Зюсс"; Гиммлер приказал всем членам СС и работникам полиции дважды
посмотреть картину: борьба против наемников большевизма есть альфа и омега
идеологии великого фюрера германской нации, отношение к еврею есть
выявление твоего отношения к отечеству. Следующим боевиком, который
распространялся через немецкие посольства за границей, была лента Густава
Усицки с Паулой Вессели в главной роли: удар против славян; трагедия
немецкого меньшинства в Польше, глумление "славянских извергов" над
арийцами, "тупая жестокость поляков, белорусов и украинцев, ненавидящих
носителей вековой цивилизации". После начала войны Геббельс заказал три
фильма: первый был скопирован с "Броненосца "Потемкина"", - восстание
буров против англичан, война маленького народа против вторжения
империалистов, героическое сопротивление "национальных революционеров";
фильм назывался "Ом Крюгер", поставил его тот же самый Штайнхоф, что делал
"Гитлерюнге"; главный удар был обращен против британского премьера
Чемберлена и "полковника" Черчилля; второй суперфильм с царственными и
батальными сценами был о Фридрихе Великом, снял его тот же Харлан; о
Бисмарке ленту сделал Либенайнер, пригласив на главную роль Пауля
Хартмана, игравшего - до захвата власти Гитлером - в пьесах Брехта,
Горького, Чапека.
Когда Оссорио смотрел эти ленты, ему становилось страшно: словно бы
какая-то слепая, давящая, неодолимая сила медленно, неотвратимо, фатально
двигалась на него дорожным катком, который раздавит, сомнет, превратит в
плоскую жестянку; зритель лишался права на мысль, ему, словно слепому
птенцу, вкладывали в разинутый клюв готовые рецепты поведения, ответы на
все вопросы, которые при этом были сведены к минимуму, - чем меньше
вопросов, тем лучше, интеллигенция несет историческую ответственность
перед немцами, именно она разрешила чужеродным элементам развращать нацию
большевизмом и беспочвенностью.
Именно во время этих просмотров сенатор и проникся какой-то звенящей,
несколько даже истерической ненавистью к нацистам: как можно было им
позволить изнасиловать и развратить такую великую нацию, как немцы?!
Потом, впрочем, он возразил себе: немцы виноваты не меньше, чем нацисты,
они голосовали за приход Гитлера к власти, хотя знали, что он принесет им,
из своей программы Гитлер не делал тайны; да, жизненное пространство будет
расширено за счет славян, да, это недочеловеки, их следует отшвырнуть за
Урал, там их место, чем их меньше, тем лучше; да, евреи и цыгане будут
уничтожены, нации без государства, паразиты человечества, антисемитизм
был, есть и будет путеводной звездой национал-социализма; да, Франция
будет наказана за Версаль, это историческая справедливость; колонии должны
быть возвращены Берлину, Африку придется поделить так, как это было в
прошлом веке, Польша - ублюдочное государство, заплата на карте мира, как,
впрочем, и Чехословакия, не говоря уж об Австрии и Югославии. Если бы
Гитлер обманывал немцев, если бы он, подобно Наполеону, шел к власти,
используя лозунги Вольтера, Робеспьера и Марата, а лишь п о т о м объявил
себя императором, - одно дело; в Германии тридцатых годов все было иначе,
безумец открыто признавался в безумстве, обещал перекроить земной шар так,
как ему хотелось, выделял из всех наций лишь одну, немецкую, назвав ее
арийской; въедливая зараза национализма была принята немцами;
экономическую разруху, инфляцию, всеобщее разочарование в лозунгах партий
и парламентских обещаниях Гитлер компенсировал правом сильного; он забыл
математику: сложение нескольких сил всегда больше одной, даже присвоившей
себе право на исключительность, - так или иначе грядет крах, возмездие
будет устрашающим...
