"Ой, хватит..." -- растерянно пролепетала Ева.
И тотчас все звери исчезли.
"Смотрите! -- закричала Евочка в восторге. -- Смотрите -- папа!"
И верно -- мелькнул меж деревьями папа Юра. Мама Мара вышла из-за
дерева и сурово проговорила:
"Это еще что за фокусы! Отдайте ее немедленно!"
"А вам не кажется, -- возразил ей клоун, -- что ваша дочь может быть
счастлива только так вот, а?"
"Моя дочь и так была счастлива! -- закричала мама Мара. -- Что вы
можете знать о том, что такое счастье?!"
"Счастье, -- вежливо ответил клоун, -- это когда то прекрасное, что
есть в человеке, находится в гармонии с окружающим".
Мама Мара беззвучно открыла рот и растаяла в воздухе.
Исчез и клоун, а Евочке уже виделся дождь в белой, с облупившейся
эмалью, бабушкиной бочке, где билась чеканная рябь капель, и монотонный бред
воды, крошившейся о листву, о камни на дорожке сада, все больше и больше
погружал ее в странное, такое наполненное оцепенение, когда казалось, что
стоит протянуть руку -- и рука твоя повиснет, бесплотная, как облако...
И кончился дождь, а Евочка все глядела и глядела в бочку, где под
ладонями ее уже плясало солнце и толпилось в глубине бородатое воинство туч.
Евочка колотила по воде рукою, и брызги слепили небо...
А потом она шла по заснеженному полю, и снег этот шел из такой густой,
ватной тишины, что не было уже земли под ногами, а только она подымалась и
летела в бесконечный снежный воздух, и закрывала глаза, и захлебывалась в
обессиливающей, головокружительной дурноте, и садилась на снег, размазывая
по лицу холодные капли и улыбаясь своему счастью...
ОМ НАМО
"Пива купил?"
"Ну". -- Вощик дуется чего-то, а в общем рад корешку, хотя и косится
все недоверчиво -- давно не видались.
Комната Мамая в коммуналке. Тахта, холодильник. Стол конторский шаткий,
а на столе под стеклом -- фотографии, вырезки всякие: Политбюро ЦК КПСС;
патриарх Московский и всея Руси Пимен; этикетка водки "SMIRNOFF"; реклама
японской зубной фирмы (снимки цветные зубов гнилых и, в сравнение с ними,
запломбированных); фотография шимпанзе; Солженицын; Мохаммед Али; А Г-620
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КРЕДИТНЫЙ БИЛЕТЪ ТЫСЯЧА РУБЛЕЙ Кассир Ев.Гейльманъ 1918 гъ;
фото Хрущева с Эйзенхауэром; грудастые туземки с подписью внизу: ЖЕНЩИНЫ
ОГНЕННОЙ ЗЕМЛИ Изъ каравана Гагенбека; рисунки театральных масок Young
Clown, Crafty Statesmen, Stern Judge, Selfish King; фото самого Мамая на
коленях у голой языческой богини; Роберт Фрипп с Биллом Брафордом; глиняный
человечек с невероятно большим пенисом, ну и всякое еще.
На стене -- рисунки Мамая, постера: Мик Джаггер, Дэвид Боуи, Джон
Леннон.
Мамай, Вощик, Хачик -- сидят, пьют.
Долго пьют. Базары, базары... Волны дыма сигаретного -- висят,
пошевеливаются иногда, точно во сне.
Хачик (еле лыка вяжет):
"Гля, -- Вощику он говорит, -- гля, шо дядя Хачик можэт..."
Пытается сделать на столе "крокодил". Стол с грохотом разваливается на
составные. Стекло лопается пополам. По полу прыгают пустые бутылки. Волны
дыма испуганно мечутся по комнате. Хачик храпит среди обломков, сунув голову
в ящик со всякой дрянью.
"Ты помнишь, Вовчонка, -- говорит Мамай, -- помнишь, у Чжуан-цзы есть
такое... Приснилось ему однажды, что превратился он в бабочку и летает над
полем. А потом он проснулся и не знает, то ли ему снилось, что он бабочка,
то ли, наоборот, бабочка он, и только снится ему вся эта жизнь
человеческая...
