до 1953 г., когда случайно заметил под столом в библиотеке два
огромных деревянных ящика. На мой вопрос об их содержимом мне
ответили: "Копии всех карточек за последние пять лет. Мы все
гадаем, для чего они могут понадобиться". Выяснилось, что
девушка, первоначально занимавшаяся этой работой, вышла замуж и
уволилась как раз через несколько дней после того, как я велел
ей прекратить изготовление копий. Находясь в состоянии
возбуждения от столь значительного события своей жизни, она,
вполне понятно, забыла передать распоряжение относительно
каталогов для профессора Брауна. Должен признаться, что в
данном случае мой "латотропизм" продемонстрировал досадно
замедленную реакцию.
Я почти уверен, что такого рода работа, выполняемая по
инерции, вряд ли может иметь место в нашем институте теперь,
когда мы усовершенствовали методы управления и контроля. Но тем
не менее это случается. Уделяя столько внимания контролю на
месте, я убежден, что более или менее регулярная проверка
всего, что делается, позволяет вносить изменения или даже
прекращать те или иные виды работы, не соответствующие текущим
требованиям.
Не доказывайте, а показывайте.
При осуществлении проверки на месте вы рано или поздно
неминуемо столкнетесь с тем, что кто-либо из сотрудников
заявит, что работу нельзя сделать так, как вам того хотелось
бы. В этом случае не стоит заводить спор о том, может ли быть
выполнена работа или не может; нужно просто самому
продемонстрировать, как ее сделать. Если лаборантка говорит
мне, что какую-то хирургическую операцию сделать невозможно, я
просто беру и делаю ее. Никакие споры, никакие доказательства
не могут сравниться по своей убеждающей силе с прямой
демонстрацией, не говоря уже о том, что в ходе нее могут
выявиться причины, которые мешают лаборантке выполнять работу
предложенным мною способом. Чем чаще ученый самостоятельно
работает в лаборатории, тем больше у него возможностей изучить
технические приемы и при случае демонстрировать их.
Лучший способ доказать, что какая-то работа, которую мы не
в состоянии выполнить сами, может быть осуществлена,-- это
продемонстрировать соответствующий пример; дело только за тем,
чтобы найти для этого действительно подходящего специалиста. Я,
предположим, не умею печатать на машинке; следовательно, если
машинистка настаивает на том, что за рабочий день невозможно
напечатать больше карточек и с меньшим количеством ошибок, чем
она это делает сейчас, я оказываюсь перед необходимостью
переубедить ее. И если я по опыту знаю что она неправа, то нет
более простого способа продемонстрировать это, чем пригласить
хорошую машинистку (но только в самом деле хорошую!), и ее
работа послужит самым красноречивым доказательством. Такая
система убеждения редко меня подводила.
Как иметь дело с невротиками и психопатами.
Мало кто догадывается (и еще меньше тех, кто готов в это
поверить), что каждый десятый обитатель Северной Америки по
меньшей мере один раз в жизни попадает в психиатрическую
клинику. Значительно больше тех, кто подвергается лечению,
когда повод не столь серьезен и потому не требует
госпитализации. Наконец, тысячи людей нуждаются в лечении, но
так никогда и не попадают к врачу в силу предубеждения или
непонимания, а главным образом -- того обстоятельства, что для
психически неуравновешенного человека в его состоянии нет
ничего необычного.
Определенную связь между "гением и безумством" подозревают
уже давно (с. 88), и вполне естественно, что психические
отклонения чаще всего встречаются у людей, ведущих необычный
образ жизни. Солидный, уравновешенный гражданин,
заинтересованный в прочной и спокойной карьере, становится
фермером, торговцем врачом или инженером. Его ни в малейшей
мере не привлекают такие необычные и неопределенные занятия,
как поэзия, музыка, наука или литература, в которых успех
зависит главным образом от оригинальности -- непредсказуемого и
в значительной степени неконтролируемого отклонения от нормы.
Все мы в глубине сердца верим в миф о "безумном гении".
Нам даже хочется видеть в ученых эксцентричных, рассеянных
чудаков, с тем чтобы, когда они совершат какое-то блестящее
открытие, мы не так сильно ощущали свою посредственность.
Не всегда, однако, признается тот факт, что даже
вспомогательные функции в науке выполняют несколько необычные
люди, во всяком случае -- такие, кто не может или не хочет
заниматься рутинными видами деятельности. В определенном смысле
это социально неприспособленные люди, однако их необычные
пристрастия нередко заключают в себе большую социальную
ценность. Любитель фотографии -- типичный буржуа -- скорее
постарается овладеть профессией фотографа, нежели стать
специалистом по микрофотографии, где объект съемки -- живая
клетка. Девушка, которая хочет стать медсестрой, будет искать
работу в больнице, а не в лаборатории, где ее пациентами скорее
всего будут крысы. Типичный библиотекарь вряд ли заинтересуется
классификацией научной литературы.
Многие из тех, кто нашел себе место в
научно-исследовательском институте, ранее испытывали свои
способности на другом поприще, но безуспешно. Какую-то часть
сотрудников составляют перемещенные лица, бежавшие от
политических или религиозных преследований; есть и такие, кто
не удержался на прежней работе из-за болезненной застенчивости,
несовместимости с окружающими, неуравновешенности либо
глубокого отвращения к рутине. Единственная общая черта,
объединяющая всех этих людей,-- их отличие от "среднего
человека" по личностным характеристикам или прошлому опыту.
