и лености, любви и страха.
Оссорио смотрел на лицо женщины; очень красиво; чувствуется
породистость и при этом какая-то бесшабашность - и в том, как волосы, не
уложенные у парикмахера, закрывают часть лба, и в отсутствии косметики, и
в том, что губам не была придана обязательная форма бантика; причем мажут
отчего-то самой яркой краской, по-моему, это разрушает само понятие
женственности, но никто так не прилежен моде, то есть защитительной
стадности, как женщины.
Ну, хорошо, сказал он себе, я и на этот раз проявлю ту выдержку,
которая дорого стоит, это только окружающим кажется, что я флегма; я и на
этот раз откажусь говорить с женщиной, прилетевшей из Барилоче, этого
немецкого поселения Аргентины; во имя чего же я тогда храню то, что
связано с нацизмом? Для будущих диссертаций? А заинтересует ли историков,
которые, может, только сейчас родились на свет, история нацистов в моей
стране? Может быть, их воспитают - по рецептам наци - в удобном для любой
тоталитарной власти качестве следования раз и навсегда утвержденным
концепциям, разработанным теми, кто смог взобраться на вершину
государственной пирамиды; может быть, я просто-напросто боюсь за
собственное благополучие, а еще точнее - жизнь? Но ведь я придумал ее
себе! То, что сейчас происходит со мною, есть некая калька жизни, на
самом-то деле я убиваю себя, то есть ту индивидуальность, которая
определяет субстанцию Эухенио-Сесара Оссорио...
Он снял цепочку с двери, открыл замок и предложил женщине войти; та
покачала головой, поманила его пальцем и полезла в сумочку; никогда не
предполагал, успел подумать он, что смерть приходит так неожиданно, к тому
же в облике женщины с зелеными глазами и без косметики.
Какой-то миг Оссорио хотел резко захлопнуть дверь и упасть на пол;
пусть стреляет, я отползу в сторону, да и потом дверь достаточно толстая,
не так-то ее легко прострелить; однако, представив себя падающим, в халате
и шлепанцах, не бритым еще, он не смог п е р е с т у п и т ь в себе
потомка испанских конкистадоров: достоинство, прежде всего сохранить
достоинство, особенно в последние мгновения жизни.
Женщина достала из сумочки два тонких листка бумаги, шепнув:
- Это вам. Просмотрите. Если заинтересует, тогда я смогу рассчитывать
на разговор с вами...
- Почему вы не хотите войти ко мне, сеньора? - спросил Оссорио,
испытывая облегченное чувство умиротворенной радости.
- Потому что мой друг сказал: у вас не чисто.
Оссорио пожал плечами, еще раз посмотрел на женщину; быстро пробежал
текст: "В Мар дель Плато живет штурмбанфюрер СС Визер, повинен в убийстве
семисот белорусских женщин и детей; в Парагвае скрывается штурмбанфюрер СС
фон Рикс - на его совести четыреста французов; в Египте под именем Али
Бена Кадера скрывается штандартенфюрер СС Бауманн, разыскиваемый
Нюрнбергским трибуналом как руководитель эйнзац-групп по уничтожению
поляков и евреев; доктор Вильхельм Байснер живет там же; работник СД
Бернхард Бендер скрывается под псевдонимом Бена Салема в Каире, во время
войны был штурмбанфюрером СС, возглавлял отдел по борьбе с евреями в
гестапо Варшавы; доктор Бубль скрывается в Мадриде под псевдонимом Амана
Хуссейна Сулеймана, офицер гестапо из секции по борьбе с евреями; доктор
Вальтер Кучман, виновен в расстрелах поляков, русских, белорусов и евреев,
проживает ныне в районе Мирамор под фамилией Педро Рикардо Ольмо;
штандартенфюрер СС Франц Адомайт, сотрудник военного преступника Эйхмана,
проживает в Мадриде под псевдонимом Паоло Саарейба, сотрудничает с фирмой
ИТТ; доктор Эрих Альтен, руководитель гестапо в Галиции, находится в
Лиссабоне, имеет паспорт подданного Египта на имя Али Бела; ближайший
сотрудник Геббельса доктор Ханс Апплер проживает в Малаге, имеет два
паспорта - на имя Салеха Шаффара и Эмилио Гарсиа; в Кордове открыто живут
под своими фамилиями полковник Рудель и штандартенфюрер СС профессор
доктор Танк..."
