звали Лиляна - отлучилась, чтобы вызвать машину, спросил Взика, где в
Загребе надежный "дом любви".
Продолжая читать гранку, Взик снял трубку.
- Слушаю, - сказал он, завидуя настойчивости человека, который так
упорно звонит. ("Это, конечно, не Ганна. При том, что она ленива,
нетерпеливость у нее чисто горская".) - Взик слушает.
- Здравствуй, Звонимир, как поживаешь?
- Боже мой! Господин полковник! Петар! Чем обязан?
- Событиям, - ответил полковник. - Мы все обязаны в жизни событиям,
которые подвластны року, не людям. Ты где обедаешь сегодня?
- Я не обедаю сегодня, Петар! У меня полная запарка.
- Жаль. Я хотел пригласить тебя в славную харчевню. Заказал молодую
косулю...
Петар Везич учился со Звонимиром в университете, но потом пути их
разошлись. Везич сказал Звонимиру на выпускной пирушке: "Мир все более
тяготеет к силе, и государственные идеологи будут формировать подданных
"под себя". Однако вечно так быть не может. Югославия дождется своего
часа, когда на сцену выйдет тот, который предложит программу действий, а
не прозябания. Я буду ждать этого часа. Не фыркай, когда узнаешь, где я
решил пройти школу "силы". Не уподобляйся либералам, которые оценивают
лишь очевидное, забывая про компоненты, из коих это очевидное слагается.
Они встречались на приемах, театральных премьерах, но не так часто,
как в студенческие годы. Звонимир признавался себе в том, что отнесся к
странному решению Петара именно как либерал, считающий, что брезгливость
по отношению к человеку, решившему служить силе - то есть полиции, -
главное чувство, отличающее его от остальных.
- Может, перенесем на завтра?
- Ладно, - согласился Везич, - у меня к тебе ничего срочного, просто
захотелось увидеться. И потом, что может быть срочного в эти дни? Они сами
по себе так стремительны, так быстролетны, что любая срочность в сравнении
с ними подобна черепахе.
Звонимир угадал в голосе своего студенческого приятеля что-то такое,
что заставило его сказать:
- Знаешь, все-таки я отложу свои бумаги и приеду. Мы и так слишком
редко видимся, чтобы терять шальной шанс на встречу. Говори адрес.
Они выпили по стакану сухого вина, которое им налили из бурдюка,
пахнувшего козьей шкурой.
- Рад тебя видеть, - сказал Петар, - чертовски рад!
- И я. Ты здорово растолстел, полковник.
- Государство бережет мое время - езжу на машине.
- Надо по воскресеньям ходить в горы.
- Ты ходишь?
- У меня в воскресенье самая работа: вечерний выпуск должен быть
особенно интересным.
- И у меня самая работа в воскресенье.
- Какая же у тебя работа в воскресенье? - улыбнулся Звонимир. - Ведь
по воскресеньям не бастуют.
- По воскресеньям я должен пьянствовать с итальянскими дипломатами.
- А в понедельник этим заниматься нельзя?
- В понедельник бастуют, это ты правильно отметил. Нет,
действительно, суббота и воскресенье у меня самые занятые дни в неделе -
сплошные рауты и приемы, А в будни обычная суматоха. То усташи хотят
взорвать мост, то профессор Мандич устраивает бунтарское выступление
Цесарца в университете, то твой обозреватель, профессор Ричич, входит в
контакт с немецким эмиссаром Веезенмайером...
Звонимир понял, что Петар пригласил его отнюдь не из-за того, что
заскучал по другу молодости. И даже не для того, чтобы сказать о встречах
Ричича с Веезенмайером - перед тем, как ехать к нему, Ричич связался с
соответствующим отделом тайной полиции. Звонимир понял, что Петар просил
его приехать в связи с деканом исторического факультета профессором
Мандичем, потому, что знал об их давней дружбе.
- Что писать обозревателю, если у него нет контактов с разведчиками,
шлюхами и спекулянтами? Кто его будет читать, Петар? Мы с тобой мечтали
заниматься высокой политикой, а нынешние молодые ребята, когда приходят в
газету, жаждут попасть в отдел криминальной хроники.
