тот ж д е т, пусть думает, что в один прекрасный миг Гиммлер сговорится с
Даллесом, пусть живет под дамокловым мечом единого фронта европейцев
против большевиков. Разве такое невозможно? Надо сделать так, чтобы
Гиммлер добился реальных результатов в этих переговорах, пусть его! Надо
уговорить фюрера отвести с западного фронта практически все боевые части
на Восток. После этого ударить по генеральному штабу, изгнать Гудериана и
привести на его место Кребса - тот говорит по-русски, был в военном
атташате в Москве (Кремль быстро просчитывает персональные перестановки,
там на это доки). А когда западный фронт будет открыт американцам, когда
их армии устремятся на Берлин,- надо обращаться к Сталину с предложением
мира; да, именно к нему, пугая его Гиммлером - с одной стороны, и
неуправляемостью вермахта, его высшего командования, типа Гудериана,
Кессельринга, Гелена, - с другой, представив ему, Сталину, документы,
которые бы свидетельствовали, что Ялтинское соглашение стало листком
бумаги; пусть думает, кремлевский руководитель умеет принимать
парадоксальные решения: либо американцы в Берлине и, таким образом, во
всей практически Европе, либо новая Германия Бормана, да, именно его
Германия, которая будет готова отбросить армии американских плутократов и
заключить почетный мир с Москвой, признав ее - на этом этапе - лидерство.
"Мало времени, - сказал себе Борман. - Очень мало времени и слишком
много стадий, которые мне надо пройти. Очень трудно соблюдать ритм в
кризисной ситуации, но, если я все-таки смогу соблюсти ритм, появится
шанс, который позволит мне думать не о бегстве, но о продолжении дела моей
жизни".
...Именно тогда он и вспомнил Штирлица.
...Именно тогда, вернувшись в Берлин, он позвонил Мюллеру и вызвал
его к себе, поручив подготовить материал против Гудериана и Гелена. Именно
тогда он и задал ему вопрос, кто сможет сделать так, чтобы информация о
новых тайных контактах Гиммлера и его штаба ушла в Кремль.
...Именно поэтому Штирлиц и не был арестован немедленно по
возвращении: он оказался тем недостающим звеном в комбинации, которую
начинал Борман - на свой страх и риск, без указания того человека,
которого о б о ж а л и н е н а в и д е л одновременно.
Ситуация в Германии была такой, что те функционеры рейха, которые
ранее, будучи поставленными в иерархической лестнице на строго
определенное место, с точно утвержденными правами и обязанностями, являли
собою некие детали одной машины, гарантировали ее слаженную работу,
сейчас, накануне краха, изверившись в способности высшей власти
гарантировать не пропитание и кров, но самое жизнь, были обуреваемы лишь
одной мыслью: как в ы с к о ч и т ь из вагона, несшегося под откос, в
пропасть.
Поскольку людям, лишенным истинной общественной идеи, свойственна
некая гуттаперчивость совести, поскольку блага, которые они получали,
служа фюреру, были платой за злодейство, беспринципность, покорность,
трусость, предательство друзей, впавших в немилость, насилие над здравым
смыслом и логикой, ситуация, сложившаяся в рейхе весной сорок пятого,
подталкивала их - во имя физического спасения - к некоему фантастическому
шабашу внутреннего предательства. Каждый, начиная с Германа Геринга, "наци
номер два", был готов з а л о ж и т ь обожаемого фюрера, имея хотя бы
номинальную гарантию того, что сам не будет уничтожен.
...Мюллер, выслушав Бормана, сразу же понял, что о контактах Штирлица
с секретной службой русских говорить рейхсляйтеру нельзя ни в коем случае.
