братом какое-то мудреное приспособление для очистки авиационного бензина,
а был конкурс, и как-то все проглядели, что они полукровки, и их допустили
к участию. Их проект оказался самым лучшим, мировое открытие, но
рейхсмаршал насторожился по поводу их внешности - в личном деле были
фотографии - и высказал опасение, не евреи ли они. А фюрер сказал, что
такое блестящее изобретение могли сделать только арийцы. Евреи не способны
столь дерзостно думать. Герман - младший брат, он в их тандеме занимался
коммивояжированием, очень шустр, лишь поэтому я вам его и назвал, о других
качествах не осведомлен... Желтую звезду, понятно, не носит, ему выписали
венесуэльский паспорт, так что особой работы от него не ждите, он из
н е р а з д а в л е н н ы х... Изобрели еще что-то, совершенно новое, но,
думаю, придерживают, мерзавцы, ждут...
- Чего?
Эйхман разлил кофе по чашечкам и ответил:
- Нашей окончательной победы над врагами, Штирлиц, чего же еще?
- Шелленберг не проинформировал вас, зачем мне нужны эти люди?
- Он говорил об одном человеке...
- Но он объяснил вам, зачем мне нужен такого рода человек?
- Нет.
- И вы рекомендуете мне Вальтера Рубенау?
- Да.
- Полагаете, ему можно верить?
- Еврею нельзя верить никогда, ни в чем и нигде, Штирлиц. Но его
можно использовать. Не отправь рейхсфюрер в концлагеря всю мою агентуру, я
бы показал, на что способен.
- Да мы и так наслышаны о ваших делах, - усмехнулся Штирлиц, подумав:
"Ну, сволочь, и выродок же ты, мерзкий, черный расист, лишивший Германию
таких прекрасных умов, как Альберт Эйнштейн и Оскар Кокошка, Анна Зегерс и
Сигизмунд Фрейд, Энрико Ферми и Бертольд Брехт; грязный антисемит,
инквизитор, а в общем-то - серый, малообразованный выродок, приведенный
всеми этими гитлерами и Гиммлерами к власти; как же страшно и душно мне
сидеть с тобой рядом!.."
- Что вы имеете в виду? - насторожился Эйхман.
- Я имею в виду вашу работу. Ведь концлагеря с печками - ваше дело,
как не восторгаться механике такого предприятия...
- Чувствую аллюзию...
- Вы же не в аппарате рейхсминистерства пропаганды, Эйхман, это они
аллюзии ищут, вам надо смотреть в глаза фактам. Как и мне, чтобы не
напортачить в деле, а уж аллюзии - бог с ними, право, не так они страшны,
как кажутся.
До своего первого ареста Вальтер Рубенау был адвокатом. Когда указом
рейхсляйтера Гесса всем врачам, ювелирам, адвокатам, а также фармацевтам,
кондитерам, сестрам милосердия, булочникам, массажистам, колбасникам,
режиссерам, журналистам и актерам еврейской национальности было запрещено
заниматься своей работой под страхом ареста или даже смертной казни,
Рубенау решил изловчиться и начал нелегальную правозаступную практику.
Через семь дней он был схвачен и брошен в тюрьму; имперский народный
суд приговорил его к десяти годам концентрационных лагерей.
В сорок первом, в Дахау, он оказался в одном бараке с группой
коммунистов и социал-демократов, руководителей подпольных организаций
Берлина и Кельна. Он тогда д о х о д и л, и Вольдемар Гиршфельд спас его
от голодной смерти, делясь своим пайком. В отличие от шестиконечной
звезды, пришитой на лагерный бушлат Рубенау, Гиршфельд носил на спине и
груди к р а с н у ю мишень, знак коммуниста. Шестиконечную звезду с него
сорвал унтершарфюрер Боде, сказав при этом:
- Хоть по крови ты паршивый еврей, Гиршфельд, но, как коммунист, ты
вообще не имеешь права на национальность. Мы будем целить в красную
мишень, она больше размером, чем желтая.
Его застрелили "при попытке к бегству" во время работ по осушению
болота. Он и ходил-то с трудом, бегать не мог, ноги распухли, особенно в
голенях, страшно выперли ребра, и плечи сделались птичьими, словно у
ребенка, занимающегося в гимнастическом кружке.