- Почему?
- Потому что это интересно и логично. Поиск карманника отличается
логикой. Да и карманник - отброс общества. Это не какой-нибудь воротила,
который наймет лучших адвокатов города и любую свою махинацию представит
как акт борьбы за экономический прогресс.
"Пусть сам вернется к Мандичу, - подумал Взик, - я не стану проявлять
заинтересованность".
- Как Ганна? - спросил Петар.
- Спасибо, хорошо.
- Она у тебя прелесть.
Везич знал из агентурных сводок, что прилетел Мийо, за ним следили с
тех пор, как он принимал участие в молодежных демонстрациях после убийства
в Скупщине хорватских депутатов. Потом он отошел от политики, занялся
философией, но бюрократизм полицейского дела обязывал тем не менее держать
его в поле зрения и составлять досье на его публикации в научных журналах.
Петар знал, что Ганна, по крайней мере, три часа в день проводит сейчас в
доме у брата Мийо, знал, что Звонимир живет с ней плохо, Ганна устраивает
ему скандалы по пустякам - так бывает, если женщина очень любит или если
не любит совсем. Вопрос о Ганне Везич задал не случайно: он хотел
посмотреть, как поведет себя его старый товарищ, а затем сделать вывод о
мере его, Звонимира, закрытости.
- Мясо понравилось?
- Великолепное. Косуля?
- Да. Ничего нет вкусней седла молодой косули.
- А поросенок? Маленький кабанчик?
- Тяжело для печени, Звонимир. Мусульмане в этом смысле мудрее нас.
- Я за всеядность! Когда прозвенит первый звонок, организм сам
просигналит, что ему можно, а от чего надо отказаться. Курение, вино,
кабанятина - все это ерунда, Петар. Нервное напряжение - вот что нас
губит. Не знаю, как ты, а я последние три дня не сплю. Как думаешь, будет
драка?
- Я не Гитлер. Мне трудно поставить себя на место психически
неуравновешенного человека, Звонимир.
- По-моему, драка начнется вот-вот.
- Не драка. Избиение.
- Ты считаешь, что мы так слабы?
- Мы не организованны. Мы болтуны. Мы мечемся.
- Что ты предлагаешь, Петар?
- Я предлагаю еще раз выпить.
- Ты не встречал Милицу?
-- Как-то встретил. Она стала жирной, ты бы на нее даже не взглянул.
- Наверно. Мы все боимся встреч с молодостью, а особенно с идеалами,
которым поклонялись.
- Занятное это дело - молодость, наивность, идеалы.
- У тебя был идеал силы, Петар.
- Почему был? Остался.
- Тогда ты должен ответить мне, как поступать, чтобы нас не избили.
- Научиться хоть немного верить друг другу. Еще мяса?
Наливая холодную воду в высокие стаканы, Звонимир взглянул на часы
так, чтобы это заметил Петар. Тот конечно же заметил и рассмеялся.
- Мы с тобой играем во взрослых, - сказал он. - Мужчины перестают
играть в эти игры только на смертном одре. Ни в ком так не заложен
комплекс полноценности, как в мужчинах, претендующих на то, чтобы быть
сильными.
- Не хочешь выступить у меня с воскресным фельетоном?
- Сколько платишь?
- Кому как. Старым друзьям - максимум.
- Я отдаю должное твоей манере вести беседу, - сказал Петар, - но что
касается дружбы, здесь разговор особый, как мне сейчас кажется. Ты ждал,
пока я начну серьезный разговор, не задавал вопросов, хотя ты должен был
задать мне вопрос, так что о дружбе не стоит. И хорошо, что вспомнил про
мой идеал. Ты верно понял, Звонимир. Только не в Веезенмайере дело - ты
тоже это понял, - а в Мандиче. Не видел его сегодня?
- Нет.
- Полчаса тому назад я прочитал указание моего коллеги, который
занимается интеллигенцией: за Мандичем завтра будет пущено наблюдение, а
оно приведет наших людей ко всему коммунистическому подполью.
- Не понимаю...
- Выступление Цесарца сделало ясной их связь.
- Не верю.
