страны, он является одним из наиболее
заметных в мире и может быть в дальнейшем использован как надежный
контакт в переговорах с третьими странами.
Хайль Гитлер!
Искренне Ваш
посол рейха в Венгрии
Л. Эрдсмандорф.
Будапешт".
"Убийства и кровь!" - вот сербский лозунг в тех землях, где
проживают венгры. Тысячи беженцев рассказывают об ужасах, которые им
пришлось пережить в Новом Саде и Суботице. "Моего внука они утопили в
реке, - сказала старая беженка Илона Н. (фамилию пока еще нельзя
открыть, поскольку два ее сына не могут получить визу на выезд из
Югославии), - и смеялись, наблюдая, как мальчик, погибая, молит о
помощи"
("Дас шварце кор". 2.4.1941).
"Спасите венгров от сербской резни!" - таков вопль сотен
несчастных, с которыми мы встречались на пути из озверевшей и
ослепшей от крови Югославии"
("Грац цайтунг". 2.4.1941).
"Посольство Союза ССР, свидетельствуя свое уважение королевскому
правительству Венгрии, уполномочено передать г-ну премьер-министру
заявление заместителя наркома иностранных дел Союза ССР, в котором
выражается убежденность, что правительство Венгрии найдет возможность
убедиться в явной спровоцированности слухов о неуважении прав
венгерского национального меньшинства в Югославии".
"Господин премьер-министр!
В германской прессе появились сообщения о том, что югославы
чинят акты насилия против венгерского населения в районах Суботицы и
Нового Сада. Однако я обязан проинформировать Вас о том, что вчера я
и германский представитель Диц выезжали в эти районы. Диц - человек
из группы личного представителя Риббентропа штандартенфюрера СС
Веезенмайера - пытался найти и представить мне факты такого рода
произвола, однако он ничего не смог сделать. Венгры живут спокойно,
ни один югослав не допустил оскорбительного - для мадьярского
достоинства - шага. По-видимому, пресса Германии пытается втянуть
Венгрию в конфликт, публикуя такого рода материалы. Я хочу, чтобы Вы
знали правду. Я не смею быть лжецом.
С глубоким почтением
Вашего высокопревосходительства
почтительный слуга, генеральный
консул в Загребе
Салаи Шандор".
"Премьер-министру Телеки - губернатор Сегеда.
Ваше превосходительство!
Несмотря на мои протесты, начальник генерального штаба Г. Верст
дал указание коменданту гарнизона разместить в школах (занятия по
этому случаю уже прекращены), отелях, госпиталях и бараках возле
станции воинские части Германии. Я практически лишен власти. Сегед
стал прифронтовым городом. В случае если сюда приедет хоть один
иностранный журналист, он увидит картину полного всевластия
германских военных в городе. Миф о том, что мы лишь "пропустили"
войска Гитлера, окажется развеянным.
Почтительно Ваш
Карпати Петер".
Телеки прочитал оба эти письма спокойно. Он долго сидел за столом
недвижно, сцепив под квадратным подбородком сильные пальцы. Потом медленно
поднялся, подошел к окну и долго смотрел на Пешт, раскинувшийся под ним,
на стальную воду Дуная, в которой плавали звезды, на подсвеченные купола
парламента и на строгую красоту мостов. Скорбная улыбка трогала губы
Телеки. Он думал о гармонии, об извечной предрешенности судеб и о том, что
лишь сила может победить силу, все остальное химеры и самообман.
Вернувшись к столу, он достал чистый лист бумаги и написал:
"Ваше Высочество!
Мы стали клятвопреступниками из-за нашей трусости, нарушив
"Вечный договор о дружбе". Нация чувствует это; мы попрали ее честь.
Нет ни слова правды, когда говорят об истреблении венгров и - даже -
немцев. Мы стали мародерами, которые грабят покойников; мы стали
самой дерьмовой нацией. Я не сдержал тебя. Виновен.
Телеки Пал.
3.4.41".
ЗА СУМАСБРОДСТВА ЦАРЕЙ СТРАДАЮТ АХЕЙЦЫ II
_____________________________________________________________________
Был вечер, и солнце уже ушло, остался лишь его тяжелый сиреневый
отсвет, который лег на вершины сосен, и ветви из-за этого казались синими,
а стволы не медовыми, как днем, а бурыми, словно отлитыми из тяжелой меди.
Мирко стоял с Еленой возле нового дома, который он сложил вдвоем с ее
братом Степаном, и сиреневый отсвет ушедшего солнца делал стекла в окнах
ярко-красными, и было непонятно, почему родился именно этот цвет, но он
делал дом рисованным, странным, нереальным, словно бы сказочным.
- Смолой пахнет, - сказала Елена. - Стены плачут.
Мирко поднял руки, повернул их ладонями вверх - бугристые у него
ладони, иссеченные порезами, с желтыми мозолями, - протянул их Елене и
сказал:
- Понюхай.
Елена прикоснулась губами к его ладоням и тихо ответила:
- Смолой пахнет, стены радуются.
- Войдем?
- Давай уж завтра. Как гостям прийти, я скатерти положу, половички
застелю, занавески навешу. Священник освятит порог, за стол сядем, под
иконы, тарелку разобьем и начнем свадьбу.
- Ты только целую тарелку-то не бей. У тебя, я видал, треснутая на
крыльце стоит.
- Так я ж с нее курам корм сыплю! Да и нельзя треснутую тарелку бить,
никак нельзя!
- Почему?
- Счастье обойдет.
- Тарелка-то дорогая.
- Так ведь и женятся один раз.
- Замуж раз выходят, - усмехнулся Мирко и обнял Елену. Он обнял ее
смело, потому что они стояли у порога их дома, который он сам построил. Он
положил руку на ее плечо и почувствовал, какое оно налитое и сильное, и
подумал, что Елена будет хорошей хозяйкой в этом доме, и стекла в окнах
будут чистые, и ступеньки на крыльце всегда будут добела вымыты, а
наличники покрашены ее руками голубой глянцевитой краской.
