партнерами, длинным, хорошо выверенным пасом начинал контратаки. Таким
его видели впоследствии на стадионах всего мира.
У меня данные были поскромнее, да и тренироваться я не очень любил.
Мне больше нравилось мечтать о футбольной карьере, что может и неплохо -
здоровое честолюбие. Может дело не в усердии; может, просто, кому-то
суждено, а кому-то нет. Раз уж к слову пришлось: каких только грехов не
водилось за Кохановером (тоже, кстати, мой одноклассник), но ведь талан-
тище!
Сосновый бор никогда не слыл кузницей футбольных талантов (Тони Ми-
ранья - яркое исключение), но даже по меркам этого - наиболее аристокра-
тического - района Армангфора моя семья относилась к высшему обществу, и
в глазах тренеров на Юниорском стадионе я был прежде всего сыном госпо-
дина Р. Поэтому смотрелся я на тренировках как аристократ, пришедший на
дерби делать ставки: жокеи ему вежливо кланяются, однако своим не счита-
ют и в тайны профессии посвящают неохотно.
Отец не поощрял мое увлечение футболом. Игрой достойной он находил
лишь теннис и летом почти каждое воскресенье брал меня с собой на Корты,
где я скучал безмерно, всякий раз наблюдая, как отец и его деловые парт-
неры небрежно и неумело разыграв пару мячей, стоят возле сетки, попивают
прохладительные напитки и обсуждают светские новости. С тех пор я нена-
вижу теннис, хотя сама по себе игра не так уж и плоха. Увы, по сей день
мне приходится бывать на Кортах: там мне назначают встречи издатели, ор-
ганизаторы моих выступлений, а порой и просто знакомые. Не скажешь же
им, что ненавидишь теннис!
Я прилично играл в шахматы и несомненно был лучшим игроком в своей
школе. Вследствие этого за мной закрепилась кличка Маэстро, ставшая
впоследствии моим первым литературным псевдонимом.
Учился я хорошо, хотя особого пристрастия к наукам не питал. Проявил-
ся у меня одно время интерес к истории, да и тот быстро заглох, пос-
кольку отец - в ту пору он еще служил для меня авторитетом - рассматри-
вал сию благородную науку в лучшем случае лишь как незначительную сос-
тавную часть "джентльменского набора".
В семье считалось само собой разумеющимся, что по окончании школы я
поступлю в Дарси. Мой отец когда-то и сам закончил этот университет. Ин-
тереса к технике я за ним не замечал никогда; Дарси он рассматривал лишь
как "правильный ход": в некоторых случаях полезно намекнуть, что ког-
да-то и ты был простым инженером, то есть начинал свою карьеру с самых
низов. Подобную показуху часто путают с демократичностью. Диплом Дарси
давал отцу, кроме того, основания пройтись при случае по верхам инженер-
ных проблем, демонстрируя тем самым изысканному обществу, сколь многое
он уже успел позабыть. Эту фатоватость у нас нередко мешают с аристокра-
тичностью.
Ко всему этому я тогда относился как к данности, не считая взгляды
моего отца, равно как и традиции моей семьи в целом, ни объектом возмож-
ной критики, ни даже предметом критического осмысления.
В свете сказанного ясно, что мои мечты о футболе носили лишь отвле-
ченный характер, и даже в детстве я это внутренне осознавал. Все же эти
мечты были живучи, так как шли, по-видимому, из самых глубин моего ес-
тества, и даже повзрослев я с неизменной завистью взирал на Тони Миранью
- теперь уже чаще по телевизору - и гордился тем, что он мой бывший од-
ноклассник.
Еще я любил музыку, чем, впрочем, мало выделялся среди своих
сверстников. Правда, в отличие от них, я понимал не только современную,
но и классическую музыку. Последним я был обязан исключительно дяде Ро.
Здесь необходимо сделать некоторое отступление.