У Мюллера был свой план спасения, но он не мог даже представить себе, что
его план до такой степени смыкается с задумкой Бормана. Поэтому он
заметил:
- Если вы найдете время принять Штирлица, рейхсляйтер, если тот
решится вернуться в Германию, если он с м о ж е т позвонить вам и ему
удастся доехать до того места встречи, которое вы ему назовете, я просил
бы вас - ориентируя его на будущую работу - особо подчеркнуть следующее:
"Ваша главная задача ныне будет категорическим образом отличаться от той,
которая уже выполнена. Ваша задача будет заключаться в том, чтобы
оберегать Шелленберга и его людей. Вы должны гарантировать абсолютнейшую
секретность их переговоров - не только для того, чтобы попусту не ранить
сердце фюрера, но и для того также, чтобы эта информация не смогла
достигнуть Кремля. Пока еще не известно, кто по-настоящему воспользуется
результатами переговоров в Стокгольме и Швейцарии; важно только, чтобы
Москва ни в коем случае не узнала о самом факте их существования".
Борман тогда посмотрел на Мюллера по-особому - настороженно и
оценивающе, но вопроса задавать не стал: он, как и большинство высших
функционеров НСДАП, предпочитал жить по принципу детской игры: "да" и
"нет" не говорить, "черное" и "белое" не называть; если бы Мюллер посчитал
нужным сказать нечто такое о Штирлице, что понудило бы его, Бормана,
принять определенное решение, то это могло бы, в конечном счете, помешать
делу; пусть ответственность будет на Мюллере, он ведь понимает, какого
уровня комбинация задумана, разве он привлечет к ней человека, в честности
которого есть хоть капля сомнения? Конечно же, нет. А если - да? Ну что ж,
это его дело, он - профессионал, он отдает себе отчет в том, что его ждет,
провали он операцию. Надо уметь отводить от себя лишнее, оставляя в памяти
лишь абрис главной идеи; за детали отвечают профессионалы, я, политик
Мартин Борман, выдвигаю концепцию, задача моих сотрудников в том и
состоит, чтобы сделать ее реальностью; понятно, никто из них не станет
действовать против духа и буквы нашей морали и закона; я живу судьбами
Европы, пусть тайная полиция думает про то, как помочь мне, Борману, в
моем деле. Ответственность за деталь лежит на исполнителях, с них и спрос;
идея - неподсудна!
...Лишь приехав в лабораторию "АЕ-2", Борман нашел третью, самую
удобную форму беседы с кандидатами - веселую, дружескую, открытое
собеседование товарищей по совместной борьбе за светозарные идеалы
национал-социализма.
Явки, номера банковских счетов - словом, д е т а л и были давно
известны его людям, формы связи обговорены; осталось лишь сказать
напутствие.
Каждому надлежит пожелать с в о е: Гроссу, впрочем, и говорить
нечего, изумительный специалист в своем деле - Эйхман значительно более
компетентен, чем Альфред Розенберг, ибо практики обычно знают дело больше,
чем теоретики; Витлофф понимает Россию замечательно, Мюллер и
Кальтенбруннер высоко отзывались о его деловых качествах; Нейман рос в
Александрии, его отец дружил там с семьей Рудольфа Гесса; беседу с каждым
надо построить таким образом, чтобы сфокусировать их внимание на
с и м п т о м а х возрождения идеи национал-социализма в мире. Именно эта
проблема должна быть уяснена ими совершенно точно - никаких иллюзий,
только трезвый анализ данностей, и ничто другое. Борман даже решил
привести слова лауреата Нобелевской премии Карла фон Осецкого,
погубленного в концлагере после прихода Гитлера к власти. "Я скажу моим
мальчикам, - думал он, - что врага надо знать как "отче наш", ибо никто
так не понимает тебя, как открытый, бескомпромиссный враг, не стремящийся
к власти и славе (что, впрочем, одно и то же)". Именно Осецкий накануне
того дня, когда старый фельдмаршал рейхспрезидент Гинденбург принял фюрера
и поручил ему создание правительства "национального единства",
сформулировал суть происходившего следующим образом: "Камарилья появляется
лишь тогда, когда аграрии ощущают ухудшение своего положения, когда
крестьяне начинают искать правду и находят ее в том, что их обирают
единокровные юнкеры, а отнюдь не русские марксисты, американские буржуи
или безродный еврейский капитал, а крупная промышленность ощущает новую
конъюнктуру, которую можно выиграть лишь в том случае, если рабочие будут
принуждены твердой рукою к труду, а не к бесконечным дискуссиям и
стачкам".