Клаудиа заметила, как глаза сенатора перестали
и н с п е к т и р у ю щ е, словно бы подчеркивая строки, вылущивать из
бумаги фамилии; испугавшись, что он вернет ей текст и молча уйдет в
квартиру, она сказала:
- Это десятитысячная часть тех материалов, которые находятся в
распоряжении моего друга, который направил меня к вам. И еще он просил
передать, что человек, который предлагал вам - или в ближайшее время
предложит - отдохнуть на горных курортах Барилоче, на тех склонах, где
разворачивается бизнес американца Краймера и его компаньона, на самом деле
охотится за вашими материалами, он - звено в провокации...
- Войдите, пожалуйста, сеньора, я готов продолжить разговор, но не
здесь...
- В вашей квартире нельзя разговаривать, - повторила Клаудиа, - мой
друг рекомендовал говорить на лестнице, в подъезде, в автобусе...
- Хорошо, я переоденусь, с вашего позволения, - Оссорио улыбнулся. -
А вы молча посидите в гостиной.
- Лучше уж я доскажу здесь то, что меня просили передать вам. Если вы
решитесь включиться в борьбу против нацистов, которые развертывают свою
активность в Аргентине, мой друг позвонит вам и представится именем
Массимо... И еще: он очень ждет хоть каких-то фамилий тех немцев, которые
начали переселяться в Барилоче накануне военного переворота Перона... И
окружение нациста Зандштете и доктора Фрейде также интересует моего
друга... Он сказал, что эти люди сохранили в своих руках все нити
национал-социалистской подпольной организации...
- Проходите же, - повторил Оссорио, - я мигом.
Он усадил женщину возле радиоприемника, шла веселая утренняя
передача, предложил посмотреть последние иллюстрированные журналы и
отправился в ванную комнату. Остановившись возле зеркала, он посмотрел на
свое изображение и сразу же увидел рядом с собою доброго доктора Гуриетеса
из ИТТ, который столь вдохновенно описывал красоты сказочного горного
курорта, куда добрались безумные "гринго", намереваясь превратить этот
уголок Аргентины в филиал Скво-вэлли; видимо, Перон им этого не позволит,
как-никак традиционное австрийское местечко, закрытая зона: "Но если вы
хотите по-настоящему отдохнуть, отправляйтесь туда, спросите фирму
Краймера и отключитесь от изводящего душу безумия столичной жизни, только
там вы сможете прийти в себя, никто не достанет..."
РОУМЭН (Голливуд, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
Каждое утро теперь Роумэн начинал с гимнастики.
Рабинович сам показывал ему упражнения; занимались они во дворике,
никто не подслушает; Эд передавал последние новости, которые приходили от
Джека Эра, тот сообщал и про работу в архивах, и про Кристу, которая - в
случае надобности - будет ждать их на яхте в открытом море, именно там,
где будет заранее оговорена встреча.
В тот день, однако, Рабинович был хмур, дал Полу взбучку за то, что
тот плохо прогибается: "У тебя в загривке большие отложения солей, надо
разгонять, иначе действительно свалишься, все сосуды проходят там"; потом
объяснил, что вчера приезжали два типа из Вашингтона: "Мы бывшие коллеги
мистера Роумэна, разрешите посмотреть историю его болезни, возможно,
удастся поставить вопрос о пенсии, человек честно воевал, нельзя забывать
героев".
- Ну и как? - поинтересовался Роумэн, делая утомительные приседания с
обязательным выбросом рук в стороны. - Удовлетворились?
- Разговором со мною - да... Но потом они пошли по сестрам и
санитаркам, в открытую, нагло. Увидав это, я прогнал их.