Работая в антинацистской комиссии, Оссорио был самым резким из тех,
кто был привлечен к исследованию проблемы гитлеровского проникновения в
Аргентину; работал по ночам; почувствовав, что у комиссии есть могучие
противники, особенно среди ряда предпринимателей, связанных с оборонной
промышленностью и, следовательно, с армейской средой, Оссорио привез часть
материалов - наиболее у б о й н у ю - домой, попросил секретаря Валеро
сделать копии; спрятал у надежных друзей, люди церкви поддерживали его в
противостоянии гитлеризму, поддерживали и масоны; и те и другие знали, как
прятать, этого им не занимать.
В день военного переворота, когда танкисты Перона блокировали центр
города, в квартиру Оссорио постучались; три майора были вежливы и
корректны:
- Сенатор, генеральный штаб берет в свои руки расследование
антиаргентинской деятельности. Не были бы вы так любезны передать ваши
материалы? Они необходимы для завершения начатой работы.
- Я не храню дома служебных материалов, - ответил Оссорио. - Все, чем
я оперирую, находится в сенате. Вы вольны ознакомиться с ними, испросив
разрешения председателя...
- Армии нет надобности на разрешение вашего председателя, сеньор
Оссорио. Армии известно, что наиболее важные материалы вы храните у себя.
Не понуждайте нас переходить рамки допустимого.
- Если у вас есть санкция на обыск, приступайте к работе.
- Сенатор, армия не нуждается в санкциях. Армия исповедует приказ.
- Гитлеровцы тоже исповедуют приказ.
- У нас слишком много своих проблем, сенатор, здесь, в Аргентине,
чтобы заниматься немецкой проблематикой. Это дело немцев, согласитесь.
Патриотом мы считаем того, кто прежде всего болеет сердцем за свою родину.
- Я вынужден ответить вам словами Льва Толстого: "Патриотизм -
последнее убежище негодяев".
- Не надо вырывать фразу из контекста. Дело сеньора Толстого писать о
России, он русский. В Аргентине живут аргентинцы. У них свое отношение к
святому понятию патриотизма, мы будем пресекать толстовские толкования
святого чувства народа. Итак, вы отказываетесь отдать ваши материалы?
- Повторяю, все материалы находятся в сенате.
- Вам придется последовать с нами в генеральный штаб, сенатор, очень
сожалеем.
...Три дня он провел в казармах; в доме все перерыли; парашютисты
прилетели и на ферму; после освобождения поставили наблюдение; агенты
военной контрразведки т о п а л и за ним, не таясь; все телефонные
разговоры прослушивались; прислуга, девушка из Патагонии Хосефа, пришла в
слезах: "Меня принуждают писать каждый день отчеты о тех людях, которые к
вам приходят, и что говорят за столом, когда я подаю кофе. Лучше увольте
меня, сеньор! Я ведь так верна вашей семье!" - "Пиши им правду, Хосефа, -
посоветовала Елена, - нам нечего таить от властей". Оссорио возразил:
"Тогда из девушки сделают профессионального осведомителя, у нее будет
страшная жизнь, я согласен, Хосефа должна уйти". - "Но ведь каждый, кто
придет к нам вместо нее, будет о т т у д а", - заметила жена. "Ну и что?
Ты совершенно права, нам нечего таить, подождем какое-то время, я не
думаю, что хаос будет продолжаться слишком долго". - "Мой родной, раз хаос
начался, он надолго! Не обольщайся! К сожалению, только пора законности и
спокойствия быстротечна".
Первое время Оссорио взбрасывался с кровати, как и раньше, в семь, -
успеть принять душ, сделать гимнастику, просмотреть газеты,
с о б р а т ь с я перед началом работы в сенате, непременно посетить
своего парикмахера дона Басилио, народный избранник обязан быть красиво
причесан и тщательно выбрит; гардеробом занималась Елена, менять костюм
надо было три раза в неделю; конечно, испанцы в этом смысле повлияли на
нацию, отношение к человеку во многом складывается из того, как он одет и
обут, дикость, но не считаться с этим пока что нельзя.
