Кассы, торгующие билетами на шоу, все равно открываются лишь в полдень".
В стильном пивном баре (излишне говорить, что это было в "Европе") я
залпом выпил две кружки, после чего заказал третью и - конечно же! -дю-
жину устриц. Мое пересохшее за ночь нутро впитывало пиво, словно губка.
Я выпил еще кружку, полил устрицы острым соусом и вновь подозвал барме-
на. Тут Кора взбеленилась и заявила, что я могу отдыхать, как мне взду-
мается, она же пойдет погуляет, посмотрит другие казино. Я испытал нечто
даже вроде облегчения, возражать не стал, спросил только - есть ли у нее
деньги. Она ничего не ответила и ушла.
Я чувствовал себя последней свиньей. Мне было стыдно перед самим со-
бой за то облегчение, которое я испытал при уходе Коры. Надо уметь всег-
да оставаться джентльменом, подумал я. Надо, но порой очень не хочется.
Я выпил еще две кружки и вернулся в свой номер. Я ощущал настоя-
тельную потребность выспаться, но все же собрался с силами и, прежде чем
лечь, порылся в телефонной книге и заказал два билета на вечернее шоу
Мерлина.
Спал я долго, а когда проснулся - в вполне, кстати, удовлетвори-
тельном состоянии - часы показывали шесть. Кора еще не возвращалась, и я
начал тревожиться. Впрочем, времени до шоу еще оставалось достаточно, и
я решил пока принять ванну, а затем спуститься в бар, чтобы взбодриться
рюмкой коньяку. Стоя под душем, я напевал вьевшуюся в память "волшебную
мелодию" и вспоминал фокусы Мерлина. Я чувствовал себя последней скоти-
ной и думал о Коре не без нежности. Возможно, это был похмельный синд-
ром.
Когда я вышел из ванной, Кора была уже в номере и собирала свои вещи.
- Отдай мне, пожалуйста, мой билет на самолет, - потребовала она.
- Кора я взял билеты на вечернее шоу, - сказал я глупо и растерянно.
Она не ответила и продолжала упаковывать свою необъятную сумку. Вид у
нее был удовлетворенный и победоносный. По всему чувствовалось, что она
нашла себе нового партнера и переселялась к нему в номер. Я отдал ей
авиабилет.
Когда он ушла, я позвонил в roomcervice и попросил кофе, пирожных и
бутылку коньяку. Еще я подумал, что неплохо бы завтра же поменять авиа-
билет, чтобы не лететь обратно вместе с Корой.
Я определенно пребывал в расстроенных чувствах, хотя еще несколькими
часами ранее не знал как отделаться от Коры. Теперь же больная совесть
не давала мне покоя. Я перебирал в уме все недостатки Коры, напоминал
себе, как еще два дня тому назад пришел к выводу, что она мне не пара.
Ничего не помогало; меня не покидало ощущение вины и тревоги; стоило Ко-
ре уйти, как моя любовь к ней вспыхнула с новой силой, если только можно
столь благородно охарактеризовать одолевавшие меня чувства.
В следующие два часа я выпил почти весь коньяк и отправился на шоу.
Я спустился в казино (вход в театр Мерлина расположен там же) за чет-
верть часа до начала представления и присел пока поиграть в покер. Од-
новременно, я попробовал поприставать к грациозной чернокожей красавице
(с лишним-то билетом на шоу!), но она отшатнулась от меня, как от прока-
женного; вид я имел, скорее всего, ужасный.
Проиграв несколько монет, я прошел в зрительный зал, занял свое место
за столиком прямо перед сценой; грустно взглянув на пустой соседний
стул, заказал рюмку коньяку. Вот эта-то рюмка, по-видимому, меня и ско-
сила. А может, меня разморило в полумраке душного зала. Так или иначе,
дальнейшие события я помню не слишком отчетливо.
Мерлин парил над сценой, распиливал себя пополам, целовался с девуш-
ками, подносившими ему цветы, а я поминутно заказывал себе еще коньяку и
пребывал в том состоянии опьянения, которому свойственны восторженность
и отсутствие желания ее скрывать; мне все нравилось, я улыбался незнако-
мым людям, кивая им головой в сторону сцены, и одновременно - помню это,
хотя и смутно - с нетерпением ждал своего излюбленного чуда.