Знаешь, когда умерла Лана, я тоже решил умереть. И вот однажды я выпил
люминалу и умер... И как ты думаешь, кого я встретил на том свете? Я увидел
там двух клоунов -- рыжего и белого... Представляешь, два клоуна -- рыжий и
белый -- сидят и играют в человечки, играют, играют, играют... А ведь мы с
ней, ты не поверишь, Вовчонка, -- ни разу! Не поверишь, ни разу не были мы
близки... Мне теперь только кажется это все время, и все в каких-то снах:
камни, песок, вода..."
Мамай подобрал с полу пустую бутылку из-под "Столичной", прижал ее к
груди и с прежнею своей мечтательной, блаженною улыбкой зашептал:
"Вовчонка, помнишь мантру такую в Арике: ом намо нарайа найа, ом намо
нарайа найа, ом намо нарайа найа..."
В этот момент позвонили в дверь.
Всплеск неких суматошных объяснений, урчанье голосов, малый визгливый
хохоток с блеющими комическими модуляциями -- все это вспыхнуло в коридоре и
мгновенно завершилось внушительным хлопом наружной двери. Мамай вздрогнул.
Да и Вощика, кажется, посетило то же самое странное предчувствие, он с
озадаченным видом отставил кружку, почесал небритую щеку, одернул свитер и
собрал на лице невнятное подобие улыбки. Почти вслед за тем послышались
звуки неторопливых, степенных ног, спокойное течение попутных переговоров,
после чего шаги замерли у порога их комнаты и бас несомненно бабы Таиной
принадлежности произнес:
"С-сюда..."
Дверь отворилась с извиняющимися поочередными паузами, и в проеме
возникло небольшое белое облако.
"Мне сказали... Впрочем, простите великодушно..." -- с мягкими, уютными
придыханиями пророкотало облако, ступая шаг и обращаясь в пухлого мужчину в
ослепительно белом морском кителе.
Из-за его спины, сияя лицом и держа в руках, словно двуручный кубок
торжества, дымящийся электросамовар, заглядывала баба Тая.
"Дело в том, что... видите ли... -- продолжал рокотать мужчина, ища
глазами, где бы присесть. -- А впрочем, сначала представлюсь".
Он потер руки, как конферансье, кашлянул, прочищая и без того прекрасно
налаженный голос, и сообщил:
"Кия-Шалтырь, Гаврила Петрович. Да, да, именно так: Гаврила Петрович
Кия-Шалтырь", -- задумчиво повторил он.
С той же задумчивостью мужчина присел на краешек тахты, но тут же
поднялся и сделал два нерешительных шага, глядя себе под ноги и жуя нижнюю
губу.
Мамай и Вощик изумленно наблюдали за ним.
Кия-Шалтырь набрал в грудь воздуху, как бы готовясь нырнуть в воду,
помедлил... тут же, однако, сломался в беззвучном смехе, опустился на
корточки и проворными коротенькими пальцами зацепил за горлышко пивную
бутылку.
"Позвольте, товарищи сограждане", -- умоляюще сказал он, глядя снизу
вверх.
"Говорит, что капитан, -- объяснила баба Тая, шумно вздохнув и
попятившись задом в клубах горячего пара. -- Капитан флота, -- сипло
пробурчала она уже из-за двери. -- Флота, автопилота..."
По улице с грохотом и звоном проехал трамвай. Ветер с сомнением покачал
раскрытые створки окна, будто пробуя их на крепость.
"Простите, друзья... -- Капитан прошелся по комнате, рассеянно гладя
свой лоб. Солнце плавало в его кружке, как золотая рыбка. -- Простите,
друзья, за вопрос..."
Он артистически замер и нацелил палец на Вощика.
"Вам сколько лет?"
"Двадцать пять", -- пробормотал Вощик.
Капитан перевел указующий перст на Мамая.
"Что касается меня, -- усмехнулся Мамай, -- то я, можно сказать,
утратил свежесть тридцать три года назад. А в чем дело?"
Кия-Шалтырь с сожалением покивал головой.
"Я старше вас, -- сообщил он. -- Принципиально, я бы сказал, старше".
"Послушай, приятель, -- сказал Вощик, и в голосе его уже слышалось
решительное раздражение, -- что тебе от нас нужно?"
Кия-Шалтырь оторопел.
"Ах!" -- воскликнул он, сокрушенно взмахнув руками. Из кружки
плеснулось пиво.
"Друзья мои, -- дрожащим шепотом пролепетал он, -- простите
великодушно..."
На него было больно смотреть.