Теперь же он был совершенно свободен, весь день свободен, какое
блаженство! Так, однако, ему казалось первые две недели; потом он начал
испытывать гнетущее чувство собственной ненужности; он мог выйти из дома в
одиннадцать, прогуляться по любимым переулкам, не страшась опоздать куда
бы то ни было, а ведь последние десять лет он жил по минутному графику;
единственно, что могло вывести его из себя, было опоздание; воистину,
точность - вежливость королей, к этому приучает только общественная
работа, когда ты весь на виду, любая расхлябанность сразу же заметна;
человек, который постоянно срывает встречи, не имеет права брать на себя
бремя ответственности.
Не обращая внимания на слежку, он заходил в маленькие кафе или бары,
садился к окну, заказывал себе матэ' - очень верил в целебную силу этого
напитка - и растворялся в людских разговорах; теперь у него был лишь один
источник информации - разговоры людей на улицах; около вокзала он
вслушивался в то, о чем говорили фермеры, строители, ветеринары; в центре
истинных п о р т е н ь я с'' - в Ля Боке, на берегу залива, он погружался
в заботы художников, исполнителей танго и композиторов, - это был их
Монпарнас, самое загадочное место столицы; посещал студенческие кабачки,
ездил в рабочие районы, постепенно убеждаясь, что те сводки, с которыми
сенаторов знакомила секретная полиция и армейская контрразведка, были
тенденциозно с к о н с т р у и р о в а н ы, далеки от правды и по сути
малоталантливы.
_______________
' Особый чай (исп.).
'' Так называют коренных жителей Буэнос-Айреса.
Как обидно, сказал он себе, что политик начинает вращаться в гуще
народа только после того, как к его титулу прибавляются три буквы - "экс"
("бывший"); незнания можно было избежать, если бы раньше шел не по одним
лишь верхам; конечно, все решают десять процентов интеллектуалов,
определяющих лицо промышленности, армии, полиции, банков, железнодорожных
компаний и Академии наук, не говоря, понятно, о людях прессы, те напичканы
новостями, но ведь общество подвижно, в нем происходят скрытые процессы,
понять которые дано тем, кто не зашорен и хочет получить правду из первых
уст, а не расписанную по аккуратным сводкам - две страницы в день, не
более того; сенаторы - занятые люди, незачем обременять их избыточной, к
тому же чаще всего негативной информацией.
Однажды, когда он вышел из бара "Неаполь" (итальянская семья
арендовала в муниципалитете первый этаж старого дома, собрались соседи,
покрасили стены белой краской; художник Эусебио Альмейда нарисовал
странные картины, - очень любил море и танго; купили на воскресной
распродаже три столика и двенадцать стульев, кофеварку помог наладить дон
Паскуале, старый мастер, золотые руки), Оссорио окликнули из машины:
- Сенатор!
Номер "паккарда" был столичный, хотя в говоре того, кто к нему
обратился, чувствовался иностранный акцент; агент, не отстававший от
Оссорио ни на шаг, махнул кому-то рукой, через мгновение из-за поворота
выскочила вторая машина, сразу видно, военная.
- Слушаю вас, - ответил Оссорио человеку, который окликнул его.
- Я бы с радостью подвез вас в центр. Я англичанин, работаю здесь
семь лет, железные дороги и мосты...
- Я не один, - Оссорио улыбнулся. - Меня сопровождают, - он кивнул на
мужчину, который сразу же отвернулся к витрине. - Если вы пригласите и мою
тень, тогда я воспользуюсь вашей любезностью, в противном случае кое-кто
может решить, что я говорил с вами о чем-то таком, что может представлять
военную или государственную тайну. Честь имею...
Тем не менее от встречи ему не удалось уклониться: соседнюю квартиру
арендовала семья представителя бразильской фирмы по разработке и продаже
минералов (лазурь, аметисты, топазы, изумруды); возглавлял д е л о Честер
Оуэн; балкон был общий, громадный, пятнадцать метров, настоящий зимний
сад.
Здесь-то к Оссорио и обратился невзрачный мужчина в мятом сером