Оно не преминуло свершиться - оно свершалось здесь каждый вечер; на
сцену вышла женщина в черном, расписанном звездами халате, заиграла моя
любимая мелодия, и легким мановением руки Мерлин выбросил женщину в ни-
куда, обратил ее в ничто, а мгновенье спустя уже улыбался и кланялся,
небрежно накинув пустой халат себе на плечо. Зал взорвался аплодисмента-
ми, как взрывался после каждого номера; для всех это был рядовой фокус,
далеко не самый яркий в программе, и только я почему-то внушил себе осо-
бое к нему отношение. Теперь уже невозможно объяснить причину - все мог-
ло сложиться по-иному - но в силу странного стечения обстоятельств имен-
но этот фокус вызывал у меня особое чувство восторга. Быть может, тому
имелись и объективные предпосылки - гармония музыки, женской грации,
изящества иллюзиониста, простоты средств (да-да, всего лишь неизвестная
мне игра света и тени, не более); но скорее всего моя слабость к этому
маленькому чуду Мерлина носила случайный характер.
Повторюсь: события того вечера сохранились в моей памяти не слишком
отчетливо - что-то лучше, что-то хуже. Словно в ярком цветном сне помню,
что как только Мерлин начал кланяться, я выпил новую стопку и неистово
заорал: "Браво!". Мой крик не утонул в шуме аплодисментов; с улыбкой
всесильного мага, вызывающе поглядывая на меня, Мерлин поведал залу, что
другой женщины у него нет, а потому он сможет повторить последний номер
лишь в случае, если кто-нибудь из гостей согласится выступить ассистен-
том. Он явно меня провоцировал, кое-где в зале раздались надсадные смеш-
ки; меня это задело, и пошатываясь я поднялся на сцену.
Я вовсе не уверен, что это происходило наяву, а не в моих пьяных гал-
люцинациях. Я не берусь утверждать, какие из запомнившихся мне событий
того вечера были реальностью, а какие - иллюзией, и сколь велика роль
магии Мерлина в тех иллюзиях. Едва я очутился на сцене, Мерлин накинул
мне на плечи черный халат, зазвучала все та же музыка, затем рука факира
легко коснулась ворота халата, а в следующее мгновенье я уже сидел на
своем месте в зале, а Мерлин кланялся, и гремели аплодисменты.
Дальше у меня полный провал в памяти, а очнулся я уже в госпитале.
Лечащий врач понятия не имел, был ли я в тот памятный вечер на шоу Мер-
лина. Он лишь утверждал, что госпитализировали меня в полночь прямо из
казино, где охваченный алкогольной горячкой я буянил и приставал к нез-
накомым женщинам, угрожая обратить их в ничто.
Я пролежал в госпитале несколько дней. Горячка периодически возвраща-
лась, но все реже и лишь на короткие часы. Медсестра потом рассказывала,
что в своем безумии я был чрезвычайно озабочен сексуально и неоднократно
пытался "вытряхнуть" ее из халата. Когда приступы окончательно прекрати-
лись, я выписался из госпиталя и вернулся в Армангфор.
Кору я больше никогда не видел; маленькую рюмочную в Лисьем носу до
сих пор обхожу стороной.
Глава третья.
БАРОН КРЕЙЛЬ. АШТОНСКАЯ ПРОГРАММА
Когда на сердце тяжесть,
И пустота в душе,
И все надежды наши
Растаяли уже,
Дешевых ждем оваций
И низменных страстей,
Фальшивых комбинаций
И шулерских сетей.
Кохановер, из сборника "Огни большого города"
Эпиграф к третьей части
"Современной армангфорской энциклопедии":
Подлинный художник не может пребывать в разладе с собственной со-
вестью или заниматься тем, что сам считает недостойным. Измена своим
принципам неизбежно отразится на стиле. Именно здесь кроется первопричи-
на всех трагедий, случающихся с творческой интеллигенцией.
Беллетрист Р.
* * *
Однажды, после покера у Квачевского, барон Крейль предложил мне прой-
тись немного пешком, одновременно дав понять, что намерен переговорить
со мной сугубо конфиденциально.