Какова бы ни была причина этих отличий, но такие люди создают в
обществе определенные проблемы. Необходимо научиться извлекать
пользу из их прекрасных, но несколько причудливых душевных
качеств и держать под контролем их слабости. Но ни в коем
случае не стоит избавляться от этих людей, хотя ужиться с ними
совсем не просто: для этого может понадобиться редкий дар
приспособляемости и понимания человеческой природы.
Помимо людей с незначительными отклонениями, любой большой
научно-исследовательский институт неизбежно привлекает изрядную
долю людей, неврозы или даже психозы которых настолько сильны,
что с ними не удается справляться. В этих случаях лучше всего
как можно раньше прояснить ситуацию и устранить возмутителя
спокойствия с минимальным шумом еще до того, как он успеет
отравить атмосферу.
По собственному опыту знаю, что в научных учреждениях
наиболее часто встречаются люди с психическими расстройствами,
вызванными навязчивыми идеями преследования и ненависти со
стороны окружающих. Эти чувства могут породить акты мести
воображаемым врагам. У нас работала одна лаборантка, которая
так возненавидела своего непосредственного начальника, что
решила довести его до сумасшествия. Начала она с классических
анонимных звонков, изменяя голос и сообщая, что у нее есть
верные сведения о его неминуемом увольнении. Когда это не
сработало, она принялась обзванивать аптеки и рестораны, давая
срочные ночные заказы на адрес своей жертвы, с тем чтобы не
дать ему выспаться. В конце концов она прибегла к еще более
решительным мерам. Когда ненавистного начальника не было в
городе, она отправила к нему на дом работников похоронного
бюро, которые поинтересовались у его детей, доставлено ли уже
тело их отца.
Подобные жуткие выходки -- исключительное явление.
Наиболее распространенным способом мести страдающей неврозом
лаборантки своему руководителю является преднамеренно
испорченный эксперимент, а стенографистки -- безнадежно
перепутанные нужные шефу документы.
Когда имеешь дело с подобными агрессивными типами, самая
большая трудность состоит в том, чтобы убедить коллег, что
перед ними больные люди. Бессмысленные акты враждебности обычно
приводят к бесконечным и пустым спорам относительно полной
неоправданности такого поведения и к болезненным эмоциональным
реакциям, когда на ненависть отвечают ненавистью. Нельзя
ненавидеть слепого за то, что он слепой, и стараться убедить
его в обратном; просто его не нужно брать на работу шофером. И
все же объяснить, что в этом отношении психическая болезнь не
отличается от физической, бывает крайне трудно.
"Но где же пролегает граница между нормальным и
ненормальным?-- спросите вы.-- Имеются ведь всевозможные
переходные типы. Каждый злится, когда его несправедливо
обвиняют, и нередко серьезное непонимание можно устранить,
поговорив "по душам". Да и стоит ли исключать из сферы
человеческих отношений такие категории, как чувства и доводы?"
Конечно же, нет; просто приемлемых для всех случаев
рекомендаций здесь не бывает. Самое "кустарное" правило,
которому я следую,-- это отвечать человеку в зависимости от
склада его характера: если он эмоционален, то теплотой, если
рационален, то разумными доводами. Между этими типами людей нет
четко очерченных границ, и переходы от одной крайности к другой
достаточно постепенны. Но когда вы хорошо знаете человека, вы
также знаете, в какой степени он отвечает за свои поступки и
соответственно реагирует на ваши. Научитесь приспосабливать
свои реакции, и вы почти не будете ошибаться.
Посторонние отвлечения.
Я и не собирался ничего затевать. Я просто возвращался
после совещания в лабораторию, думая о своем. Эти новые
наблюдения по нейротропной кальцифилаксии, которые мы только
что обсуждали, открывают, похоже, широкие возможности для
исследования нервной системы. Настроение у меня было хорошее,
что называется "joie de vivre" ("радость жизни"). Поэтому,
проходя мимо комнаты мисс Джонсон, я подумал, что хорошо бы
сказать прилежной старой деве приветливое словечко. Она всегда
такая отзывчивая, корпит до поздней ночи над моей рукописью о
"тучной клетке", стараясь хоть на шаг меня опередить. В конце
концов нам пришлось взять ей в помощь двух машинисток, и я
беспокоился, хорошо ли они сработались.
"Добрый день, мисс Джонсон! Как ваши дела?" -- сказал я в
дверях с той ослепительной улыбкой, которая украшает мою
физиономию только тогда, когда эксперименты идут успешно.
"Добрый день, доктор Селье",-- ответила она, и я почувствовал,
что ее обычно приветливые голубые глаза исказились от ужаса.
Она подалась вперед, тщетно пытаясь прикрыть то, что лежало у
нее на столе, своими пухлыми белыми руками и внушительным
бюстом.
Все, что я хотел,-- это задержаться на минутку у двери и
полюбезничать, но ее необычный жест встревожил меня. Что тут
происходит? Пока я шел от двери, она быстро закрыла ящик своего
стола, но не так быстро, чтобы я не успел заметить чашку кофе с
ободком губной помады, наполовину съеденное яблоко и
"Стандартный англофранцузский словарь".
Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным
аппетитом и весь день жует, но, поскольку она прекрасная
секретарша, какое это имеет значение? Сейчас же она явно
пыталась скрыть свою работу, а печатать в рабочее время что-то
постороннее -- это совсем на нее непохоже. Я не собирался
задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно,
что я был заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз
перед ее столом. Она нервно схватила листы, перевернула их, а
затем принялась небрежно поигрывать чехлом пишущей машинки,