Дядя Ро был младшим братом моего деда по отцу. Таким образом, я при-
ходился ему внучатым племянником. Все наши родственники находили его
странным. Моя мать считала дядю очень одиноким и несчастным человеком и
с детства приучила меня навещать его не реже одного раза каждые две не-
дели. Я всегда ходил к дяде один - он жил недалеко, всего в двух кварта-
лах - и не было случая, чтобы я застал у него кого-то еще. Он и впрямь
был одинок. Мой отец никогда не препятствовал этим визитам, но и не по-
ощрял их; он считал дядю Ро душевнобольным и не скрывал этого. Поначалу
посещать дядю являлось для меня лишь семейной обязанностью, но постепен-
но я привязался к старику и теперь думаю, что многим ему обязан.
Дядя Ро действительно был человеком странным. Насколько мне известно,
он никогда не был женат, и детей у него не было. Я никогда не задавался
вопросами, - на что он жил, или чем он занимался в молодости. Скорее
всего, он всегда был рантье. Во всяком случае, коммерция его абсолютно
не интересовала.
Мы мало беседовали; обыкновенно дядя не приставал ко мне с расспроса-
ми, но если он интересовался чем-то, глаза его выражали участие, стран-
ным образом сочетавшееся с его всегдашней отрешенностью. Однако, чаще
всего мы общались молча; сидели друг против друга и слушали классическую
музыку. Таким дядя Ро мне всегда и представляется - молчаливым, отрешен-
ным, сидящим в низком глубоком кресле, в окружении старой мебели из ка-
рельской березы и богатств, стоимость которых взялся бы определить разве
что мой отец. Дядя Ро располагал, как я теперь понимаю, уникальным соб-
ранием редких музыкальных записей, интереснейшей библиотекой, коллекцией
полотен старых мастеров...
Над его креслом висел холст Рубенса.
- Рубенс - это хорошо, - веско произнес мой отец, когда я рассказал
ему об этом. - Рубенс - это бизнес.
Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать, и я с умным видом повторил
фразу отца в свой следующий визит к дяде Ро. Старик ничего не сказал,
только явственно поморщился. Лишь с годами я до конца разобрался в этой
заочной перепалке между моими родственниками, но интуитивно высоту дяди
ощутил уже в тот вечер. Мы никогда с ним больше не обсуждали этот воп-
рос; он вообще не говорил впредь со мной о живописи. Быть может, помнил
тот эпизод.
Зато мы всегда слушали музыку, и с тех пор я люблю Шуберта...
И еще я всегда любил книги. Родители меня в этом не поощряли, хотя
книги в нашем доме имелись. Я читал дома, посещал библиотеку, изредка
трепетно листал книги у дяди Ро. К его коллекции я испытывал особое поч-
тение, но уносить книги из своего "святилища" дядя не разрешал. Я часто
посещал магазин "Букинист" и любил ездить в "Дом книги". Мне нравилось
не читать книги и не владеть ими, меня просто радовало, что они сущест-
вуют. Гораздо позже, уже взрослым, я обнаружил такую же мысль в дневни-
ках Кафки.
Можно за всю жизнь не написать ни одной книги, но быть писателем.
Ведь существуют же на свете ничего не создавшие инженеры, или програм-
мисты, не написавшие ни одной программы. Теперь мне кажется, что я был
писателем чуть ли не с рождения. Читая любую книгу, я всегда мысленно
представлял самого себя в роли ее автора, как бы примеривался к мас-
терству. Так постепенно возникло и оформилось желание писать. Это случи-
лось еще в студенческие годы, но тогда многое отвлекало. Мне еще предс-
тояло созреть, дождаться момента, когда желание писать перерастет в пот-
ребность.
Еще в школьные годы я обладал ладно подвешенным языком, а также раз-
витым логическим мышлением несколько нигилистического характера, что по-
рой приводило в ярость учителей, зато придавало мне вес в глазах товари-
щей. И долго еще, вплоть до моего литературного становления, этот авто-
ритет, завоеванный в среде школьных приятелей, оставался моим единствен-
ным объективным достижением, никак не зависевшим от происхождения.
Но и при этом нельзя сказать, что в школе я был окружен закадычными
друзьями. Сегодня многие интересуются моими школьными взаимоотношениями
с Кохановером. Могу припомнить, что в те годы он часто оказывался моим
собеседником, и мы оба получали от этого известное удовольствие. Не бо-
лее того.