Шефство над Рубенау взял Абрам Шор, член подпольного бюро кельнского
областного комитета социал-демократической партии. Он, как и покойный
Гиршфельд, понимал, что человек, подобный Рубенау, лишенный твердой
социальной идеи, попавший в лагерь случайно, сломается, сдастся, если его
не поддерживать, не влиять на него. Поэтому через коммуниста Грубера,
работавшего в канцелярии, т о в а р и щ и смогли перевести Рубенау с самых
тяжелых работ на более легкие - по обслуживанию больничного барака.
С Шора тоже была сорвана шестиконечная звезда; как и большинство
политических "хефтлингов", он был обречен на пулю, однако гестапо получило
сведения, что его жена, коммунистка Фаина Шор, смогла уйти в Чехословакию,
начала работу в Пражской "Красной помощи заключенным гитлеровских
концлагерей", установила контакты с Международным Красным Крестом в
Женеве, дважды ездила в Москву, в МОПР посетила Стокгольм, встретилась с
Брехтом, Пабло Пикассо, Элюаром и Арагоном, заручилась их согласием на
помощь и поддержку ее работы, дала несколько разоблачительных интервью в
британской и французской прессе. Гестапо поручило своему человеку в Дахау
проанализировать возможность использования Шора для возвращения его жены в
рейх.
Особый представитель четвертого управления РСХА при коменданте
штурмбанфюрер Ликсдорф полистал личное дело Шора, понял, что человек этот
из породы марксистских фанатиков, играть с ним бесполезно; п о д в е л к
нему провокатора Клауса; тот, хоть и виртуозно работал, р а з л о м а т ь
узника не смог; когда речь заходила о жене, он немедленно замыкался.
Ликсдорф послал телеграмму на Принцальбрехтштрассе, в Берлин, в
штаб-квартиру РСХА, с просьбой разрешить ему привлечь к работе Рубенау.
Если бы Рубенау был на восьмую часть евреем, а еще лучше на шестнадцатую,
и не по материнской линии, а по отцовской, ибо по-настоящему, как доказал
Альфред Розенберг, национальность определяет мать, но никак не отец тогда
Ликсдорф мог привлечь его к агентурной работе на свой страх и риск, но
если дело касалось четвертькровки или, более того, полукровки, тогда - по
указанию Гейдриха - об этом нужно было доложить высшему руководству,
вплоть до рейхсфюрера. Как правило, Гиммлер запрещал привлечение таких к
работе. Только один раз ему пришлось уступить Канарису, когда абвер
наладил в Испании контакт с одним из членов финансового клана Марча. Сам
старик Марч дал Франко огромные деньги на приобретение новейшего оружия,
поставив единственное условие: после победы фалангистов великий каудильо
испанской нации не разрешит погромы.
...Ликсдорф полагал, что штаб-квартира СС ответит ему отказом; так
бы, впрочем, и случилось, не знай Шелленберг - тогда еще только начинавший
свою карьеру п о д Гейдрихом могучим шефом главного управления имперской
безопасности, - что Фаина Шор делается по-настоящему опасной для рейха
из-за того, что ее связи с Москвой, Парижем, Стокгольмом и Берном день ото
дня наносят все больший ущерб рейху. Он сумел доказать Гейдриху важность
операции, которая позволила бы заманить Фаину Шор в рейх, отдать ее под
суд и казнить, чтобы другим коммунистическим эмигрантам было неповадно
мутить воду - уехали, ну и сидите себе тихо, как мыши!
Именно поэтому Вальтер Рубенау и был занесен в особую картотеку лиц
неарийского происхождения, допущенных к работе на чинов СС, представлявших
интересы РСХА в концентрационных лагерях рейха.
Ликсдорф сначала провел арест жены Рубенау, немки Евы Шульц, и двух
его детей - Евы и Пауля, десяти и семи лет от роду; узников доставили в
мюнхенскую тюрьму; туда же привезли Рубенау.
Ликсдорф вызвал его в следственную камеру и сказал:
- Подойди к окну и погляди в зону для прогулок.