- Почему?
- Мандич - здравомыслящий человек.
- Именно. Здравомыслящий человек сейчас должен либо примкнуть к
нацистам, либо к Коминтерну. Победят одна из этих двух сил. Словом, я
хочу, чтобы ты сейчас, сегодня поехал к нему и попросил его прервать все
связи с "товарищами", пока они не легализованы правительством. Я ничего не
смогу поделать, если связи будут установлены. Их немедленно арестуют, и
это будет еще один удар по тем силам, которые могут спасти Югославию в
предстоящей борьбе. Часть коммунистов, кстати, уже взята.
- Кто именно?
- Цесарец, Кершовани, Прица, Аджия, Рихтман. Хватит? Или продолжить?
- Ты думаешь, что коммунисты...
- Да, да, да, - прервал его Везич, - да, Звонимир. Они - единственная
партия здесь, которая называет себя югославской. Тебе странно слышать эти
слова от полицейского? Но не все же в полиции дубины. Кому-то надо сидеть
в полиции, чтобы думать и о будущем страны. Мне коммунисты так же
антипатичны, как и тебе, но нельзя же быть слепцом! Если мы хотим
сохранить государство, мы обязаны включать их силы в расклад общей борьбы.
- Почему ты обратился именно ко мне?
- Потому что я должен знать все обо всех. Я знаю о тебе все,
Звонимир. Понимаешь? Все.
- Пугаешь?
- Нет. Отвечаю.
- Никогда не думал, что ты способен преступить служебный долг...
- Тут отличные вяленые фрукты. Заказать?
- Я бы выпил кофе.
- Уже заваривают. Здесь занятный хозяин, он из турок. Помогает нам.
Мне, вернее. Я привлек его к работе: тут собираются интересные люди,
потому что тихо и еда отменная. Все считают, что Мамед плохо понимает
по-хорватски. В общем-то это так, но он хорошо понимает меня...
- Ты так ответил на мое замечание о служебном долге?
- Да, - спокойно отозвался Везич. - Ты верно меня понял. Чтобы иметь
возможность работать, нужна надежная страховка, Звонимир.
Служба наблюдения, пущенная Петаром Везичем за профессором Мандичем
на день раньше его коллеги, сообщила о цепи: после ухода Звонимира Взика
профессор посетил паровозного машиниста Фичи, тот отправился к юристу
Инчичу, который, в свою очередь. встретился со студентом университета
Косом Славичем, на квартире которого в тот вечер собрались пять членов
подпольного ЦК, непосредственно связанные с Тито.
Полковник Везич поблагодарил службу наблюдения за операцию, столь
четко проведенную, спрятал в сейф адреса явочных квартир и фотографии их
хозяев, но рапорта начальству, как того требовал устав, писать не стал. Он
ждал, как будут развиваться события. Все должен был решить вопрос,
обсуждавшийся на бесконечных вечных заседаниях кабинета: объявлять
мобилизацию армии по плану Р-41, согласно которому следовало немедленно
входить в контакт с греками, чтобы выстраивать общую линию обороны против
Италии, Германии, Венгрии, Болгарии и Румынии, или же сделать главную
ставку на попытку политического решения кризиса, на новое соглашение с
Гитлером. Берлин вел игру: чиновники МИДа, принимая югославского посла,
намекали на возможный компромисс; германский же поверенный в делах в
Белграде считал такой компромисс невозможным. Когда есть два выхода,
человек пребывает в колебании, какой выбрать. Генеральному штабу вермахта
только этого и надо было: каждый час, не то что день, ослаблял противника,
ибо югославам надо было развернуть войска на трех тысячах километров ее
границ. Это значило, что сотни паровозов и автомашин, тысячи вагонов
должны быть подготовлены, заправлены углем или бензином; это значило, что
интенданты обязаны приготовить помещения для войск, обеспечить их питанием
и медикаментами. Однако вся эта гигантская машина могла быть пущена лишь в
тот момент, когда правительство объявит мобилизацию.
В стране шли слухи о предстоящей мобилизации, но слух можно
сфабриковать в тихих кабинетах тайной полиции, и поэтому задача германской