Было это вскоре после того, как я оставил службу на "Корабеле"; мне
едва исполнилось двадцать семь лет, я не имел никаких определенных заня-
тий и чувствовал бы себя вполне счастливым, если бы не двойной прессинг
- отца и Лисы. Отец, правда, хоть и считал меня бездельником, денег да-
вал достаточно; их у него столько, что я мог бы всю жизнь оставаться
рантье. Лиса, однако, находила, что рантье быть не престижно, и, по ее
мнению, я непременно должен был стремиться сделать какую-нибудь карьеру.
Нетрудно понять, что я охотно принял приглашение барона Крейля: он всег-
да казался мне человеком с головой, а в тот вечер я сразу почувствовал,
что барон намерен сделать мне какое-то деловое предложение.
Мы вдвоем вышли на ночной Ночной бульвар (да простят мне музы калам-
бур, но так оно и было) и направились в сторону Соснового бора. Стояла
ранняя осень; погода выдалась благоприятная; после насквозь прокуренного
особняка Квачевского ночная свежесть пришлась кстати и располагала к
длительной прогулке.
Помню, барон какое-то время молчал, словно собираясь с мыслями, а я
неуклюже попытался прервать затянувшуюся паузу; спросил: "Вы тоже живете
в Сосновом бору?" Он усмехнулся: "Конечно". Я смутился от собственной
неловкости: действительно, в каком еще районе может жить барон Крейль!
Прошло еще несколько минут, прежде чем барон, вероятно посчитав, что
потребил достаточно свежего воздуха, закурил сигарету и перешел, нако-
нец, к делу.
Перескажу в нескольких словах суть предложения, с которым он ко мне
обратился.
В соответствии с Аштонской программой (как мимолетно все низменное:
сегодня никто уже и не помнит эту государственную программу, а ведь лет
десять назад о ней так много писали) городские власти выделили немалые
средства для субсидирования крупных предпринимателей. Компаниям, полу-
чившим субсидии, предписывалось расходовать эти деньги на организацию
семинаров с целью повышения эффективности труда своих инженеров. Обра-
титься за субсидией мог любой достаточно крупный предприниматель, а вот
получит ли он ее - зависело почти всецело от барона Крейля: подразумева-
лось, что здесь будут учитываться масштабы предприятия, доля инженерного
труда и т. п.
Замечу попутно: я и прежде знал, что барон состоит на государственной
службе, однако понятия не имел, какой именно пост он занимает.
Так вот барон предложил мне зарегистрироваться в качестве частного
технического консультанта. Он вновь и вновь подчеркивал, что речь идет
об очень значительных средствах, и, распределяя эти средства, он будет
настоятельно рекомендовать предпринимателям меня, как технического кон-
сультанта. При этом слово "настоятельно" барон выделял особо.
Я оказался удачной находкой для барона: ему не пришлось называть вещи
своими именами, прежде чем я согласился. И не мудрено: еще раньше, впер-
вые услышав об Аштонской программе, я сразу понял, что принята она иск-
лючительно для того, чтобы отдельным деятелям стало легче разворовывать
государственный бюджет. Тогда я, правда, не предполагал, что при помощи
барона Крейля (и, вероятно, не без участия моего папаши, его старинного
друга!) мне суждено будет стать одним из таких "деятелей".
Не стану кривить душой - предложение барона Крейля сразу же пришлось
мне по вкусу. Правда от самого титула - "технический консультант" - вея-
ло затхлым службизмом, зато какая упоительная комбинация за этим скрыва-
лась! Теперь, правда, она кажется мне абсолютно заурядной. Но тогда!
Тогда блестящая афера барона Крейля ассоциировалась у меня со сверкающи-
ми брызгами рубинового шампанского, с обнаженными загорелыми плечами
красавиц в ночных барах южных казино, с биллиардными шарами, перескаки-
вающими через борта и влетающими в лузы соседних столов, с элегантными
фокусами изысканно одетых карточных шулеров. Сегодня, когда имя барона
Крейля является почти нарицательным при диагностировании метастаз бюрок-
ратизма и коррупции, меня осуждать легко, но тогда я был молод, и идея
эксплуатации Аштонской программы нашла в душе моей живейший отклик; осо-
бенно привлекательной она казалась на фоне воспоминаний об унылой службе