Тот увидел двор, разделенный на каменные мешки-секторы, обнесенные к
тому же колючей проволокой, в одном из секторов гуляли его дети, одетые в
огромные, не по росту бушлаты, в другом - жена.
Рубенау почувствовал звонкое, гудящее головокружение и упал.
Когда фельдшер привел его в чувство, Ликсдорф сказал:
- Хочешь, чтобы они были освобождены?
Рубенау заплакал.
- Ну? Я не слышу ответа, мразь! - крикнул Ликсдорф.
Рубенау кивнул.
- Ты готов во имя этого на все?
Рубенау молчал, продолжая, беззвучно сотрясаясь, плакать.
Ликсдорф подошел к нему, оперся на плечо, заглянул в глаза, нагнулся
и еще тише сказал:
- Я не слышу ответа. Ты должен сказать "да", и тогда мы продолжим
разговор. Если же ты смолчишь, то судьба твоих детишек будет решена сейчас
же, на твоих глазах.
Страшная машина гестапо работала по простому принципу: даже на краю
гибели человек надеется на благополучный исход. Гейдрих как-то заметил
приближенным: "Я советую каждому из вас зайти в те отделения наших клиник,
где лежат раковые больные. Понаблюдайте любопытный процесс "отталкивания",
когда больной не хочет, а скорее, уже не может объективно оценивать свое
состояние... Арестованный нами преступник - тот же раковый больной. Чем
больнее вы ему сделаете, чем скорее вы сломите его, тем податливее он
станет; он будет жить иллюзией освобождения, только умело намекните ему об
этом".
- Я готов на все, - прошептал тогда Рубенау, - но сначала вы
отпустите несчастных детей и жену.
- Я отпущу их в тот день и час, когда ты выполнишь то, что я тебе
поручу.
- Я выполню все, я умею все, но вы обманете меня, поэтому я стану
делать, что вам надо, только после того, как они будут освобождены. А если
нет - что ж, убейте меня.
- Зачем же тебя убивать? - удивился Ликсдорф. - Мы их при тебе забьем
до смерти, ты же знаешь, мы слов на ветер не бросаем.
И Рубенау согласился. Он получил у Шора письмо к жене, сказав что
передаст во время свидания с семьей. Тот не мог еще знать, что Рубенау уже
работает на гестапо.
С Фаиной начали игру после того, как Рубенау был взят из Дахау,
помещен в госпиталь, подготовлен к р а б о т е и затем переправлен в
Прагу. Фаина Шор установила через него "контакт" с мужем. Контакт, как
сказал ей Рубенау, шел по надежной цепи. Женщина согласилась на встречу с
так называемыми представителями "подполья", которые занимались побегами
политзаключенных. Встречу назначили на границе. Два спутника Фаины Шор
были убиты, она сама схвачена, привезена в Берлин и гильотинирована вместе
с мужем.
Участники этой комбинации были отмечены благодарностями рейхсфюрера
СС, однако в суматохе Ликсдорфа забыли; он неосторожно написал письмо
Гейдриху: "Работа с полукровками не только возможна - судя по результату
поездки Рубенау в Прагу, - но и необходима, мой опыт следует внедрить в
другие лагеря". Гейдрих был в ярости: "Этот идиот разложен большевизмом!
Он хочет частный случай возвести в принцип! Он открыто замахивается на
основной постулат, гласящий, что национальность - суть главное, что
определяет человека! Нет, работа с полукровками невозможна, а он,
Ликсдорф, отравлен тлетворным ядом русского классового сознания, которое
было, есть и будет главным врагом нашего учения, базирующегося на примате
национальной идеи!"
Ликсдорф был изгнан из рядов СС; после двух месяцев тяжких объяснений
его кое-как пристроили в пожарную охрану Бремена. Он запил. Во время
приступа белой горячки повесился в туалете пивной, находившейся по
соседству с командой, прикрепив на груди листок с буквами, написанными
кровью, которую он предварительно пустил из вены: "Я - жертва проклятых
евреев во главе с Гитлером! Отплатите ему за жизнь погубленного арийца!"
Шелленберг за Рубенау следил. Жену и детей распорядился на время
освободить из тюрьмы, разрешив им проживание в гетто; раз в месяц Рубенау
вызывали на "допрос" и вывозили в город, где он, из окна машины, мог