"Друзья, друзья, -- проникновенно проговорил далее Кия-Шалтырь, -- да
неужели никто из вас еще не знает?.."
"Друзья, я счастлив сообщить!" -- набирая обороты, ликовал он.
Стукнула оконная рама. С шорохом метнулся сквозняк. Пыль, поднявшаяся с
полу, окружила Кия-Шалтыря сияющим ореолом. Солнечный луч, отраженный от
кружки, лежал на лбу, как кокарда.
"Друзья, друзья..." -- стонал капитан.
Точно актер в момент кульминации, он взял паузу и закричал громовым
морским голосом, перекрывая шторм неизвестности:
"К НАМ ПРИЕХАЛ ДЖОН ЛЕННОН!"
"Простите, Гаврила..." -- ужасным шепотом произнес Вощик.
"Гаврила Петрович", -- с готовностью подсказал капитан.
"Так вот, Гаврила Петрович, вы, должно быть, ошибаетесь?.. Ведь Джон
Леннон -- он же умер?"
Капитан загрустил. Около восьми лет, сказал капитан, об этом молчала
пресса. Не было фактов -- в том-то и дело. Но в Америке, заявил он со
значительным видом, об этом ходили слухи. Многие верили в то, что Джон
Леннон не умер. Джон Леннон жив. Смерть его была лишь инсценировкой,
проведенной под руководством самого Джона, этого гениального мистификатора.
"Я был в Америке, -- сообщил капитан. -- Я знаю, что говорю".
На самом деле Джон решил навсегда уйти с музыкальной сцены. И не только
с музыкальной. Он решил покинуть наш мир, снять с себя тяжкое бремя славы и
освободиться от всяких обязательств перед обществом. Он укрылся на Карибских
островах у Джорджа Мартина...
"Джордж Мартин -- этот тот самый Джордж Мартин, который был первым
продюсером Битлз", -- пояснил капитан.
Итак, Джон укрылся на Карибах. Он жил один в маленькой лесной хижине.
Единственными людьми, с которыми он постоянно общался, были туземцы, никогда
не слышавшие о человеке по имени Джон Леннон, и это ему нравилось. Джон
ловил рыбу, шил туземцам новые, изобретенные им самим, одежды, писал
картины, сочинял песни и слушал, как растет его борода. Время от времени он
записывался в студии Мартина -- эти записи он завещал издать после своей
смерти.
Так он жил в течение нескольких лет. Изредка его навещали Йоко Оно, Шон
Леннон, Джулиан Леннон. И Джон выходил им навстречу из своей хижины,
загорелый и бородатый, как лесной бог...
"И что же? -- спросил Вощик. -- Что же заставило его нарушить
уединение?"
"Месяца два назад, -- глухим голосом сказал капитан, -- совершенно
неожиданно, как снег на голову, одна независимая радиостанция передала
сообщение, всколыхнувшее мир. Моряки некоего британского торгового судна
рассказали, что они видели Джона Леннона на Карибских островах. По словам
моряков, Леннон был очень весел и сказал, что в скором времени он вернется
на Большую Землю.
Через некоторое время стали появляться новые сведения. Семья
молодоженов из Франции подтвердила правдивость слов моряков, поведав о своих
встречах с мистером Ленноном во время медового месяца, проведенного ими на
Карибах. Объявились и другие свидетели. Мир терялся в догадках.
В конце концов, однако, все сомнения были разрешены официальным
заявлением Йоко Оно, которое было опубликовано во многих газетах свободного
мира. Затем Йоко дала интервью журналу Rolling Stone, где рассказала о
годах, проведенных Джоном после декабря 1980, и о причинах, побудивших его
принять такое решение.
По ее словам, Джон с 1973 года находился в состоянии глубокой
депрессии, связанной с концом рок-революции..."
"Послушайте, -- прервал его на этом месте Вощик. -- Простите, что
перебиваю, но... неужели все это правда?"
"Вы мне не верите?" -- укоризненно спросил Гаврила Петрович.
"Ну... как сказать... -- смутился Вощик. -- Все это звучит настолько
невероятно..."
"Что вы подумали, не сумасшедший ли я?" -- В глазах Гаврилы Петровича
прыгали смешинки.
Вощик аж покраснел от смущения.
"Ну, разумеется, -- умильно произнес капитан, -- разумеется, я
сумасшедший. Но я же не страшный сумасшедший. Я же мирный. Я же мирный, я не
военный".
Он натужно захохотал.