Школу я закончил весьма успешно, хотя - ничего грандиозного (что бы
там сейчас ни писали!), и в ... году - то есть, как и положено, восем-
надцати лет от роду - очутился в Дарси.
Этот старейший и благороднейший оплот учености и практической пользы
на самом деле много хуже своей репутации и давно уже стал типичным при-
вилегированным заведением, выродившимся именно вследствие своей привиле-
гированности. Там учатся отпрыски богатых семейств, реже - особо одарен-
ные юноши и девушки, фактически пожертвовавшие своими способностями в
угоду престижу, хотя, пожалуй, поистине талантливый человек выплывает
даже в самом прогнившем болоте. Плата за образование велика чрезмерно,
однако для многих богатых родителей престиж как раз в том и заключается,
чтобы выложить кругленькую сумму за обучение своих чад.
Помимо взимания упомянутой платы ректорат Дарси озабочен лишь внешни-
ми атрибутами - такими как правительственные отличия, спортивные рега-
лии, возведение новых корпусов, видимость грандиозных факультативных за-
нятий. Известное внимание уделяется также религиозности студентов, хотя,
конечно, лишь показное. В целом, питомец Дарси предоставлен самому себе
и волен делать все, что ему заблагорассудится. В определенные часы чита-
ются определенные лекции, которые он может посещать, если хочет. Требу-
ется лишь сдавать в конце семестра оговоренные программой экзамены, хотя
и их расписание весьма размыто и, уж во всяком случае, обязательно не
для всех.
Как известно, университет Дарси расположен в маленьком одноименном
городке в центре страны. Городок этот живописен, но довольно скучен, хо-
тя в условиях описанного выше вольного существования молодые люди в
большинстве своем находят себе развлечения и посреди этой скуки. При
этом, наиболее колоритным в Дарси увеселительным заведением зарекомендо-
вал себя огромный пивной бар "У Аталика", разместившийся в трехстах ша-
гах от инженерного корпуса. Я провел "У Аталика" множество дней и теперь
вспоминаю их не без удовольствия, а если те дни были беспутны, то такова
была плата за пребывание в Дарси, совершенно не соответствовавшее моим
наклонностям и способностям.
На последнем замечании стоит, пожалуй, остановиться поподробнее.
Еще в школьные годы при желании можно было заметить отсутствие у меня
какой бы то ни было расположенности к техническим дисциплинам. Повторяю:
при желании. Другое дело, что этого желания никто не проявлял. А жаль.
Теперь я полагаю совершенно необходимым для каждого юноши максимально
серьезно анализировать свои способности и наклонности и в соответствии с
этим выбирать себе дорогу в жизни. Пренебрежение столь естественным пра-
вилом закономерно оборачивается пьяной беспутной жизнью, потерянными го-
дами и даже длительным интеллектуальным застоем. Такое к сожалению слу-
чилось со мной. Избрав ложный путь, я незаметно для самого себя потерял
самоуважение, вследствие чего бездарно распоряжался как своим временем,
так и отпущенным мне природой интеллектуальным потенциалом. Понял я это
лишь значительно позже, а ведь тысячи людей не реализуют себя из-за нес-
пособности понять это вовсе. Набив немало шишек, я в конце концов сумел
разобраться в самом себе и кое-чего добиться. Известную пословицу - луч-
ше поздно, чем никогда - трудно проиллюстрировать убедительнее.
Все сказанное еще отнюдь не означает, что плохо было "У Аталика". Я
до сих пор питаю нежные чувства к сарделькам с кислой капустой, причем
именно в том виде, как их подавали "У Аталика", да и "то" пиво по сей
день остается в моей памяти самым вкусным.
"У Аталика" нередко случались шумные застолья с участием сотни и бо-
лее студентов - с пылкими юношескими словоизлияниями, с "дуэлями на кан-
делябрах"; и я почти неизменно становился участником подобных пиршеств.
Но еще чаще я приходил "к Аталику" один, что, по правде сказать, мне
нравилось гораздо больше; с юности я ощущал тягу к одиночеству и любил