"Ничего, - думал Борман, - я произнесу слова этого паршивца Осецкого
о "камарилье", пусть они услышат это из моих уст, им предстоит жить среди
врагов, надо учиться не реагировать на обидные политические метафоры.
Единство крови, жажда авторитета, слепота масс, его величество случай - на
этих китах мы восстанем. А потом я дам им связи с Мюллером, если тот
д о к а ж е т себя окончательно..."
...Менгеле, встретивший Бормана у ворот, сказал:
- У вас сегодня по-настоящему хорошее настроение, рейхсляйтер!
- Именно так, - ответил Борман и потрепал Менгеле по щеке.
БЕДНЫЕ, БЕДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ... - I
__________________________________________________________________________
- Ах, да при чем здесь руны, былины и мифы? - рассмеялась Дагмар
Фрайтаг своим низким басом. - Пейте водку и забудьте вы эту муру!
Она устроилась на стуле, подломив под себя ноги; сидела по-японски,
чудом, несмотря на то что действительно была высокой, как и представлялось
Штирлицу, только еще более красивой.
- То есть? - спросил Штирлиц с какой-то неведомой для него радостью.
- Все очень просто, - ответила Дагмар. - Девице из хорошей семьи надо
иметь профессию: эмансипация и все такое прочее. Я мечтала быть офицером
генерального штаба, мне очень нравится планировать битвы, я играла не в
кукол, а в оловянных солдатиков, у меня и сейчас хранится лучшая в Европе
коллекция, есть даже красноармейцы, потом покажу. Хотите?
- Хочу.
- Вот... А папа с мамой приготовили мне будущее филолога. А что это
за наука? Это не наука, это - прикладное, это как оформление ресторана
мастером со вкусом, который знает, как использовать мореное дерево, где
будут хорошо смотреться рыбачьи сети и каким образом придумать в затаенном
уголке зала кусочек Испании - гладко беленные стены, детали старинных
экипажей и много темной листовой меди.
- Ну-ну, - улыбнулся Штирлиц. - Только ваша узкая специальность - то
есть взаимосвязанность скандинавской и германской литератур - вполне
генштабовская профессия. Можете доказать единство корня слов и
одинаковость их смысла? Можете! А отсюда недалеко до провозглашения
обязательности присоединения Швеции к рейху, нет?
- Бог мой, я это уже доказала давным-давно, но ведь до сих пор не
присоединили! Да и потом я высчитала, что множество русских былин тоже
рождены нами, поскольку княжеско-дружинный слой общества у русских был в
первую пору нашим, скандинаво-германским, они-то, предки, и занесли туда
эпическое творчество, а когда славяне дали нам коленом под зад - привезли
сюда, на Запад, их былины...
- Это - по науке? Или снова ваш оловянный генеральный штаб, чтоб
легче обосновать присоединение к нам России?
- И так и этак, но обосновывать присоединение Германии к России будет
генеральный штаб красных, - засмеялась своим странным, внезапным смехом
женщина, - а уж никак не наш.
- Налейте мне еще, а?
- Бутерброд хотите? У меня сыр есть.
- Черт его знает... Все-таки, наверное, хочу...
Дагмар легко и грациозно, как-то совершенно неожиданно поднялась со
стула; юбка у нее была коротенькая, спортивная, и Штирлиц увидел, какие
красивые ноги у женщины. Он вывел странную, в высшей мере досадную
закономерность: красивое лицо обязательно соединялось с плохой фигурой;
нежные руки были почему-то у женщин с тонкими ногами-спичками; пышные
красивые волосы - и вдруг толстая, бесформенная шея.
"А здесь все в порядке, - подумал Штирлиц. - Природа наделила ее всем