- Не бери в голову, Эд. У тебя работает какой-то человек, который
дает обо мне ежедневную информацию. Черт с ними... Я веду себя верно.
- Я не хотел тебе говорить... Словом, их приезд совпал с новым
слушанием Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности...
- Принес?
- Довольно подробный отчет... Лично я ощущаю себя обгаженным...
Роумэн, однако, гимнастику не прервал, закончил, лишь когда взмок;
поднялся в палату, принял контрастный душ - сначала горячий, потом
ледяной, прекрасный массаж сосудов, - и лишь потом углубился в чтение
материалов комиссии.
В нижнем левом углу полосы давалось сообщение, набранное петитом, о
том, что Чарльз Чаплин предложил Пабло Пикассо организовать комитет в
защиту Ханса Эйслера; комитет был организован в Париже; американскому
послу во Франции вручили протест против травли комиссией великого
композитора, подписанный Матиссом, Пикассо, Кокто, Арагоном, Элюаром. В
свою очередь, Альберт Эйнштейн и Томас Манн обратились к генеральному
прокурору Тому Кларку с требованием прекратить издевательства над
Эйслером.
Две полосы были отданы допросу, проведенному комиссией в Голливуде,
куда были вызваны - в качестве свидетелей, подтверждающих коммунистический
заговор в киноиндустрии Штатов, - писательница Анн Рэнд, актеры Гари
Купер, Адольф Менжу и Роберт Тейлор, самые известные в Америке.
"С л е д о в а т е л ь С т р и п л и н г. - Пожалуйста, миссис Рэнд,
как бывшая советская подданная, объясните комиссии, что вы понимаете под
термином "коммунистическая пропаганда".
Р э н д. - Коммунистической пропагандой я считаю все то, что
изображает жизнь в России как вполне нормальную, даже хорошую. Возьмите, к
примеру, фильм, снятый в Голливуде, "Песнь о России". Он посвящен дружбе
наших стран в борьбе против Германии. Роберт Тейлор играл роль
американского дирижера, приехавшего в Россию. Он встречает девушку из
русской деревни. Она умоляет его, великого дирижера, приехать к ним в
деревню. Агенты ГПУ не мешают ей сделать это. Доверчивый американец
влюбляется в хорошенькую крестьянку. Он показывает ей Москву. Зритель
видит высокие дома и чистые улицы, - но таких нет в Москве! Потом вы
посещаете московский ресторан, - но ведь их нет в городе! Там есть только
один буфет для партийных бюрократов и приезжающих иностранцев, куда
впускают по разрешению НКВД! Но русская девушка, которая по советским
законам не имеет права въехать в Москву без специального разрешения,
оказывается с американским дирижером в ресторане! Он протягивает ей
меню... Но в России нет таких меню! Разве что были до революции! А из
ресторана они отправляются на прогулку, ездят в роскошных вагонах
метрополитена, а потом заглядывают в парк, где бегают чистенькие,
улыбающиеся дети! Это совсем не те бездомные оборвыши, каких я видела в
России двадцать лет назад, это какие-то херувимчики! Затем дирижер
отправляется с любимой в ее деревню, и нам ни слова не говорят о тех
миллионах мужиков, которых по решению правительства погубили голодной
смертью, чтобы остальных заставить войти в колхозы!
С т р и п л и н г. - А священники были показаны в фильме "Песнь о
России"?
Р э н д. - Конечно! Я собиралась сказать об этом! Священник венчает
дирижера с его русской пассией! Но ведь каждому известно, что в России
запрещены свадебные обряды в церкви! Зачем нужна эта ложь, вводящая в
заблуждение американского зрителя?! А после свадьбы колхозники слушают его
концерт по радио. Еще одна ложь! В России не больше ста человек владеют
собственным радио! И вот начинается война, Гитлер напал на бедненькую, не
ожидавшую войну державу Сталина, который был союзником нацистов! Дирижер
хочет увезти русскую жену в Америку, но она отказывается: "Я должна
сражаться с врагом". И это не есть коммунистическая пропаганда?! А
